Хирург и Она. Матрица? - Белов Руслан. Страница 45
– Я люблю тебя и хочу быть с тобой. И потому я хочу знать о тебе все. Все, без подозрений и догадок. Так что напомни, пожалуйста, мне о ней.
– Может, ты и права. Ее зовут Лилия. Я ее содержу. Она красивая кукла, профессионалка. Когда во мне то, что я не могу, не хочу выплеснуть на тебя, я прихожу к ней, и она работает. Я часто бью ее и оскорбляю.
– Бедненький, – пожалела Гортензия. – Но я вижу, ты не все сказал...
– У тебя в записной книжке, она в кармашке сумочки, есть телефон некого Андрея. Я плачу ему за то, чтобы он был твоим послушным мальчиком. Или бойфрендом, как сейчас говорят.
– Мне это неприятно, – надула губки Гортензия.
– Ты просто все забыла. Он – живая кукла, живой член. И запрограммирован просто и надежно. Он тебе понравится...
Михаил Иосифович помолчал и поправился:
– Нравился ведь до твоего падения с Дарьи. Кстати, ты можешь делать с ним все, что хочешь. Месяц назад, мне рассказывали, ты метала в него дартовские дротики. Я не вернулся из Токио в назначенный день, и ты рассердилась. Знаешь, мне было приятно.
– А кто рассказал?
– Флора. Она у нас в доме штатная сплетница.
Даша недоуменно посмотрела.
– Она особенная, дипломированная сплетница, – широко улыбнулся Михаил Иосифович. – Я бы сказал – сплетница наоборот. Тебе она будет говорить обо мне приятные вещи, мне – о тебе. И всем домашним о нас с тобой. Это делает жизнь теплее.
– Она мне понравилась, ты удачно подбираешь слуг.
– Как тебе сказать... Она хороша, спору нет, но маму мою, Софью Егоровну, почему-то не любит. Честно говоря, маму вообще никто не любит, даже милейший Иннокентий Сергеевич. Но Флора ее не любит активно, язвит, не слышит и тому подобное.
– А почему же ты ее не уволил?
– Ты же знаешь!
– Миша, ты забыл?
– Извини, милая. Во-первых, Флора на все руки мастерица, а во-вторых, если бы я прогнал ее, то моя любимая мамочка вконец бы уверовала в полное свое могущество на одной пятой суши...
– Значит, ты практически беспрекословно слушаешься маму?.. – скривила губки Гортензия.
– Да, конечно... С молодых ногтей. Она, можно сказать, меня сделала.
Даша отвела глаза. Свекровь, командующая сыном – это подарок увесистее "Кадиллака".
– Да ты не подумай, – заулыбался Михаил Иосифович. – Во-первых, ты забыла, что это мамочка нас с тобой познакомила, а во-вторых, она одиннадцать месяцев в году путешествует, и не покажется даже на Новый год – его она решила провести на Филиппинах с очередным своим мужем, малайцем по национальности. Кстати, из-за этих мужей маму и не любят. Она привозит очередного и объявляет его кронпринцем в лучшем случае или Распутиным в худшем.
Михаилу Иосифовичу в этот момент позвонили, и Дарья-Гортензия ушла в себя.
Предлагаемый ей образ жизни (с бойфрендами, Лилиями и штатными сплетницами) кому угодно мог показаться циничным. На первый взгляд циничным. А при пристальном рассмотрении он представал весьма умело организованным. Все схвачено, все продумано, как в хорошем меню, в котором учтен каждый витамин, каждая калория и каждый микроэлемент.
Переговорив, Михаил Иосифович глотнул яблочного сока, и мягко привлек к себе задумчивую Гортензию. Полюбовавшись ее лицом, он сказал.
– Ты не задумывайся обо всем этом, от дум одни морщины. Ты просто живи, как раньше жила. И все будет хорошо – лошадей-то теперь нет, так что обойдется без колючек и падений.
81. Он себя зомбировал.
Лихоносов решил положиться на себя. Он пошел в магазин, а по дороге занимался аутотренингом, есть себя зомбировал.
"Сейчас ты выпьешь, хорошо выпьешь и отключишься до утра. А утром ты встанешь трезвый, как стеклышко, и поедешь к Чихаю. Ты ведь был у него, наверняка был, и потому легко найдешь дорогу".
Купив три бутылки хорошего молдавского вина, он пошел, радостный и предвкушающий, домой и по дороге бубнил себе под нос: "Сейчас ты выпьешь, хорошо выпьешь и отключишься до утра. А утром, ты встанешь трезвый, как стеклышко, и поедешь к Чихаю".
Дома он сел за стол, налил полный стакан вина и, подняв его к глазам, сказал, как тост:
– Сейчас ты выпьешь, хорошо выпьешь и отключишься до утра. А утром, ты встанешь, трезвый как стеклышко, и поедешь к Чихаю.
Трех бутылок хватило до двенадцати ночи, и в двенадцать пятнадцать Лихоносов спал как замшелая скала.
82. На автопилоте.
Ровно в восемь утра Лихоносов встал, надел голубое пальто с золотыми пуговицами и пошел к автобусной остановке. Автобуса долго не было, потому что еще месяц назад он перестал ходить по расписанию. До станции Крутая его подвез Козлов-Младший.
Сев в машину, Лихоносов не стал разговаривать – не хотел отвлекать организм от заданной ему цели. Козлов-младший искоса полюбовался золотыми пуговицами на голубом женском пальто, и досадливо покачал головой – он не терпел опустившихся мужчин и более всего мужчин, опустившихся из-за женщин.
Они промолчали всю дорогу до Крутой.
В Москве на Курском вокзале Лихоносов потерялся. То есть потерял чувство цели. И безвольно присоединился к безбилетникам, спрыгивавшим с платформы Горьковского тупика и направлявшимся к платформам сквозных направлений.
Как только он поднялся на платформу, в стоявшем справа поезде раздался приятный женский голос "Осторожно, двери закрываются", и Лихоносов наперекор своей сознательной воли бросился в закрывающуюся пасть вагона. На Каланчевке тот же приятный голос попросил его покинуть вагон. Он выполнил просьбу, оказался на платформе и понял, что надо идти на Ярославский вокзал.
На Ярославском вокзале Лихоносов купил билет и прошел на платформу. Там его задержал милиционер. Он долго так и эдак рассматривал золотые пуговицы на пальто и паспорт с регистрацией в поселке Губино Воскресенского района Московской области. На счастье в начале платформы появилось настороженное лицо закавказской национальности, и Лихоносов, оставленный без интереса, заскочил в первый попавшийся поезд.
Поезд направлялся в Пушкино, совсем в другие края, и потому в Мытищах Лихоносову захотелось выйти попить пивка. Следующий поезд доставил его в Болшево.
В Болшево ему захотелось выпить в приличной обстановке и подсознание привело его к ресторану. И не только привело, но и заставило войти. Вышибала хотел было продемонстрировать ему свою профессиональную сноровку, но Лихоносов выцедил ему: – Я к Чихаю, – и был пропущен.
83. Всего-навсего мужчина.
Гортензия была счастлива. Ей ни о чем не надо было думать. Если становилось скучно, то Флора, либо Михаил Иосифович непременно что-нибудь придумывали.
А скучно иногда становилось. Через день после поездки в "Кадиллаке" пришел Леонтий Ефимович. Осмотрев ее, он сказал, что до Нового года ей больше ездить никуда не надо, так как по словам Михаила Иосифовича, ночью она кричала и даже пыталась уйти из дома. Гортензия расстроилась – ночью ей действительно снилось, как ее насмерть сбила машина, за рулем которой сидел человек в черных очках.
Однако грустила она ненадолго – вечером появился Андрей. Сразу же после того, как позвонил Михаил Иосифович и сказал, что ему надо срочно лететь в Вену, а потом в Триест и будет он только послезавтра вечером.
Бойфренд был похож на Сильвестра Сталлоне, не знающего русского языка и по какому-то упущению Голливуда прошедшего курс лечения в подвалах Лубянки. Он постоянно играл мускулами, ел орешки, приглаживал редеющие волосы и смотрел на Гортензию, как на старшего по камере. Одет он был в застегнутую на все пуговицы белоснежную спортивную рубашку и свободные светлые брюки с отворотами. Оставив его в гостиной, смятенная новая хозяйка большого дома нашла Флору, и розовея, сказала, что не знает, куда себя деть.
– Гортензия Павловна, вы что, забыли?! – воскликнула на это штатная сплетница. – Он же мужчина! Всего-навсего мужчина. Просто вы, наверное, раньше общались с мужчинами, в которых было много женских гормонов, и потому они много говорили, думали и кокетничали на философские темы. А Андрей настоящий мужчина. Он ест, пьет и работает без устали.