Золотые костры - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 25

Именно по пути в Моров я и встретил ползущий по тракту фургон, которым управлял старый Владек, слуга кастеляна Хальвецев, а с ним и троицу хусар — господ Мариуша Хальвеца, Радека Хольгица и Войтека Мигорцкого.

Надо сказать, что наше знакомство прошло не совсем гладко. Меня то ли приняли за дезертира, то ли просто решили поразвлечься. Черноволосый Радек не нашел ничего лучше, как попытаться сбить меня лошадью. За что был стащен с седла и получил в зубы.

Войтек обнажил гросс-мессер, но его остановил Мариуш:

— Стой, друже! Гляди, какой у него кинжал. Это ж страж.

— Курва! — произнес Войтек, останавливая коня и убирая клинок обратно в широкие ножны.

— А тебе, братко, лучше больше не баловать, — смеясь, сказал Хальвец Радеку.

Радек лишь ругался, называя меня песьей паскудою, и не разговаривал со мной до самого вечера. Только в таверне, когда он убил пару бутылок сливовицы, его настроение пошло на поправку, и он, громко хохоча, бил меня рукой по спине и орал на весь зал:

— Снял с лошади Радека Хольгица! Такое редко кому удавалось! Ха!

За те дни, что мы путешествовали вместе, я хорошо смог узнать эту троицу. Они были шумными, часто ругались, спорили, а по вечерам всенепременно напивались и, если только им давали такой повод, тут же лезли в драку. Особенно Радек, которого тяжело было остановить.

Но, несмотря на все недостатки, мне нравились эти молодые чергийцы. В них бурлила настоящая жизнь, они ценили смелость, доблесть и жили ярко, с той силой беспечной молодости, что дарует ощущение бессмертия.

Ко мне хусары относились как к старшему товарищу, с тем странным уважением, что было у многих чергийцев к представителям Братства. В отличие от областей, находящихся по ту сторону Хрустальных гор, здесь стражей ценили.

На следующий день после того, как ушел Проповедник, мы свернули с центрального тракта, ведущего к Олясницам, на проселочную дорогу.

— Земля подсохла, так что сократим путь. Уже к вечеру выйдем к Хрно, а там до Морова часа четыре, — довольно сказал Владек и, заметив, что я хмурюсь, поинтересовался: — Что вам не нравится, господин страж?

— Вон та пуща. — Я указал на голый лес, стоявший в отдалении. — Стоит ли в нее лезть?

— Разбойников опасаетесь?

— Не вижу смысла искушать судьбу. Особенно с тем грузом, что у вас в фургоне.

Мариуш, споривший с Радеком по поводу того, кто первым из них прикончит сотого жиротинца, как они называли всех, кто поддерживал князя Млишека, прервался на половине ругательства и повернулся ко мне в седле.

— Грузом, господин ван Нормайенн? А что, по-вашему, мы такого везем, что это может заинтересовать воронье?

— Деньги.

Золотистые брови хусара полезли вверх, и он оглядел свое воинство суровым взглядом:

— Кто из вас, черти, проболтался?

Войтек отрицательно мотнул головой.

— И не я, клянусь распятием! — воскликнул Радек. — Ты, старый, что ли, сливовицы перебрал?

— Не говорил он, — защитил я возницу. — Много ума не надо, чтобы понять, что у вас там. Фургон крепкий, оси и дно усилены, да и лошади устают быстро. Едете вы от Кутгорта, а всем известно, что в этот замок князь Горловиц перевез свою казну. Как и то, что под Моровом целая армия, а наемники любят, чтобы им платили регулярно.

— Курва, — пробормотал Войтек.

— Сколько там у вас?

Мариуш посмотрел на меня внимательно, подвигал тяжелой челюстью и лишь после этого сказал:

— Много. Здесь жалованье солдатам за следующие четыре месяца.

— Значит, не меньше восьми тысяч грошей в мелкой золотой монете, — улыбнулся я, сделав быстрые подсчеты.

— Вы опасный человек, господин ван Нормайенн. Будь кто-нибудь на вашем месте, мне пришлось бы его убить. Но стражей убивать грешно. Особенно когда вокруг война и никто не защитит страну от темных душ.

— Значит, мне повезло, что я страж. Одного не понимаю, почему целое состояние охраняют только трое воинов.

— Мы стоим целого гурта, [12]— произнес без всякой похвальбы Мариуш.

— Ага, — подтвердил Войтек.

— Мы разминулись с основным отрядом. Их что-то задержало, а время дорого. Наемники не должны начать артачиться. Это задержит войну, — продолжил золотоволосый хусар. — Опасаться нечего, господин страж.

— Не тогда, господа, — не согласился я с их беспечностью, — когда речь идет о полновесных грошах из княжеской казны. В замке могут быть длинные языки и внимательные глаза.

— Языки отрезаются, а глаза выкалываются, — равнодушно пожал плечами Радек. — Князю Горловицу служат верные люди. Все остальные уже давно гниют в ямах.

— Не беспокойтесь, господин ван Нормайенн. Эти места безопасны, — терпеливо повторил Мариуш, отхлебнув из фляги, притороченной к его седлу. — Лихие люди промышляют дальше, там, где еще нет нашей власти. Князь приказал вздернуть всех мародеров и разбойников на осинах. Вы ведь сами видели, когда ехали по тракту до Олясниц.

Да. Видел. Пара сотен трупов разной степени подпорченности, висевших на деревьях вдоль дороги. Они болтались где поодиночке, где целыми дюжинами. Порядок будущий король Чергия наводил без всякой жалости.

Или то, что он считал порядком.

Пущу мы проехали спокойно. Вокруг были лишь голые, застывшие перед приближающейся зимой деревья и желто-коричневый ковер из опавших листьев. Справа от дороги я увидел скелеты.

— С начала лета лежат, — заметил мой взгляд Мариуш.

В то время здесь шли тяжелые бои, и кости, валявшиеся там, где людей настигла смерть, были еще одним молчаливым свидетельством войны.

— Это не наши. Ольские, поэтому никто не спешит класть их в землю. Порубали, да так и бросили. — Радека останки интересовали ничуть не больше, чем встречавшиеся на пути замшелые камни. — Сейчас мертвяков, поди, можно найти даже в отхожем месте. Везде рубка шла. Кровь с лица и рук приходилось смывать по десять раз на дню.

— Ага, — поддержал товарища Войтек, и его озорные зеленые глаза были на редкость печальны.

— Лучше бы их закопали. — Владек покачал седой головою. — Не по-божески это.

— С каких это пор ты стал праведником? — ухмыльнулся Радек. — Не ты ли два месяца назад охаживал их бошки чеканом да добавки просил?

— Одно дело сражение, господин Хольгиц. Другое дело брошенные кости. Черт знает что из них получится. Появится какая-нибудь пакость, не приведи Господь, потом будем расхлебывать. Да и последняя ночь октября на носу. Ведьмы любят всякую такую дрянь.

— Ну, раз такой умный, то бери лопату и вперед, — рассмеялся Мариуш. — Лет за сто как раз всех мертвяков, что сейчас по полям валяются, зароешь. А ведьмы… Что ведьмы? Хусары колдуний не боятся.

— Оно и видно. Молодые вы. А я за жизнь всякого успел навидаться.

— Твои страшилки я знаю с пеленок, — небрежно отмахнулся Мариуш. — Не о покойниках вражеских сейчас думать надо, а о живых противниках. Моров уже месяц в осаде, а толку чуть.

— Так крепкие у него стены. А ворота жиротинцы открывать не спешат, — высказал всем известный факт Радек.

В этот момент на дорогу вылезло шестеро каких-то оборвышей. Одежда на них была драная и страшно грязная, рожи заросли бородами, а оружие, что они держали в руках, хорошим и надежным нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Старые иззубренные бердыши, ржавые глевии, один крестьянский топор с рассохшейся рукояткой и два арбалета, тетива которых вот-вот должна была порваться от ветхости. Смердело от людей так, что, даже находясь от них на расстоянии в десять ярдов, хотелось убраться как можно дальше.

— Что это за чучела? — Мариуш остановил лошадь, разглядывая незнакомцев с некоторой толикой брезгливости.

— Коней и кошельки давайте, милсдари. Или, сталбыть, прибьем вас. Без жалости, — сказал самый грязный из оборвышей.

Они отчего-то напомнили мне тех придурков, которые пытались отобрать у меня коня в заснеженном лесу за пару дней до того, как я попал в руки маркграфа Валентина.