Ребекка - дю Морье Дафна. Страница 54

— А мистер де Уинтер ничего вам не предлагал? — спросила она.

— Нет, — ответила я после секундного колебания. — Нет, я хочу сделать ему и мистеру Кроли сюрприз. Я не хочу, чтобы они знали заранее о моем костюме.

— Я понимаю, советовать вам — не мое дело, — сказала миссис Дэнверс, — но когда вы на чем-нибудь остановитесь, закажите этот костюм в Лондоне. В наших краях такую вещь никто хорошо не сошьет. Я слышала, что Воус на Бонд-стрит как раз подходящая фирма.

— Надо запомнить, — сказала я.

— Да, — подтвердила она и, уже открывая дверь, добавила: — Я бы на вашем месте все же рассмотрела картины в галерее, мадам, особенно ту, о которой я вам говорю. И не бойтесь, что я вас выдам. Я никому и словечком не обмолвлюсь.

— Спасибо, миссис Дэнверс, — сказала я.

Она бесшумно прикрыла за собой дверь. Я снова принялась одеваться, пораженная ее поведением — ничего похожего на нашу прошлую встречу, — спрашивая себя, не должна ли я благодарить за это противного Фейвела.

Брат Ребекки. С чего бы Максиму питать неприязнь к двоюродному или там троюродному брату Ребекки? Почему он запретил Фейвелу приезжать в Мэндерли? Беатрис назвала его прохвостом. Вот все, что она сказала. И чем больше я думала о нем, тем больше с ней соглашалась. Эти похотливые голубые глаза, безвольный рот, беспечный фамильярный смех. Кое-кому он, верно, кажется привлекательным. Девушкам в кондитерских магазинах, хихикающим за прилавком, девушкам в кинотеатрах, продающим программки. Я представляла, как он поглядывает на них, улыбаясь и тихонько насвистывая что-нибудь сквозь зубы. Такой взгляд и такой свист, от которых почему-то чувствуешь себя неловко. Интересно, он хорошо знает Мэндерли? Он вел себя как дома, и Джеспер его узнал — это бесспорно, но тогда как объяснить слова Максима, его выговор миссис Дэнверс? И я никак не могла связать его с моим представлением о Ребекке. Ребекка, с ее красотой, ее очарованием, ее превосходными манерами, — откуда у нее такой брат, как Джек Фейвел? Это было неуместно, ни с чем не сообразно. Я решила, что с Фейвелом связана какая-то позорная семейная тайна, и Ребекка, при ее великодушии, жалела его и приглашала изредка в Мэндерли, возможно, в отсутствие Максима, зная об его антипатии к брату. Вероятно, у них был по его поводу спор, Ребекка его защищала, и с тех пор, возможно, при упоминании его имени возникала неловкость.

Садясь на свое обычное место за обеденным столом, во главе которого, как всегда, сидел Максим, я представляла Ребекку, сидящую там, где сейчас была я, видела, как она берет вилку для рыбы, и в это время звонит телефон, входит Фрис: «Мистер Фейвел на проводе, мадам, просит вас подойти», — и Ребекка встает со стула, кинув быстрый взгляд на Максима, но тот ничего не говорит и молча продолжает есть. Кончив разговор, Ребекка возвращается на место и принимается весело и беззаботно болтать, чтобы развеять облачко, повисшее над ними. Сперва Максим будет хмуриться, будет односложно буркать ей в ответ, но мало-помалу она приведет его в хорошее настроение, расскажет какой-нибудь эпизод, случившийся с ней в тот день, или о ком-нибудь, кого она видела в Керрите, и к концу следующего блюда Максим будет смеяться и будет глядеть на нее с улыбкой и протягивать к ней руку через стол.

— Что с тобой происходит, черт побери? — сказал Максим.

Я вздрогнула, краска залила мне лицо. За этот короткий момент, за какие-то шестьдесят секунд, не больше, я настолько отождествила себя с Ребеккой, что мое собственное скучное «я» перестало существовать, я никогда и не появлялась в Мэндерли. Все мысли мои, все мое существо были в прошлом.

— Знаешь, вместо того, чтобы есть рыбу, ты разыграла здесь целую пантомиму, — сказал Максим. — Корчила самые невероятные рожи. Сперва ты прислушалась, словно зазвонил телефон, затем губы твои шевельнулись, и ты украдкой взглянула на меня. Ты качала головой, улыбалась, пожимала плечами. Все в одну секунду. Ты что — репетируешь свой выход на костюмированном балу?

Он со смехом смотрел на меня, а я думала: что бы он сказал, если бы мог прочитать мои мысли, знал, что у меня на сердце и на уме, догадался, что в течение секунды он был Максимом прошлого года, а я — Ребеккой.

— У тебя вид маленькой преступницы, — сказал он. — В чем дело?

— Ни в чем, — быстро проговорила я. — Я не совершила ничего дурного.

— Скажи мне, о чем ты думала?

— С какой стати? Ты никогда не говоришь мне, о чем ты думаешь.

— По-моему, ты никогда и не спрашиваешь меня об этом, разве не так?

— Нет, спрашиваю. Один раз спросила.

— Не помню.

— Мы были в библиотеке.

— Вполне возможно. И что же я ответил?

— Ты сказал, что гадаешь, какую крикетную команду поставят играть за Серрей против Мидлсекса.

Максим опять рассмеялся.

— Какое разочарование! О чем же, ты воображала, я думал?

— О чем-то совсем другом.

— В каком роде?

— О, не знаю.

— Да, вряд ли ты это знаешь. Если я сказал тебе, что думаю о крикете, значит, я и думал о крикете. Мужчины куда примитивней, чем тебе кажется, мое милое дитя. А вот то, что происходит в лживых, извращенных умах женщин, может кого угодно поставить в тупик. Знаешь, ты только что была совсем на себя не похожа. Совсем чужое выражение лица.

— Да? Какое?

— Не знаю, смогу ли объяснить. У тебя вдруг сделался какой-то взрослый и лживый вид. Это было довольно неприятно.

— Я не нарочно.

— Да, думаю, что так.

Я отпила глоток воды, наблюдая за ним поверх стакана.

— А ты не хочешь, чтобы я выглядела старше? — спросила я.

— Нет.

— Почему?

— Потому что это тебе не идет.

— Но когда-нибудь я стану старше. Это неизбежно. У меня будут седые волосы, и морщины, и все такое.

— Ничего не имею против.

— Так против чего тогда ты возражаешь?

— Я не хочу, чтобы ты выглядела так, как выглядела минуту назад. Ты скривила рот, а в твоих глазах мелькнула вдруг опытность. Неподходящая опытность.

Во мне вспыхнуло любопытство.

— Что ты хочешь этим сказать, Максим? Что значит — неподходящая опытность?

Он ответил не сразу. В комнату вошел Фрис и поменял тарелки. Максим подождал, пока он вышел, и лишь тогда заговорил:

— Когда я впервые встретил тебя, у тебя было какое-то особое выражение лица, — сказал он медленно. — Оно сохранилось у тебя до сих пор. Я не буду его определять, я не смогу этого сделать. Но это было одной из причин, почему я на тебе женился. Минуту назад, когда ты разыгрывала здесь свою пантомиму, это выражение исчезло. Его вытеснило другое.

— Какое другое? Объясни мне, Максим, — горячо сказала я. Он смотрел на меня с минуту, подняв брови и тихо насвистывая.

— Послушай, детка. Когда ты была маленькой, случалось так, что тебе запрещали читать некоторые книги и твой отец запирал их от тебя на ключ?

— Да, — сказала я.

— Ну, так вот. Муж не слишком отличается от отца в конечном счете. Есть некоторые вещи, которые тебе лучше не знать. Лучше, чтобы они были заперты на ключ. Так-то вот. А теперь доедай персики и не задавай больше вопросов, не то я поставлю тебя в угол.

— Почему ты обращаешься со мной так, точно мне шесть лет?

— А как ты хочешь, чтобы я с тобой обращался?

— Как другие мужья обращаются со своими женами.

— Колотил тебя, ты хочешь сказать?

— Не говори чепухи. Почему ты все обращаешь в шутку?

— Я не шучу. Я сама серьезность.

— Вовсе нет. По глазам видно. Ты все время играешь со мной, словно я глупенькая маленькая девочка.

— Алиса в Стране Чудес. Это была неплохая мысль. Ты купила уже ленту для банта и пояс?

— Я тебя предупреждаю. Ты глазам своим не поверишь, когда увидишь мой костюм.

— В этом я не сомневаюсь. Ну, ешь же персик и не разговаривай с полным ртом. Мне еще надо написать после обеда кучу писем.

Он не стал меня дожидаться. Поднялся из-за стола, прошелся взад-вперед по комнате, попросил Фриса принести кофе в библиотеку. Я сидела, надувшись, стараясь есть как можно медленнее, надеясь задержать обед и рассердить Максима, но Фрис, не обращая внимания на то, что я еще не доела, сразу же принес в библиотеку кофе, и Максим перешел туда без меня.