Аутодафе - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 67

Судя по всему, у них были причины для волнения, что их могут подслушать, я же старался сидеть с каменным лицом. Пугалу сегодня неймется.

— Отец Март, которого вы, без сомнения, помните, Людвиг, отзывался о вас очень положительно, — продолжил его высокопреосвященство. — Он редко дает такую оценку людям, и я привык прислушиваться к его словам, особенно когда дело касается стражей. В свете случившегося нам всем хотелось бы знать, что на самом деле произошло в замке Латка.

— Я дал подробнейший отчет Братству, — осторожно произнес я.

— Мы его уже читали, — ответил капеллан, похлопав по папке, лежащей рядом с ним. — Однако отчеты — вещь ненадежная, не все можно доверить бумаге… или вспомнить в первый момент.

— На это может уйти много времени.

— Даст Бог, мы его найдем. Налейте себе вина, стражи, и можешь приступать, сын мой.

Вот только у меня нет ни одной лишней минуты. Надо искать пропавший клинок Натаниэля, а не пересказывать истории из моей пестрой биографии. Впрочем, дергаться бессмысленно, так как понятно, что разговора мне не избежать.

Поэтому я начал сразу с того, как попал в замок, и закончил тем, как из него выбрался, опустив причину смерти его милости.

— Ты его убил? — Четки в пухлой руке кардинала медленно скользили меж пальцев. Он заметил, что я колеблюсь, поэтому проронил: — Я отпускаю тебе этот грех и обещаю, что никто не будет преследовать тебя за уничтожение еретика. Ни церковные власти, ни светские.

Не знал, что его считают еретиком. Врать я не стал и рассказал о поединке в апартаментах его милости и о том, как я его прикончил.

Когда я завершил, повисло напряженное молчание. Наконец кардинал посмотрел на меня из-под тяжелых век:

— У тебя есть цель в жизни, сын мой? К чему ты стремишься? Чего хочешь? Что тобою движет?

Странные вопросы. Помолчав, я произнес:

— Все мое детство и юность в школе стражей нам вдалбливали одну прописную истину — наша главная задача состоит в уничтожении темных душ. Тех, кто не желает идти в чистилище, чтобы расплатиться за свои грехи, а, ненавидя живых, вредит и досаждает им. — Сказав это, я увидел, что Гера кивнула, подтверждая мои слова. — Мы стражи, нас готовили к этому, на нас рассчитывают. Так что моя цель в жизни, святой отец, — хорошо делать свою работу. Возможно, эта цель не так велика, как у других, но я считаю ее важной. Потому что от моей работы зависят жизни некоторых людей, тех, кто беззащитен перед злом.

— Бороться со злом никогда не было мелкой целью, — одобрительно ответил кардинал. — Ты считаешь, что успешно сражаешься с ним?

— В меру отпущенных мне сил, ваше высокопреосвященство. О моих делах судить Ему, а не мне.

Кардинал улыбнулся, понимая, что я не попадусь на удочку тщеславия:

— Я рад, что есть стражи, способные оградить добрых христиан от того, чего не должно быть в нашем мире. Но зло многолико, и то, с которым сражаются стражи, лишь одна сторона дьявольского дыхания. Дураки говорят, что знание — враг веры. Я так не считаю, просто не все готовы принять знание и не все понимают, что следует с ним делать. Налей мне вина, будь любезен.

Я исполнил его просьбу, и он, помолчав, продолжил:

— Я вижу, вы из тех людей, кого познания не пугают. Поэтому спрошу: что вам известно о тех, кто создает клинки, подобные висящим на ваших поясах?

— Лишь легенды и слухи, которые доступны стражам и тем, кто этим интересуется, — пожал плечами я.

Гертруда помедлила и негромко произнесла:

— Считается, что династию кузнецов основал тот, кто когда-то был учеником Христа, но не стал апостолом. Или же один из тех, кого обратил в веру Петр. Этот человек благодаря чуду получил умение создавать клинки, способные уничтожать темные сущности, и вручил кинжалы в руки людей с даром. Говорят, сейчас осталось лишь две семьи, создающие темную сталь, и они находятся под защитой церкви, чтобы больше никто не получил для себя запретный клинок. Раз в год, когда происходит выпуск новых стражей, магистры отдают вам заказ, а кто-то из святых отцов едет к кузнецам, и те куют клинки. Потом церковь передает готовое оружие Братству, а Орден Праведности проверяет кинжалы.

— Что-нибудь еще? — поинтересовался капеллан.

— До раскола Братства магистры сами ездили к кузнецам, но после случившегося мастера отказались с ними встречаться и перенесли свою кузницу. Где она, знают только в Риапано, ваше высокопреосвященство.

— Многое из того, что вы рассказали, верно, — произнес капеллан. — Создатели кинжалов не желают, чтобы им докучали просьбами и угрозами простолюдины и дворяне, которые хотят пожить чуть дольше, чем им отпустил Господь в мудрости Своей. У таких просителей нет дара, они не видят душ, но все равно желают получить клинок, надеясь, что ритуалами или поклонением Сатане смогут оживить и подчинить металл, чтобы он служил так же, как служит вам, людям с даром видеть то, что не видят другие. Поэтому церковь защищает кузнецов и строго хранит секрет их местонахождения.

— Даже от магистров, — проронил кардинал. — Раскол в Братстве показал, что стражи — лишь люди, и они подвластны грехам и желаниям. А если им дать волю, то Братство погрязнет в тщеславии, и тогда никто не спасет нас от темных душ. Сегодня Людвиг рассказал нам ценные сведения, о которых мы не знали. И они связаны с кузнецами. Где-то в мире появился некто, обладающий секретами, которые могут изменить устоявшееся положение вещей и принести зло в наш мир. И боюсь, что зло это будет очень серьезно.

— Вы о том, что сказал маркграф Валентин, собиравший странную коллекцию? — нахмурился я.

— Верно, сын мой.

— Есть люди, способные выплавить из клинков души, которые те собрали, — повторил я слова моего тюремщика. — Маркграфу для этого требовалось двадцать пять кинжалов стражей. Он говорил, что благодаря им, сможет обрести долгую жизнь. Но каким образом?

— С помощью еретического ритуала, разумеется. Раньше у меня были только догадки, но ты подтвердил их и, более того, назвал точную цифру — из двадцати пяти кинжалов можно выковать один новый.

— Перековать клинок стража невозможно, — возразила Гертруда, и я машинально провел рукой по рукояти с сапфиром. — В прошлом такие попытки уже были и ни к чему не привели. Сталь можно сломать, но не нагреть и, тем более, не расплавить.

— Покажи им, — негромко сказал кардинал, отхлебнув из кубка.

Безымянный мужчина поставил на стол перед нами длинный футляр из черного лакированного дерева.

— Взгляните на невозможное, — предложил мне кардинал.

Гертруда подцепила защелку, двумя руками подняла крышку, и я уставился на кинжал, лежащий внутри. Его темное лезвие было сломано пополам, а в основании рукояти находился круглый черный минерал, совершенно непохожий на сапфир. Внутри, в черной бездне, медленно и лениво туда и обратно перетекало нечто, похожее на туман или молоко. Очень знакомый камень. Я уже видел такой.

— Этому клинку уже много столетий, и мы храним его в наших архивах, — сказал капеллан надтреснутым голосом. — А вот этому, по нашему мнению, не больше десяти лет.

Безымянный мужчина положил перед нами тряпицу и развернул ее, показав еще один кинжал, с клинком, разломанным на пять частей, чуть более крупной рукояткой, чем у прежнего оружия, и с точно таким же камнем.

— Вы когда-нибудь видели такие? — негромко спросил кардинал.

Я отрицательно покачал головой, хотя не далее как месяц назад держал в руках клинок, как две капли воды похожий на первый, найденный в тайнике Братства, и отправил его Мириам.

— Нет, — ответила Гертруда. — Какой странный камень. Что это? Оникс?

— Его называют глаз серафима, — после кивка его высокопреосвященства проронил капеллан. — В пустынях хагжитов он встречается, но нечасто. Имеет слишком дурную славу, чтобы стать чем-то дорогим. Такие вещи стараются не тревожить, так как у нехристей существует поверье, что если долго смотреть на камень, то ангел смерти обратит свое внимание на тебя и твою семью.