Кол Будды - Белов Руслан Альбертович. Страница 24

В блеске глаз Оли было что-то от блеска глаз той пионерки, и Смирнов, горестно усмехнувшись, решил отдаться обстоятельствам.

– Ну ладно, оставайся, – вздохнул он. – В случае чего прикроешь.

– Хорошо, прикрою! – победно улыбнулась девочка. – Пошлите рыбу ловить.

– Какая тут рыба… Неудачно ты гостиницу выбрала, у меня ни спального мешка нет, ни палатки. Придется всю ночь жечь костер, тем более, утром дождь пойдет. Пошли, что ли, дрова собирать? У нас тут, понимаешь, самообслуживание.

– А почему у тебя нет ни палатки, ни спального мешка? – органично перешла на "ты" девочка.

– Понимаешь, сначала покупаешь спальный мешок, потом палатку, потом газовую плитку, потом дом, потом машину, потом дачу, потом еще и еще что-то покупаешь, и, в конечном счете, становишься сплошным покупателем. А это, на мой взгляд, пошло. Где-то надо остановиться, чтобы однажды не купить все и не оказаться перед разбитым корытом.

– Ты не прав, покупать приятно, – подумав, категорически заявила Ольга.

– Я с этим не спорю. Я имел в виду, что человек должен жить по-разному. Он должен работать головой и руками, он должен покупать и продавать, он должен давать милостыню и просить ее. Он должен греться и мерзнуть. Тогда он больше из жизни поймет, и ему легче будет идти к старости.

– Я поняла – ты сейчас мерзнешь.

– Ты умница, – с уважением посмотрел Смирнов. – Пошли что ли?

Дрова на берегу, облюбованном любителями шашлыка – большая редкость, и ему – он это предвидел – пришлось тащить в лагерь полновесную шпалу, вынесенную на берег штормом.

– Ты хочешь зажечь из нее костер? – удивилась девочка, когда он взвалил ее на плечи. – У тебя есть топор?

– Топор есть, но рубить шпалу я не буду. Мы найдем еще одно бревно и сложим нодью, которая будет гореть всю ночь.

Сказав, он задумался. "Что я затеял? Нодья, нодья… Это же символ! Одно бревно лежит на другом, или рядом, и между ними – огонь. Нет, все в порядке – я всю жизнь предпочитал нодью обычному костру. Но все же странно. Увидел девочку и придумал нодью. Хотя, чего ж странного? Дети меня любят, нет, не любят, выделяют, выделяют за то, что я вижу в них взрослых. И эту девочку я вижу взрослой. Вижу женщиной. И, как добропорядочный человек, бессознательно вычленяю, вычитаю из себя половую составляющую этого отношения. И вселяю его в нодью. И она видит во мне мужчину… Недаром пугала синяками. Черт, вот начитался! Собрать бы книги все да сжечь".

Бревно нашлось, и обоюдными усилиями было перемещено в лагерь. Смирнов положил его рядом со шпалой, с помощью плавника зажег в оставленной щели костерок. Пока он возился, Ольга приготовила ужин, состоявший из разогретого в кастрюльке шашлыка, украшенных зеленью бутербродов со шпротами, колбасой и майонезом. На десерт подавались фрукты в виде яблочных четвертушек и апельсиновый сок в белых пластиковых стаканчиках.

Поев и дождавшись, пока поест Смирнов, девочка предложила проверить снасти. Он проверил. Попались три ерша и один большой окунь. К половине одиннадцатого они, почищенные, распластанные и обернутые в фольгу, лежали на бревне, время от времени опаляемом языками пламени.

– Пока рыба печется, расскажи мне сказку, которую рассказывал своей дочери, – потребовала Оля, усевшись перед огнем на своем рюкзачке.

– А откуда ты знаешь, что у меня есть дочь?

– У тебя глаза такие. Они только у пап с дочками бывают.

– Ну, слушай….

Они сели рядом, и Смирнов стал рассказывать:

– В одном далеком царстве жила принцесса Инесса. Она была хороша собой, очень даже хороша, и папа-король переживал, ожидая в ближайшем будущем неописуемого нашествия женихов. Он был мудрый король и знал, что из большого количества очень трудно выбрать, и потому переселил дочь подальше от больших дорог и аэропортов. Принцесса Инесса этому не огорчилась. Она знала, что папе трудно свыкнуться с мыслью, что рано или поздно его крошка станет невестой какого-нибудь самоуверенного принца. "А если все равно станет, – и в самом деле думал папа, – то пусть у этого принца будет такое чуткое сердце, что он сможет найти свою половинку в самой глухой глуши".

Замок, приютивший принцессу, располагался в живописных горах, и жить там было одно удовольствие. Особенно ей нравилось прогуливаться вдоль узкого Разлучного ущелья, на дне которого клокотал и пенился бешенный водный поток.

В ущелье и вблизи него все цвело. У самого цветущего места отец-король, будучи еще молодым принцем, велел возвести Розовую беседку. Принцесса Инесса частенько сиживала в ней, любуясь окрестностями и представляя, как совсем юный ее папа целуется под ее сводами с ее совсем еще юной мамой…

Принцесса не знала, почему ущелье называется Разлучным, не знала, пока не увидела на другой стороне прекрасного принца. Она не заметила его сразу, потому что принц смотрел, застыв в немом восторге.

Поначалу принцесса смутилась – очень уж влюбленным показался ей принц. И отвернулась (не хотела, чтобы тот заметил румянец, запылавший на ее щеках). Когда румянец поостыл, принцессе Инессе пришло в голову, что невежливо поворачиваться к соседям спиной. И, стараясь казаться спокойной, нашла глазами глаза принца и улыбнулась.

О, господи, что сделала с принцем эта улыбка! Он расправил плечи, вскинул голову, из неуверенного в себе мальчишки превратившись в статного юношу.

–Вы… Вы – волшебная фея! – воскликнул он. – Когда я увидел вас впервые, мне показалось, что я чудесным образом перенесся в Страну Счастья!

– А сейчас вам так не кажется? – промолвила в ответ принцесса. Смотря в лучащиеся любовью глаза принца, она думала, что в Стране счастья, может быть, и не так хорошо, как здесь, с этим застенчивым юношей. И, не дожидаясь ответа, дружелюбно добавила:

– Может быть, вы представитесь?

Конечно, этот вопрос старым дворцовым перечницам мог бы показаться нарушением светских условностей, но эти условности так наскучили принцессе, что она с удовольствием ими пренебрегла.

– Меня зовут принц Гриша… – ответил юноша. – Несколько дней назад мне показалось, что горы вокруг изменились, как будто бы что-то небесное их осенило. Движимый сердцем, я побежал сюда и услышал ваш смех. И понял, что именно он преображает горы… С тех пор я прихожу сюда ежедневно. И сегодня вы меня заметили…

Разве могло девичье сердце не загореться от таких слов? И оно загорелось, и тут же произошло чудо: все цветы вокруг стали ярко красными, потому, что красный цвет – это цвет любви.

С тех пор принц и принцесса свободные часы проводили вместе. И скоро теплые чувства соединили их сердца, хотя Разлучное ущелье оставалось таким же неодолимым, как и прежде. А принцу так хотелось посидеть рядом с принцессой в обвитой розами беседке, так хотелось поцеловать ей руку.

И он принялся строить мост. Пока он строит, я расскажу, что в той стране у влюбленных вырастали невидимые крылья. И чем больше они любили, тем больше и прекраснее становились они. У любящего человека походка становилась легкой, так как крылья придавали шагу невесомость, если он любил сильно, то крылья переносили его через любые препятствия, а если любил беззаветно, то возносили к небесам. Но такие крылья приходилось растить долго и трепетно – любая нечуткость не только по отношению к любимому, но и к окружающим, ослабляла их, и человек очень даже просто мог в самый неподходящий момент сорваться с небес и очутиться на земле.

Скоро крылья появились и у Инессы. На второй день знакомства с Гришей, служанка переодевала принцессу ко сну и меж ее лопаток заметила маленькие пушистые крылышки – почти как у новорожденного цыпленка, но белые. Они были такими маленькими, что не знай о них принцесса, то запросто могла бы стереть их мочалкой. Но принцесса знала, что обзавелась крыльями, да и домочадцы с улыбкой отмечали, что она последнее время не ходит, а летает.

У принца Гриши тоже появились крылья, но он не слишком радовался. Хотя они и были много больше крылышек принцессы, но не могли перенести его через ущелье. И Гриша старался. Он знал: чем больше он будет думать о принцессе, тем больше станут его крылья.