Аутодафе - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 58

Я понимающе кивнул — Гертруда попала в святой град лишь потому, что она магистр, представитель Братства, можно сказать, политик и дипломат, находящийся здесь до тех пор, пока из Арденау не пришлют более удачную замену. Ну и еще потому, что ее родственник получил кольцо рыбака, и это открыло для нее кое-какие двери.

Но даже, несмотря на то, что Адриан V был ее дядей, Гертруде приходилось соответствовать правилам Риапано, и это касалось не только одежды. Ни родственные связи, ни должность магистра не спасали ведьму от внимания святого официума. За ней тенью ходил невзрачный человечек инквизиции, сейчас ожидавший ее в коридоре, а запрет на использование волшебства был наложен строжайший.

Разумеется, это ее страшно бесило, но она согласилась играть по чужим правилам, пока находится в пределах папского города.

— Ты прочтешь письмо, Людвиг? Оно пришло вчера.

Ее глаза уже не были голубыми, как во время нашей последней встречи, потемнели, заволоклись дымкой золотистой охры. Особенность колдовского дара, наложенного на дар стража, — летом и осенью Гертруда кареглаза, во все остальное время года ее радужка разной степени синевы. От темно-фиолетовой до ярко-голубой.

Я повертел в руках узкий конверт из зеленоватой бумаги, запечатанный перламутровой печатью с эмблемой Братства. Приложил палец, растворяя замок, развернул бумагу, прочел незашифрованный текст. Хмыкнул.

— Что там?

— Как будто ты сама не знаешь, — усмехнулся я.

— Приятно слышать, что ты считаешь меня всеведущей, Синеглазый. Но я и вправду не знаю. Меня всего лишь попросили передать тебе его.

Я протянул бумагу ей, сам сцапал из тарелки несколько черешен, глядя, как она пробегает взглядом по строчкам.

— Мириам благодарит тебя за работу. И она опечалена смертью Рансэ. — Гертруда вздохнула. — Еще один из нас ушел. Ты смог его похоронить?

Я лишь покачал головой. Не смог.

— А его кинжал?

Порывшись в саквояже, я достал завернутый в ткань и перетянутый бечевкой сверток. Положил перед ней:

— Он здесь. Я отправил его сам себе через «Фабьен Клеменз». Возить второй клинок по всему миру было слишком рискованно.

— Очень разумно. Я поговорю с Орденом, кинжал следует уничтожить при свидетелях. Видел приписку в конце письма? Кардинал Урбан, твой давний друг, просит у магистров аудиенции с тобой.

— Аудиенция со мной — звучит смешно.

— Как бы это ни звучало, Братство радо оказать помощь Церкви в столь незначительном вопросе. Нам это на пользу.

— Вот-вот. Вопрос настолько незначительный, что мне пришлось проехать половину мира, чтобы оказаться в Ливетте. И это при том, что Урбан сейчас в Вионе, за сотни лиг отсюда.

— Встреча с кардиналом, которому ты спас жизнь, выглядит оправданно и не вызовет подозрений, особенно если переписка будет перехвачена.

— Тогда кто желает меня видеть?

Она развела руками:

— Несколько клириков. Кто из них точно — сейчас не скажу. Быть может, ди Травинно, он сотрудничает с Братством уже много лет, быть может, декан кардиналов или кто-то из инквизиции. Их интересует смерть маркграфа. Больше у них нет причин общаться с тобой.

— Хотелось бы мне знать, на кой им сдался этот маркграф и почему они тогда влезли в дела Братства, с которым обычно стараются сотрудничать на равных, а не приказывать свысока.

Гертруда вздохнула:

— Слушай, если ты считаешь, что в Арданау ведутся интриги, то ты никогда не был в Риапано. Наши магистры по сравнению с теми, кто главенствует здесь, все равно, что мальки против акул. Я знаю лишь то, что мне положено знать, и не более того.

— Значит, разберемся с этим по ходу дела. Признаться честно, из всех возможных заданий магистров это мне кажется наименее сложным.

— Смотря как пойдет, — скривила она губы — В Риапано нельзя ни за что поручиться заранее.

Она вытерла руки, завораживающей походкой подошла ко мне, села рядом, наклонившись близко-близко, и, хмуря брови, начала изучать мое лицо.

След, оставшийся от когтей одушевленного, находящегося в подчинении у вёлефа, не шел ни в какое сравнение с тем, что оставил мне окулл. Шрам на лице, конечно, причинял некоторые неудобства — его края все еще выглядели воспаленными и красными, хотя какой-то коновал в забытой богом деревушке наложил швы. Тонкая полоска от угла правого глаза к виску — видал я и более страшные шрамы, чем эта незначительная царапина. Но я знал, на что она на самом деле смотрит, поэтому совершенно неумело попытался отвлечь ее:

— Даже в этом платье ты выглядишь потрясающе.

— В нем нет ничего потрясающего, кроме моего пояса с кинжалом. — Ее не удалось сбить с толку. — Подними рубашку.

— Вот это предложение мне нравится. — Я попытался обнять ее за талию, но Гера перехватила мою руку:

— Побудь хоть секунду серьезным! Мне надо посмотреть.

Я вздохнул, снял рубаху. Она внимательно изучила рубец, прошептала какие-то слова, сосредоточенно кивнула, размышляя, и, наконец, сказала:

— В принципе неплохо. Гораздо лучше, чем в тот раз, когда я его видела. Так… А это что такое? — Гертруда коснулась следа, оставшегося от когтей окулла, кончиками пальцев.

— Ай! — дернулся я.

— Больно?

— Нет, не больно. Ай! Черт!

— А врешь, что не больно! Ну-ка, сядь.

— Черта с два! Ай! Хватит уже!

— Не чертыхайся под боком у Папы. Это неразумно и невежливо. Сядь, Людвиг. Я все равно от тебя не отстану.

— Это уж я знаю, — поспешно сказал я. — Что там? Почему такой эффект?

— Я касаюсь его легкой магией, и он отвечает. Ты сталкивался с нечистью в последнее время?

— Да. Они почувствовали остатки магии окулла и пошли за мной.

— И шрам их тоже почувствовал, как я смотрю. Что ж. Неплохо. У меня есть лекарство, которое снизит эффект, и темные твари не станут тебя донимать какое-то время. Отличная мазь, которую сварила одна моя знакомая колдунья с окраины Кайзервальда.

— Звучит угрожающе.

Гера, не слушая, уже рылась в матерчатой сумке под моим недовольным взором:

— Знаю, что ты страшно не любишь лечиться.

— Особенно если в этом замешана магия.

— Ну, лечение Софии ты воспринимал с гораздо меньшим количеством жалоб. Я говорила с ней на днях, она и Гуэрво с Зивием, не знаю уж кто это, передают тебе большой привет.

— Софи прилетала на материк?

— Софи? — ехидно хмыкнула она, извлекая из сумки плоскую баночку. — Она редко кому позволяет себя так называть.

— Я особенный.

— Это уж точно. Сиди смирно, особенный. — Гера пошире распахнула окно и открутила крышку.

— Фу! Господи, Гера! Кто там сдох?! — содрогнулся я, когда по комнате пополз омерзительный запах разложения. — Надеюсь, ты не заставишь меня есть останки несчастной кошки?!

— Через минуту запах исчезнет, надо всего лишь потерпеть, — Гертруда зачерпнула указательным пальцем темно-зеленую жижу.

— Что это?

— Неважно. Сиди смирно, пожалуйста. — Она густо намазала шрам, и мазь захолодила кожу. — Вот так-то лучше.

— Проповедник бы сказал, что ты очень жестока. — У меня на глаза навернулись слезы.

— Когда лечишь мужчин, надо быть жесткой. Вы словно малые дети, вечно пытаетесь избежать этого и отказываетесь принимать микстуры.

— Конечно, отказываемся! — Я не собирался давать в обиду все мужское братство. — Особенно если микстуры смердят, как трупы!

— Полно. Запах уже выветрился. Кстати, тебе говорили о правилах в стенах Риапано?

— Сказали не заходить без сопровождения за внутреннюю стену.

— Это, во-первых. Во-вторых, никаких женщин.

— Второе правило мы уже успели нарушить, — хмыкнул я. — Что они прячут за внутренней стеной?

— Жилые станцы, папское крыло, строящуюся капеллу. И архивы. На них лучше не просто не смотреть, но даже не думать.

— Святоши так трясутся над своими секретами.

— На то они и секреты. Неделю назад какой-то неизвестный пытался прорваться туда, убил гвардейца, прежде чем его обуздали молитвой и увезли в застенки инквизиции. Он, кстати, откусил себе язык, чтобы ничего не сказать.