Счастье среднего возраста (Девушка с проблемами) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 52

От волнения и сосредоточенности она не обратила внимания, как перед ней оказалась чашка с кофе, автоматически отхлебнула и затянулась сигаретой.

— Конечно, Герман Александрович вел записи, мы все вели. Но это академический институт, и у нас существовал режим секретности, весьма непростой. Думаю, вы об этом все знаете, и рассказывать вам, как он осуществляется, я не буду. Главное, что все записи оставались в спецхране, в институте. Я объясню вам механизм хода работ. Ставится некая глобальная задача, скажем, новая разработка препарата, останавливающего рост раковых клеток. Герман Александрович дает каждому сотруднику определенный этапный участок, поручает провести опыты с такими-то реактивами, проверить. Вся информация поступает к нему. Он единственный, кто знает, держит в уме, что должно получиться на конечном этапе. Понимаете? Он видит картину в целом. Все рабочие тетради, дневники экспериментов и хода работ сдаются в спецхран каждый вечер и выноситься из здания не могут. Никогда он не вел никаких дневников — зачем? Он все держал в голове. Конечно, он работал все время и дома тоже, что-то писал постоянно, но это размышления всего лишь. Ты можешь что угодно понаоткрывать дома, за столом, но химия — это очень прикладная наука — без реактивов, лабораторных исследований и мышек все твои открытия ничего, гроша ломаного не стоят, оставаясь только предположениями. Вот, скажем, математика — другое дело, ей не нужна точная, порой микроскопическая дозировка реактивов, тысячи экспериментов, чтобы найти правильную дозировку, — пиши свои формулы хоть где! А в химии все только в лаборатории! Поэтому если что и было у Германа Александровича дома, то только ход размышлений, наметки направлений опытов. Все отчеты, конечные результаты сдавались в единственном экземпляре в спецхран. Я работала с ним все время и точно знаю, что никакого наркотика он не синтезировал! А через год после моего ухода он умер. А Митрохин ушел на пару лет раньше меня.

— И тем не менее он утверждал, что такое описание было, и предоставил то, что смог сфотографировать.

— Да он мог сфотографировать что угодно и выдать это за синтез наркотика!

— Мог, — согласился Бур, — но наш фигурант — не тот человек, который примет что-то на веру. Он отдал эти записи нескольким специалистам-химикам, и они подтвердили, что это описание части синтеза. Нет только конечных и самых важных данных. Кстати, наши химики тоже смотрели, даже восхищались неординарностью решения и подтвердили выводы тех специалистов. Видите ли, можно было бы предположить, что это иной опыт, но к формулам прилагался лист с описанием, какие именно последствия и реакции производит данный препарат на человека. Полное описание действия препарата.

— А я могу посмотреть эти записи? — спросила она.

— Да.

Лев Петрович достал из ящика стола и протянул ей тоненькую папочку. Сашка углубилась в изучение. Мужчины переглянулись и молча ждали. Она просмотрела все быстро и вернула папочку Буру.

— Что скажете? — живо поинтересовался Лев Петрович.

— Это может быть какая угодно разработка, некий ее этап. За неимением конечных данных, утверждать, что это синтез наркотика, нельзя. И еще раз повторюсь: Герман Александрович не синтезировал наркотик.

— А почему вы в этом так уверены? Он бы вас посвятил, если бы все-таки сделал этот синтез?

Сашка даже задумываться не стала, ответила сразу:

— Не в этом дело. У Германа Александровича была масса гениальных идей и задач, у него времени в сутках не хватало, чтобы все это осуществить. И тратить свое время на ерунду, а синтез наркотика, если только это не имело медицинской направленности, он считал глупостью и ерундой, он не стал бы никогда! К тому же мы все знали, что именно разрабатываем. Вы представляете себе, что академик становится с нами в ряд к лабораторным столам и разрабатывает наркотик?

— То есть вы категорически отрицаете такую возможность?

— Уверяю вас, Кохнер не синтезировал наркотик!

— Но откуда-то же у Митрохина появились эти записи, и почему он убежденно доказывал, что это именно Кохнер разработал?

— Думаю, что та часть формул, которой вы располагаете, и врачебный эпикриз из разных опер. Оська просто соединил то, что смог спереть. В описании ни разу не назван сам препарат, пусть даже рабочим, промежуточным названием, следовательно, это может быть описание чего угодно. Я думаю, основная ошибка всех специалистов, кто проверял эти формулы, в том, что к ним прилагалось описание реакций организма, поэтому все решили, что это разработка наркотика. Разъедините их, и что вы получите? Это может быть описание любого сверхтоксичного препарата, или влияния какого-нибудь нового препарата на людей с конкретным тяжелым заболеванием, или реакция группы больных тяжелой шизофренией. Данное описание сделано не по правилам проведения опытов на добровольцах. Нет полной картины: на каких людях испытывали, все их данные, какое количество времени, обозначение препарата, дозировка, данные наблюдений. Что-то Осенька тут напортачил! И сильно рисковал! Ну хорошо, он продал эти данные, и что дальше? У него что, была конечная формула?

— Нет, — вздохнул Иван.

Он ждал чего-то иного, не такой отповеди.

— В том-то весь смысл. Он убедил покупателя сделать лабораторию и обещал сам закончить синтез — легко и просто, на основании имеющихся данных.

— Он же не дурак, Иван! — продолжала пребывать в возмущении Сашка. — Он понимал, что соваться в наркобизнес человеку со стороны смертельно! Даже я, как простой обыватель, понимаю, как это опасно, а Осенька тот еще прохиндей!

— Но он не сам собирался лезть, он только услуги свои предлагал как химика. А кто там будет между собой разбираться, не его печаль. Кто бы ни победил в результате этих разборок, он в выигрыше — химик, при делах, за кордоном и в сытой жизни. Он пообещал, что доведет синтез до конца за пару месяцев.

— Придурок!

— Что, слабо ему, Александра? — спросил Бур весело.

— А бог его знает, Лев Петрович! Может, и сделает, он все же неплохой химик, но что-то я сомневаюсь.

— Правильно сомневаетесь. Он уже ничего не сделает. Убили его позавчера. Задушили.

— О господи! — охнула Сашка.

— Он перехитрил самого себя. Наш зам вышел на одного из самых крупных наркобаронов и предложил сделку. Он создает лабораторию, сажает в нее химика, тот доводит продукт, а если надо, то и разрабатывает еще что-нибудь. Они проверяют действие нового препарата, и барон все это у него покупает, дальше не его дела. Но деньги поднять он хотел очень привлекательные. Когда мы вышли на связь Митрохина с замом, пришлось, конечно, потрудиться, но лабораторию их мы нашли, вернее, наши коллеги из наркоотдела. Митрохин сам ее создал в одном располагающем к данному бизнесу государстве. Он создал лабораторию с размахом и расчетом на производство — денег нашего фигуранта не пожалел. Но ни через два, ни через три месяца не смог закончить синтез. С зама барон требовал результат, господа эти конкретные, шуток не любят. Зам наехал на Митрохина, тогда он покаялся и сдал тебя.

— То есть? — оторопела Сашка.

— То есть он объяснил, что дневники и наследство Кохнера может быть только у тебя, ты его любимая ученица и самая талантливая, к тому же дочь его друга. И даже если у тебя нет его дневников, ты единственная, кто может закончить синтез.

Сашка произнесла про себя замысловатую фразу из ненормативной лексики, осторожно поставила на блюдце пустую чашку, которую почему-то держала в пальцах, давно выпив кофе.

— А дальше все просто. Увезти тебя надо было тихо — пропала, и все дела. Поэтому, выяснив о тебе все, он через общих знакомых вышел на Лилю Иванову, хорошо заплатил, чтобы она вызвонила тебя на дачу. Наипростейший способ, без свидетелей. Ну а когда на дороге не получилось, он завелся, перепугался и приказал схватить где угодно, лишь бы схватить! Но он сильно переполошился после моего появления, предположив, что я из органов. Поэтому приказал на даче нас не разделять, если бы его подозрения подтвердились, он все бросил бы и скрылся, приказав нас с тобой, естественно, убрать. Отдал бы лабораторию барону, посетовав на смерть химика, может, и прокатило бы. Но мы снова скрылись, и я решил ему немного помочь, дав себя обнаружить, специально оставил джип у подъезда.