Счастье среднего возраста (Девушка с проблемами) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 29
«Пьяный», — подумала сразу. Присмотрелась повнимательнее, может, он и был пьян, но не алкаш, не бомж, это точно — одет весьма прилично, а при внимательном рассмотрении оказалось, что и дорого, а еще оказалось, при том самом правильном пригляде, что он плакал.
Здоровый такой мужик, лет сорока пяти, дорого одетый, сидит в центре Москвы на тротуаре и плачет — ничего себе сюжетик!
И Сашку зацепило что-то человеческое.
Она волоком подтащила сумки к нему поближе, чтоб кто-нибудь ненароком не спер ее полумесячную зарплату в продуктовом эквиваленте, присела на корточки возле него и больше настороженно, чем участливо, с надеждой на его отрицательный ответ и пожеланием, чтобы его оставили в покое, спросила:
— Вам плохо?
Он медленно поднял голову, посмотрел на нее заплаканными, покрасневшими глазами, удивился.
«Сейчас пошлет!» — подумала Сашка.
— Очень, — признался он.
— Вызвать «скорую»? — обрадовалась она даже простому логическому объяснению такого сидения на асфальте узкого тротуара.
— Нет.
— У вас что-то случилось? — Теперь расстроилась она, поняв, что он не болен и даже не пьян, выпивший наверняка, запашец-то был, но не пьян, точно!
— Мне очень плохо, тошно так, что не продохнуть!
Почему? Зачем? Признался он ей, словно душу вывернул.
— Горе? — сделала последнюю попытку привязать все к простому объяснению Александра.
— Нет, не горе, не беда, не пьянка, не сердце, не любовь несчастная, — ровным, не окрашенным эмоциями голосом дал отповедь мужик. — Очень, очень тошно! Устал так, что не чувствую ничего, как лабораторный хомяк, вынужденный все время бежать в колесе, пока не подохнет. Знаете, проводят такие эксперименты ученые, заставляют хомяка или крысу, не знаю, все время бежать. Если он останавливается, его бьют небольшим разрядом тока, и он бежит, пока не упадет от усталости и не сдохнет!
Сашка смотрела на него во все глаза, рассматривала выражение его глаз. От многочисленных неоновых витрин и фонарей было совсем светло, и она видела очень ясно, как он на нее смотрит и что там в его глазах. Ее холод продрал — пробежал тем самым током, которым дают лабораторной крысе, по позвоночнику и застрял где-то в затылке, подняв волосы дыбом.
Она плюхнулась рядом с мужчиной на асфальт, тоже вытянула ноги, не находя в себе силы отвести взгляд от его глаз.
— А… — протянул он. — Вижу, вы меня понимаете.
Она понимала! Она вдруг до самого дна прочувствовала эту отупляющую, перешедшую все пределы усталость, уже давно не телесную, пожравшую все — душу, жизнь, будущее, которого просто нет, все женское в ней, молодое и немолодое, все стремления, надежды, эмоции — все, все!!!
— Понимаешь, — объяснил мужик, — эта усталость, бег непрекращающийся, убил меня. У меня друг умер недавно, лучший друг! А я сижу на поминках, слушаю, что говорят, поминая его, и понимаю, что ничего не чувствую, даже горя! Втихаря на часы поглядываю, прикидываю, когда смотаться можно, еще поработать успею, к любовнице на часок заехать и домой, спать. Нет человека, понимаешь? Нет его, он-то человеком умер, в отличие от меня! Я вот сегодня понял, что даже не мечтаю ни о чем! Все безразлично, ничего не цепляет — тупо, тошно, никак! Если человек перестает мечтать, значит, он умер!
— Ну вот, ведь плачете, жалеете себя, может, оживаете? — предположила Саша.
— Плачу от бессилия!
Она отвела от него взгляд, подтянула к себе одну из сумок, достала из нее батон хлеба, отломила кусок:
— Будете?
— Буду, — вздохнул мужик и взял предложенный хлеб из ее рук.
Сашка отломила и себе, откусила. Они жевали, молча, глядя куда-то вперед, вздыхали потихоньку каждый своему, личному.
Мечтать! Наверное, это было бы прекрасно — мечтать! Она давно уже ни о чем не мечтала, даже о том, что вот случилось бы такое счастье, свалились бы деньги с небес или распродажа копеечная дорогих товаров, продуктов — ну, хоть на таком уровне!
Они так же молча съели еще по куску булки.
— Вам нельзя сидеть на земле, застудитесь, — проявил неожиданную заботу мужик.
— Вам тоже ни к чему.
— Да, некрасиво я как-то, — огляделся он, оценивая ситуацию. — Давайте вставать!
Он поднялся, помог встать Сашке и оказался намного ее выше. Она посмотрела ему в лицо, запрокинув голову.
— Спасибо вам, девушка, вы мне помогли. Надо, наверное, познакомиться? — неуверенно спросил он.
— Нет, — не согласилась Сашка, — вы мне тоже помогли. Без имен помощь честнее.
— Да, пожалуй. Вас проводить?
— Нет, это уже из области обычной жизни, а к откровениям такого уровня обычная жизнь неприемлема. До свидания, — улыбнулась Сашка.
— До свидания, — улыбнулся в ответ мужчина, поцеловал ей руку и шагнул в сторону.
Она посмотрела в его удаляющуюся широкую спину, подхватила свои сумки и медленно пошла к дому. Пройдя всего несколько шагов, остановилась, замерев захваченная врасплох неожиданно пришедшей мыслью: она, молодая, здоровая женщина, много чего уже добившаяся в жизни, не мечтает, даже не думает, о любви, любимом мужчине, семье, детях! Даже о сексе не думает и не мечтает! Ни о чем, нормальном, естественном в любом возрасте, тем более в ее! Ей же еще и тридцати нет, а она не живет, не дышит, у нее даже будущего нет!
Потому что нет никакой мечты! Она мертвая! Она и не помнит, когда думала, что хочется любить, быть любимой, на свидания ходить, одеваться красиво!
Она умерла! Есть некая телесная оболочка — с именем, фамилией и отчеством и с прилагающимися к ним регалиями, званиями, а ее, Александры Романовой, нет!
Ее нет, она пустая, ей ничего не хочется, ее ничего не интересует, не заботит будущее, единственное, о чем еще думает эта телесная оболочка, — как и где заработать на прокорм себя и мамы.
— Меня нет! — прошептала Сашка потрясенно. — Я не живу. Даже не выживаю. Я перестала быть!
И так ей стало страшно… Она на какие-то секунды вдруг почувствовала леденящую холодную дыру пространства безразличия, в которое падала, падала, падала!..
— Я похоронила будущее.
Александра на всю жизнь запомнила это ощущение и свой страх от соприкосновения с бездной безразличия в себе, порожденной убийством вечно вынашиваемого внутри каждого человека ребенка — мечты!
Поэтому она и ринулась в новое дело, загоревшись, порой идя напролом, совершая множество ошибок, уставая до чертиков, рискуя… Но ей было интересно. Жизнь начала новый, неведомый виток, который в начале пути можно было подвести под единственную, рулеточную терминологию — либо пан, либо пропал!
Ей стало интересно жить, интересно новое дело, и мечты проклюнулись сквозь черный холод безразличия, постепенно набирая силу и становясь красавцами деревами до небес!
Она стала живой! Другой, изменившейся, более сильной — и живой!
А когда наваливалось слишком уж много, не продохнуть, Сашка вспоминала себя ту, мертвую, и полбатона, которые они с незнакомцем молча сжевали вдвоем, сидя на асфальте тротуара, каждый заглядывая в свою непроглядную тьму, и улыбалась, потому что втайне думала, что мужик тот был ангелом, которого специально послали для нее — спасти.
И ведь спасли! После той встречи у Сашки быстро и неожиданно переменилась жизнь. А началось все, как обычно бывает у Бога, — нежданно-негаданно, и предположить нельзя было, из какой ерунды вырастет целое предприятие!
Пару лет до смерти папы, в той еще счастливой жизни, Александра, занимаясь серией опытов по своей научной работе, получила неожиданные результаты — обычный процесс научных исследований. Герман Александрович, посмотрев эти этапные соединения, тогда сказал ей:
— Для твоей работы это никуда, а вот для косметологии было бы интересно.
— Да, а что интересно? — спросила Саня.
И он, увлекшись, стал объяснять ей, выводя на листе бумаги варианты различных соединений, взяв за основу полученные Сашей формулы. И заставил запатентовать.
На всякий случай.
Он всех своих учеников заставлял в обязательном порядке патентовать даже самые незначительные открытия. И проверял.