Ребекка - дю Морье Дафна. Страница 59

Она положила голубое платье на постель рядом со мной.

— Приедет все графство, — сказала она, крайне расстроенная и встревоженная. — Покажется таким странным, если вы не спуститесь вниз. Не могу же я сказать, что у вас вдруг разболелась голова!

— Почему бы и нет! — устало промолвила я. — Какое это имеет значение? Придумайте что хотите. Им будет все равно, никто из них меня не знает.

— Ну, полно, милочка, — не отступалась Беатрис, похлопывая меня по руке. — Попытайтесь сделать над собой усилие. Наденьте это прелестное платье. Подумайте о Максиме. Вы должны спуститься хотя бы ради него.

— Я только о Максиме и думаю все это время, — сказала я.

— Но тогда, без сомнения…

— Нет, — сказала я, яростно кусая ногти и раскачиваясь на кровати взад-вперед. — Не могу. Не могу.

Снова стук в дверь.

— О Боже, кого еще сюда несет! — сказала Беатрис. — Кто там?

Она отворила. За дверью стоял Джайлс.

— Все собрались. Максим послал меня узнать, что тут у вас происходит, — сказал он.

— Она говорит, что не пойдет вниз, — сказала Беатрис. — Ну что нам сказать гостям?

Подняв на секунду глаза, я увидела, что Джайлс таращится на меня через порог.

— Господи, какое жуткое недоразумение, — прошептал он и отвернулся в замешательстве, заметив, что я его увидела.

— Что мне сказать Максиму? — спросил он у Беатрис. — Уже половина девятого.

— Скажи, она плохо себя чувствует, но попозже постарается прийти. Пусть не откладывают обед. Я сейчас спущусь и все налажу.

— Ладно, — он кинул украдкой взгляд в моем направлении, сочувственный, да, но и любопытный, — он не мог понять, почему я сижу, не двигаясь, на постели. Говорил он вполголоса, как говорят, дожидаясь приезда врача после несчастного случая.

— Могу я еще что-нибудь сделать? — спросил он.

— Нет, — ответила Беатрис. — Иди вниз, я буду через минуту.

Он повернулся и пошел по коридору, волоча по полу свое арабское одеяние.

А ведь пройдут годы, подумала я, и я буду смеяться над этим всем, буду говорить: «Помните, как Джайлс нарядился арабом, а у Беатрис было покрывало на голове и куча браслетов на запястьях?» Время все смягчит, сделает предметом для смеха. Но сейчас мне было не до шуток. Сейчас я не смеялась. Сейчас не будущее, а настоящее. Слишком эта минута живая и яркая, слишком она реальна. Я сидела на постели, дергая пуховое одеяло; вытащила перышко из дырочки в углу.

— Не хотите немного коньяка? — спросила Беатрис, делая последнюю попытку. — Я знаю, храбрость во хмелю недорого стоит, и все же иногда это творит чудеса.

— Нет, — сказала я, — я ничего не хочу.

— Мне придется пойти вниз. Джайлс говорит, уже и так задержались с обедом. Вы уверены, что я могу оставить вас одну?

— Да. Большое спасибо, Беатрис.

— Ах, милочка, не благодарите меня. Если бы я могла хоть чем-нибудь помочь!

Она быстро наклонилась к зеркалу, обмахнула лицо пуховкой.

— Господи, ну и чучело, — сказала она. — Это проклятое покрывало уже сползло на сторону. Ну, видно, ничего не попишешь.

Шурша платьем, Беатрис вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь. Я чувствовала, что утратила ее симпатию и сочувствие своим отказом спуститься вниз. Я струсила, ушла в кусты. Она этого не может понять. Она и такие, как она, — люди другой породы, они иначе воспитаны, чем я. У женщин этой породы сильный характер. Они не похожи на меня. Если бы на моем месте оказалась сегодня Беатрис, она бы надела другое платье и спустилась вниз к гостям. Она стояла бы рядом с Джайлсом, пожимая руки, и улыбка не сходила бы с ее лица. Я этого не могу. У меня нет гордости. У меня нет характера. Я плохо воспитана.

Я встала с кровати, подошла к окну, выглянула наружу. Садовники ходили по розарию от одного фонарика к другому, проверяя, все ли они в порядке. Небо побледнело, только несколько оранжево-розовых облачков быстро неслись к западу. Когда наступят сумерки, фонарики зажгут. В розарии стояли столики и стулья для тех, кто предпочитает быть на воздухе. До меня долетел запах роз. Садовники болтали друг с другом, смеялись.

— Тут одна лампочка лопнула, — услышала я голос, — кто мне даст новую? Маленькую синюю, Билл.

Он ввинтил лампочку и принялся насвистывать песенку, модную в те дни. Он свистел так спокойно, так уверенно; я подумала, что, возможно, сегодня ту же мелодию будет играть оркестр на галерее менестрелей над холлом.

— Порядок, — сказал садовник, включая и выключая свет. — Все остальные целы. Пойдем проверим те, на террасе.

Они скрылись за углом дома, мне все еще был слышен свист. Как бы я хотела быть на месте этого парня! Позднее, вечером, он будет стоять с приятелем у аллеи — руки в карманах, шапка сдвинута на затылок — и смотреть, как подъезжают одна за другой машины с гостями. Он будет стоять вместе с другими работниками поместья, а потом пить сидр за длинным столом, по ставленным в одном из углов террасы. «Как в старые времена», — скажет он, но его приятель, попыхивая трубкой, покачает головой: «Куда новой хозяйке до нашей миссис де Уинтер! И в подметки ей не годится». Женщина в толпе по соседству кивнет в знак согласия, другие — тоже. «Верно, верно», — послышится со всех сторон.

— Где она сегодня? Я ни разу не видел ее.

— Бог ее знает! Я тоже ее не видел.

— Миссис де Уинтер всюду поспевала.

— Ваша правда.

Женщина обернется к соседке, таинственно кивнет головой.

— Говорят, она вообще сегодня не выходила.

— Ну да!

— Истинный Бог! Спроси Мэри!

— Верно. Один из слуг сказал мне, что она за весь вечер так и не спустилась из своей комнаты к гостям.

— Что с ней такое? Может захворала?

— Да нет, дуется, скорей. Говорят, ей не понравился костюм.

Взрыв смеха и невнятные голоса в толпе.

— Слышали вы что-нибудь подобное? Так опозорить мистера де Уинтера?

— Ну, уж я бы ей не спустил, сопливой девчонке.

— Может, все не так, одна болтовня?

— Так, так, не сомневайтесь! В доме только об этом и говорят.

Один — другому, тот — третьему. Улыбка, прищуренный глаз, пожиманье плеч. Одна кучка, затем другая. От них — к гостям, которые вышли на террасу и разбрелись по лужайкам. Вот пара, которая часа через три будет сидеть в креслах в розарии у меня под окном.

— Как ты думаешь, то, что я слышала, правда?

— А что ты слышала?

— Да что она вовсе не больна. Просто они поссорились, и она не желает выходить.

— Хорошенькое дело!

Поднятые брови, свист сквозь зубы.

— Да, все это выглядит странно, ты не находишь? Я хочу сказать, чтобы так, ни с того ни с сего разболелась голова! Все это выглядит очень подозрительно.

— Мне показалось, у него мрачный вид.

— И мне.

— Сказать по правде, я уже и раньше слышала, что их брак не очень-то удачный.

— Да?

— Хм. Мне говорили об этом. И не один человек. Говорят, он начал понимать, что сделал большую ошибку. Она-то ведь — глядеть не на что.

— Да, я тоже слышала, что красотой она не отличается. Кем она была?

— Да никем. Подобрал ее где-то на юге Франции, бонна или что-то вроде.

— Господи Боже мой!

— То-то и оно. Когда подумаешь о Ребекке…

Я продолжала смотреть на пустые кресла. Небо из розового стало серым. Над моей головой зажглась Венера. В лесу за розарием раздавался тихий шелест — это устраивались на ночлег птицы. Пролетела одинокая чайка. Я отошла от окна обратно к кровати. Подняла с полу белое платье и положила его в коробку с папиросной бумагой. Спрятала в картонку парик. Затем стала искать в стенных шкафах дорожный утюг, который я брала в Монте-Карло, чтобы гладить платья миссис Ван-Хоппер. Он лежал в глубине полки за старыми шерстяными джемперами, которые я давно не носила. Это был один из тех утюгов, что годятся для любого напряжения, и я воткнула штепсель в розетку на стене. Затем принялась гладить голубое платье, которое Беатрис вынула из шкафа, медленно, методично, как гладила платья миссис Ван-Хоппер.