Курс русской истории (Лекции LXII—LXXXVI) - Ключевский Василий Осипович. Страница 7
Упрощение общественного состава
Отлагая вопрос о финансовом значении подушной подати до чтения о финансовой реформе Петра, скажу теперь о ее социальном и народнохозяйственном действии. Набрасывая свой первый указ о подушной переписи, Петр едва ли ясно представлял себе размеры предпринимаемого дела, и оно расширялось на ходу в силу своей внутренней логики. Петр, по-видимому, имел в виду сперва только владельческих крепостных людей, крестьян и деревенских дворовых. Но, вводя новую податную единицу, ревизскую душу, для этих классов, нельзя было оставить другие при старом подворном обложении. Потому подушная перепись постепенно распространена была на крестьян дворцовых и государственных, на однодворцев, на тяглых посадских людей. Особенно важно было распространение переписи на промежуточные классы. Здесь в произвольном распоряжении человеческой личностью законодательство Петра далеко превзошло его предшественников. В 1722 г. велено было писать в подушный оклад живших при церквах сыновей, внучат, племянников и прочих свойственников, «прежде бывших и ныне при церквах не служащих попов, дьяконов, дьячков и пономарей», прикрепляя их ни за что ни про что к владельцам, на землях которых те церкви стояли, а где погосты «особь стоят», не на владельческой земле, таких церковников приписывать к прихожанам, к кому они похотят, — на каких условиях, указ не поясняет. Не лучше поступил закон и с вольницей. По указу 31 марта 1700 г. принимали в солдаты холопов, бежавших от своих господ и пожелавших вступить в военную службу, а по указу 1 февраля того же года вольноотпущенных и кабальных, по закону вышедших на волю за смертью господ, по осмотре в случае годности велено записывать в солдаты. По указу 7 марта 1721 г. тех из них, которые с 1700 г. еще не подвергались осмотру, предписано было ревизорам осмотреть и годных зачислить в солдаты, а негодным под страхом галер определиться «в другие службы или к кому в дворовое услужение», чтоб никто из них в гулящих не был и без службы не шатался, а кто из годных в солдаты не пойдет и пожелает опять поступить к кому в холопы, приемщик же будет просить взять у него в солдаты другого годного к службе человека взамен принятого, такого заместителя брать в солдаты. Кабальный человек старика мечтал уже о скором выходе на волю по смерти барина, перешагнув через рекрутский возраст; но барин принял другого кабального, годного к солдатской службе, и мечтатель против своей воли и вопреки кабальному праву попадал в бессрочную солдатскую службу, которая ничем не была лучше холопства. Или солдат, или холоп, или галерный каторжник — таков выбор карьер, предоставленный целому классу вольных людей. Решительно поступлено было и с холопством. Два вида его, задворные и деловые люди, устроенные на пашне, с поземельными наделами, еще задолго до подушной переписи были поверстаны в тягло наравне с крестьянами. Теперь и остальные виды холопства, юридические и экономические, слуги светских господ и духовных властей, дворовые пашенные и непашенные, городские и сельские сбиты были в одну юридически безразличную массу и резолюцией 19 января 1723 г. положены в подушный оклад наравне с крестьянами, как вечные крепостные своих господ. Холопство, как особое юридическое состояние, свободное от государственных повинностей, исчезло, слившись с крепостным крестьянством в один класс крепостных людей, который господам предоставлено было устроять и эксплуатировать экономически по своему усмотрению.
Крепостное право и подушная перепись
Подушная перепись довершила жестокое упрощение общественного состава, произведенное распоряжениями Петра: все промежуточные слои были без внимания к действовавшему праву втиснуты в два основных сельских состояния — государственных крестьян и крепостных людей, причем в первое из этих состояний вошли однодворцы, черносошные крестьяне, татары, ясашные и сибирские пашенные служилые люди, копейщики, рейтары, драгуны и т.п. Область крепостного права значительно расширилась, но потерпело ли крепостное право какое-либо изменение в своем юридическом составе? Здесь совершился целый переворот, только отрицательного свойства: отмена холопства, как нетяглого состояния, не была упразднением неволи холопов, а только их переводом в государственное тягло, причем исчезли ограничения неволи, заключавшиеся в условиях холопства кабального и жилого; записка в подушную сказку землевладельца стала крепостью, заменившей служилую кабалу и жилую запись. Этот переворот, впрочем, подготовлялся на протяжении 70 лет до первой ревизии. Мы уже знаем, как плохо была выражена сущность крепостной неволи крестьян в Уложении и какими чертами все-таки отличалась она в ту эпоху от неволи холопьей (лекция XLIX). Дальнейшая судьба крепостного права после Уложения и определилась плохой постановкой этого института в кодексе 1649 г. По Уложению крепостной крестьянин крепок лицу владельца под условием земельного надела, а не земле под условием зависимости от землевладельца в пределах поземельных отношений, и только поземельных. Потому дальнейшее законодательство разрабатывало не пределы и условия крепостного права как права, а только способы эксплуатации крепостного труда, и эксплуатации двусторонней: фискальной со стороны казны и хозяйственной со стороны землевладельца. В крепостном владении со времени Уложения являются не хозяева и сельские рабочие как юридические стороны, а поработители и порабощенные, повинные платить произвольно налагаемую контрибуцию господам и их вождям, составлявшим правительство. Потому правительство расширяет или допускает расширение полицейской власти помещика над крепостными, чтобы сделать его своим финансовым агентом, податным инспектором крепостного труда и блюстителем тишины и порядка в готовой разбежаться деревне, а помещик донимает свое дворянское правительство челобитьями о принятии более строгих мер для возврата своих беглых крепостных. Недостаток закона открывал широкий простор практике, т.е. произволу сильнейшей стороны — землевладельцев. С Уложения наблюдаем двойной процесс в крепостном состоянии под действием практики: раньше выработавшиеся юридические виды холопства смешиваются в хозяйственных состояниях, в какие попадают холопы, и в то же время сглаживаются черты, отличавшие крепостное крестьянство от холопства. Вопреки Уложению крестьян переводят во двор, а крестьянских детей, взятых во двор, указ предписывает по смерти господ отпускать на волю, как кабальных детей; задворные люди из полных и кабальных холопов перекрепляются своим же господам на условиях крестьянской ссудной записи и вместе с дворовыми людьми, устроенными на пашне, зачисляются в государственное тягло; являются деловые и задворные холопы из крестьян, а кабальных и старинных людей господа сажают в крестьяне со ссудой и с правом при переходе имения в другие руки перевозить этих крестьян с их животами куда захотят. Уже к концу XVII в. в кругу поземельных отношений все виды холопства стали сливаться в одно общее понятие крепостного человека; подушная перепись только утвердила фактическое положение, созданное не контролируемой никем практикой. С другой стороны, тоже вопреки Уложению помещики присвояют себе уголовную юрисдикцию над своими крепостными с правом наказывать по усмотрению. Из частных дел конца XVII в. узнаем, что за покражу двух ведер вина у приказчика, за составление челобитной барину от имени всех крестьян села посадить их по бедности и малоземелью на оброк «противу их мочи» и переменить приказчика, за выражение крепостного, что он барину не крепок, изрекался приговор: «бить кнутом нещадно, только лишь чуть душу в нем оставить». Крестьянское крепостное общество еще держалось, но уже без действительной силы, только как вспомогательное следственное средство помещичьей власти: барин предписывал «сыскать всеми крестьяны» и на основании этого обыска изрекал свой приговор. Безнадзорный рост помещичьей власти пробуждал мысль о необходимости законодательного ее ограничения. К концу царствования Петра эта мысль, можно думать, не у одного Посошкова созрела до ясного и твердого убеждения. Крестьянин по происхождению, он смотрел на крепостную неволю крестьян как на временное зло: «Крестьянам помещики не вековые владельцы; того ради они их не весьма и берегут, а прямой их владетель всероссийский самодержец, а они владеют временно». Значит, среди сколько-нибудь мыслившего крестьянства, литературным представителем которого выступил Посошков, еще тлела или уже загоралась мысль, что помещичья власть над крестьянами — не вещное право, как на рабочий скот, а государственное поручение, которое в свое время снимут с помещиков, как снимают должность с чиновника за выслугой лет или за ненадобностью. Посошков возмущается произволом господ в распоряжении крестьянским трудом и имуществом. Он настаивает на необходимости установить законом, «учинить помещикам расположение указное, почему им с крестьян оброку и иного чего имать и по колику дней в неделю на помещика своего работать». Он даже проектирует какой-то всероссийский съезд «высоких господ и мелких дворян» для совещания о всяких крестьянских поборах помещичьих и о «сделье», барщине, как бы обложить крестьян «с общего совета и с докладу его величества». Это было самое раннее сновидение, в котором русскому крестьянину пригрезились дворянские губернские комитеты по делу об улучшении положения крестьян, созванные слишком 130 лет спустя по окончании сочинения Посошкова. Он ведет свой план еще дальше, предлагает совершенно отделить крестьянскую надельную землю от помещичьей и уже не числить ее за помещиками: при «указном расположении» создавались поземельные отношения, напоминающие статьи Положения 19 февраля 1861 г. о временнообязанных крестьянах. Очевидно, начинали подумывать о развязке крепостного узла. От последних лет царствования Петра дошло иноземное известие, что царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им умеренной свободы, но царь ввиду дикой натуры русских и того, что без принуждения их ни к чему не приведешь, до сих пор отвергал эти советы. Это не мешало ему замечать нелепости сложившегося порядка и в то же время косвенно их поддерживать. Уложение 1649 г. допустило случаи отчуждения крепостных крестьян, подобно холопам, без земли и даже в розницу, с разбивкой семейств. Исключительные случаи развились в обычай, в норму. Петра возмущала розничная торговля крепостными, как скотом, «чего во всем свете не водится и от чего немалой вопль бывает». В 1721 г. он передал Сенату указ — «оную продажу людем пресечь, а ежели невозможно будет того вовсе пресечь, то бы хотя по нужде продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь». Но это был не закон к непременному исполнению, а только добродушный совет в руководство Сенату при составлении нового Уложения, как господа сенаторы «за благо рассудят». Самодержец, не знавший границ своей власти, чувствует себя бессильным перед мелким шляхетством, среди которого была в ходу розничная торговля крепостными. Однако незадолго до того Петр подтвердил свой указ, разрешавший холопам по своей воле вступать в солдаты и предписавший отдавать им жен с детьми ниже 12 лет, но с оставлением более возрастных в прежней неволе. Крепостное состояние обращено было к Петру не правовой, а только фискальной своей стороной, и здесь он хорошо понимал свой казенный интерес. До тех пор правительство и помещик владели крепостным селом как бы чересполосно: первое ведало крепостных крестьян и пахотных холопов, как тяглых, через помещика, как своего полицейского агента, предоставляя нетяглых дворовых в полное его распоряжение с соблюдением ограничительных условий неволи того или другого вида. Теперь это чересполосное владение сменилось совместным. Прежние виды крепостной неволи исчезали вместе с ограничительными условиями, их различавшими: оставались только хозяйственные разряды, сортируемые по воле владельца. Но, расширяя власть помещика, правительство за эту уступку накладывало руку на часть труда нетяглых крепостных. Что же случилось? Холопы ли превратились в крепостных крестьян или наоборот? Ни то ни другое; случилось то же, что было в судьбе поместий и вотчин: из нового сочетания старых крепостных отношений, из слияния владельческих крестьян с холопами и вольницей образовалось новое состояние, за которым со временем утвердилось звание крепостных людей, наследственно и потомственно крепких господам, как прежние полные холопы, и подлежащих государственному тяглу, как прежние крепостные крестьяне.