Черный принц - Демина Карина. Страница 14
— Отнюдь… хотел сказать, что получил приглашение от его величества… как и Олаф… и Риг.
— Он оправился от смерти брата?
— А были сомнения? Бросьте, мастер, эти двое на дух друг друга не переносили. Не удивлюсь, узнав, что Риг запил не от горя, а от радости. Впрочем, это ведь детали, верно?
Брокк кивнул.
Детали, которые изрядно поблекли за год. И порой Брокк начинал думать, что те ставшие уже историей события ему примерещились, что на самом деле не было ни взрывов, ни бомб, ни писем, ни тайной лаборатории… ни Ригера с перерезанным горлом.
Бурого пятна на ковре.
Стола. Бумаг. И нервозного Кейрена, который не верил в такое удачное совпадение…
Иногда.
И тогда Брокк позволял себе несколько дней почти нормальной жизни, той, в которой мир не стоит на грани… возвращали кошмары. Огненные цветы в небе и крылья дракона, которые начинали тлеть. А сам механический зверь, замерев в небе, вдруг терял опору. Он падал, изгибаясь, ревя, и в этом реве Брокку слышались проклятия. Он сам, обняв зверя за шею, летел в огонь.
Он просыпался за мгновение до смерти и, сев в постели, долго пытался отдышаться, отрешиться от собственного крика, пусть бы и утверждал камердинер, что Брокк не кричит, но ведь горло драло, и связки голосовые почти срывались. А культю дергало, мелко, мерзко. В какой-то момент, когда сны стали часты, ему показалось, что произойдет отторжение. Шрамы на коже набрякли, и сквозь них сочилась сукровица, марала простыни. А рука сделалась малоподвижной, тяжелой, как в первые дни после присадки. И Брокк пытался размять пальцы, таясь от жены, она же все равно умудрялась услышать его, подходила, садилась рядом, клала ладонь на переплетение нитей и спрашивала.
— Чувствуешь?
Чувствует. Сквозь немоту, раздражение и зуд. Сквозь вынесенную из снов чужую боль… и собственная немощь перестает мешать. Рядом с Кэри Брокк вновь ощущал себя цельным.
— Вы ничего не желаете рассказать, мастер? — Инголф расстегнул пуговицы и, сняв пиджак, клетчатый, на пурпурной подкладке, пристроил его на крючок.
— Боюсь…
— Очередная тайна государственных масштабов?
— Именно.
Инголф кивнул, точно не ожидал ничего иного.
— Что ж… пусть так. — Он отвернулся к иллюминатору и некоторое время разглядывал не то небо за стеклом, не то собственное отражение. — Им удалось раскопать «Странник».
Руки Инголф сцепил на груди.
— Газеты о таком не напишут, но… я сам строил портал.
«Странник». И чума, запертая на борту проклятого корабля, который, оказывается, вовсе не миф.
— Куда?
Это тоже тайна, но Инголф отчего-то готов поделиться ею.
— В город, куда еще. — Он дернул головой. — Мне довелось побывать в Вашшадо… Знаете, мне казалось, я многое повидал за этот год. Война и лагеря альвов, запечатанный храм…
Инголф вскочил, но заставил себя сесть.
— Меня привлекали, чтобы… разобрать… разобраться… после альвов осталось многое. Кое-что требовалось уничтожить, кое-что — приглушить, демонтировать, переправить. Не самая приятная работа, но мне нравилась.
— Почему вы?
— Почему нет? Мне предложили, я согласился. Вами Король рисковать не желал, а мне требовалась идея. Сами знаете, идеи — мое слабое место. Вот и понадеялся, что у альвов найду что-то, что натолкнет на мысль.
— Не нашли?
— Увы… там меньше всего думалось об идеях. — Инголф провел ладонями по лицу, стирая несуществующий пот. — Но даже там… Вашшадо — не такой уж небольшой город. Был. Удалось раскопать площадь. И остатки ратуши… пара храмов… в храмах мертвецы… и в домах мертвецы… всюду мертвецы. Люди… остались только кости и… их выносили на площадь, раскладывали сортируя. Мужчин в один ряд. Женщин — в другой. Дети отдельно.
Замолчав, он приложил ладонь к стеклу и поморщился.
— Ходит. Слышал, вы отказались от идеи сделать корпус цельнолитым?
— Отказался. — Брокк слышал и тяжелое натужное гудение силовых линий. «Янтарная леди» медленно расправляла крылья. Сколько еще потребуется времени, чтобы корпус стал? Месяц? Другой? — Не стоит волноваться. Опорный каркас выдержит.
— А обшивка?
— И обшивка.
Инголф вряд ли испытывал страх, скорее знакомую уже ревность, которая заставляла искать недостатки в чужом творении. И Брокк, пользуясь ею, глядел на «Янтарную леди» свежим взглядом. Каюты и вправду невелики, но «Янтарная леди» не предназначена для многодневных перелетов, нынешний — скорее исключение. Три дня и две ночи в воздухе.
Перевал.
Воздушный мост, над которым придется пройти. Горные пики. Кряж и треклятый снегопад, не собиравшийся прекращаться. Брокк предлагал отложить перелет до весны, а лучше и вовсе до лета…
Пройдут.
Есть запасные баллоны со сжатым газом. И керосин в цистернах. Сдвоенный двигатель работает на четверть мощности, а Инголф утверждает, что есть запас и над верхним порогом… по сводкам передавали грозу, но «Янтарная леди» поднялась над фронтом туч.
И драконы были куда менее устойчивы.
— Хорошо… неуютно, знаете ли, думать о том, что под ногами пустота.
Под ногами Инголфа был паркет, прикрытый толстым шерстяным ковром.
— Я не скрываю, что люди мне… неприятны. Более того, опасны, но… Вашшадо. Площадь костей. Истлевшие, бурые… вы знали, что чуму пытались остановить? Вашшадо изолировали.
Корпус гондолы ощутимо вздрогнул, а рокот мотора усилился. Корабль лег на курс и приступил к разгону.
— Изоляция в то время… — Инголф вытащил из галстука булавку — белое золото и сапфир в навершии, яркий, но не настолько, чтобы цвет и форма выглядели вызывающе. — Запертые ворота. Поднятый мост и кордон из лучников. Расстреливали всех, кого видели, там находили и стрелы, и тела, уже снаружи… запоздалая попытка. А в городе здоровые убивали больных.
Он вертел булавку в руках, и синий глаз сапфира вспыхивал.
— Целые кварталы выгорели, но заразу не остановить. И люди молились, но их Бог не пришел им на помощь. И знаете, мастер, я вдруг вспомнил лагерные рвы… их ведь копали сразу за оградой, и сами заключенные. Тела стаскивали, присыпали землей, а потом новый слой… слой за слоем. Тогда мне казалось, что я стал свидетелем чужого безумия.
Протяжный гудок, нарочито-бодрый, неуместный, и булавка падает, катится под диванчик, к неудовольствию Инголфа. Он скалится, а шея покрывается знакомой рябью.
— И видя лагеря, я понимал, что мы были правы в той войне.
— Неужели?
— А вы сомневаетесь, мастер? — Инголф опустился на колени и сунул руку под диванчик, пытаясь нащупать булавку. — Вас до с их пор совесть мучит? Поверьте, если бы вы видели…
— Видел.
Об этом Брокку вспоминать не хотелось.
…лагерь Айорнэ, «Белый луч». Узкие строения за решеткой. Полоса вскопанной земли. Проржавевшие клубы колючей проволоки, которую никто не удосужился убрать. Ветер гонит шары суховея, словно клочья волос. И волосы же, сложенные в последнем бараке.
Список заключенных.
Личные вещи последней партии. Смотритель упорно говорил «партия» и «особь», пытаясь спрятаться за словами от себя же. У него получалось, и Брокк, глядя на невысокого, но кряжистого человека — чистокровного человека и гордящегося чистотой крови, — завидовал этому его умению.
— Ах да… ваша матушка… прошу прощения, если вызвал неприятные воспоминания.
…мертвые лозы горели ярко, и над костром плясали искры. Время от времени с хлопком взрывались семянки, и в воздухе разливался нежный аромат ванили. От него к горлу подкатывала тошнота. Ванилью же пропахли рвы. Их вскрыли… Брокк не знал зачем.
Перезахоронить?
Завалить землей, предотвращая эпидемию?
Структурировать, как предлагал смотритель, искренне удивлявшийся всеобщему молчанию. Ненависти. За что ненавидеть? Он лишь исполнял приказ…
Длинные канавы с земляными гребнями, влажными, потому как осень и дождь. Запах земли и гнили. Тела… и где-то среди них — мама.
Безумие.
Фляга с коньяком, которую силой вкладывают в руки. Заставляют пить, и Брокк пьет, легко, как воду, и, как от воды, не пьянеет. Кошмары его и вправду отступили…