Черный принц - Демина Карина. Страница 24
Верить?
Кому из двоих? Чаши весов в его руке колеблются. Опасны псы, и люди ропщут, мечутся тенями за королевской спиной. Вздымают руки в мольбе: избавь от чужаков.
…посмотри, почернел белый камень.
Это знак.
— Моя и только… — лихорадочный, безумный шепот. И Таннис, поймав его руку, прижимает к губам, отвечая:
— Твоя…
И это правда.
…война вскипает на подмостках. Кренятся стяги, и сталь сияет, грохочет медный рукотворный гром. Движется войско. Стоит королева, вздымая над головой расшитый стяг. На темно-красном, черном почти полотнище цветет белая роза.
И снегом сыплются под ноги войску лепестки.
…ради мести.
…ради гнева королевского.
…уничтожить. Вырезать. Всех. И совокупный вой толпы, которая подгоняет несчастного короля, заставляет Таннис отпрянуть, прижаться к Кейрену. А он лишь крепче обнимает ее, словно цепляется, боясь потерять.
И тишина. Странная. Белая.
Зыбкий голос королевы, в котором — ожидание.
Эхом — мягкий бас Гуннара.
Нить слов, в котором и обида, и горечь, и прощание, прощение, многое, что заставляет сердце замереть. И снова снег лепестков, который собирается в руках королевы. Полная горсть, и больше. Сыплются, укрывая сцену… и она, касаясь этого снега губами, просит прощения.
У кого?
— Все было не так… — шепот Кейрена в наступившей тишине кажется оглушающим. И Таннис оборачивается, пропуская миг, когда белое становится алым.
Грохот.
И вой скрипок. Треск ткани мира. Пламя, получившее свободу. Хор стонет, кричит, от криков этих рвется сердце, и Таннис затыкает уши, чтобы не слышать.
Она не хочет вновь видеть…
Шелковые языки огня, поднимаясь над сценой, скрывают людей…
Ткань. Просто-напросто ткань… и дым ненастоящий… Кейрен рассказывал, что его производит специальная машина, которую прячут под сценой. И другая машина создает ветер, который заставляет шелковые полосы раскачиваться.
Все ложь.
И Таннис с немалым облегчением выдыхает. Ложь, красивая, но не имеющая ничего общего с истинным огнем. К лучшему… что сегодня за день такой?
— С тобой все…
— Хорошо. — Она вновь целует раскрытую ладонь Кейрена. — Все замечательно. Просто… опера…
— Сильная постановка. — Он гладит шею Таннис, и от нежности этих прикосновений вновь накатывают слезы. Глупая девчонка, ну сколько реветь-то можно?
Тем паче без повода.
— Сильная…
Повержен король. И Гуннар из рода Синей Стали осаждает древний Элодиниум. Обрывки пламени трепещут на остриях копий. А голос перекрывает совокупный рокот труб.
Сдаться…
…и раскрываются ворота. Бредет королева, боса и с непокрытой головой, в черном мешковатом платье, она преклоняет колени перед тем, кого и любит, все еще любит, и ненавидит.
Занавес падает, скрывая обоих. И робко, не смея разрушить послевкусие чуда, загораются огоньки.
— На самом деле все было иначе. — Кейрен подал руку. — Это, скажем так, вольная интерпретация.
— А как было?
— Без королевы.
Он не спешил покинуть ложу, ожидая, пока уйдут остальные, и Таннис не торопила.
— Псам некуда было идти, и тогда они договорились с людьми, дали им черный алмаз в обмен на право поселиться в Каменном логе.
Опустевшая сцена вызывала странное чувство. Нарисованный замок, и ковер вместо травы. Изнанка обмана, и удивительно, что еще недавно Таннис верила…
— Но шло время, и люди решили, что алмаз и так принадлежит им. А псы мешают. Нас было не так и много. Хватило бы одного удара.
В его изложении недавняя трагедия теряла театральную позолоту.
— Люди сами сунулись в Каменный лог.
— И что было дальше?
— А дальше они почти не солгали. Гуннар Стальной вскрыл жилы…
…истинное пламя получило свою жертву.
Таннис отвернулась от сцены. Почему-то сейчас она особенно остро чувствовала обман деревянных декораций и печальный снег живых лепестков, которые скоро станут грязью.
Чего ради?
Удовольствия? Игры? Памяти?
— И да, тогда Гуннар осадил город, а королева подписала мирный договор, признав его власть. Хочешь, я покажу тебе ее?
— Королеву?
Безумное предположение, но Кейрен, одержимый им, спешит. И Таннис приходится бежать, подхватив тяжелые юбки. Юбки путаются в ногах, и сами ноги становятся неуклюжи. А он вдруг останавливается и, схватив Таннис за руку, дергает.
— Тише. Она не любит, когда на нее смотрят… видишь?
Видит.
Холл театра пуст.
Желтый янтарь, белое пламя, в нем отраженное. И женщина-призрак. Ее сложно не заметить. Высокая, непомерно худая, издали она выглядит изможденной, едва ли не прозрачной. И платье лишь подчеркивает эту неестественную худобу.
Кружево. И шелк. Узкий крой с подбитыми ватой рукавами, закрывающими руки до кончиков пальцев. Крылья фижм и жесткое колесо воротника. Волосы ее зачесаны наверх и прикрыты крохотной, едва ли больше яблока, шляпкой.
— Она редко выходит из дому…
— Королева? — шепотом переспросила Таннис.
Женщина их не слышит. Она замерла в картинной позе, округлив плечи и руки разведя. Ладони ее раскрыты, они выделяются на белой ткани темными пятнами, и кончики пальцев соприкасаются.
— Ее праправнучка. — Кейрен тянет за собой, и Таннис отступает в полумрак коридора, пряча свое стыдное вдруг любопытство. — Говорят, она до сих пор хранит корону с проклятым алмазом…
Рядом с королевой, куда более жуткой, чем та, из-за которой развязалась театральная война, суетилась пухлая женщина в розовом, обильно украшенном рюшами платье. Она что-то говорила, то и дело оглядываясь. И вдруг замерла, с неестественной поспешностью отпрянув от королевы…
— Матушка, — этот голос заставил Таннис замереть, — прошу простить меня за промедление, экипаж подан…
Молодой человек в черном фрачном плаще набросил на плечи королевы шубу, столь огромную, что Таннис показалось — переломится. Королева устояла, кивнув благосклонно… но Таннис больше не видела ее.
Бледное, будто из мрамора высеченное лицо с тонкими чертами. Узкие губы. Несколько массивный нос и тяжеловатый подбородок. Аккуратный разрез глаз и такой до боли знакомый шрам на щеке… он почти и незаметен, и Таннис удивительно, что она этот шрам увидела.
Или показалось?
— Кто это?
— Освальд, герцог Шеффолк… правда, многие именуют его Принцем.
Освальд обернулся.
— Когда-нибудь, — добавил Кейрен вполголоса, — он станет королем…
Да, пожалуй.
Он всегда хотел стать королем, и… Таннис запоздало раскрыла веер, заслоняясь от ледяного чужого взгляда. Ей показалось.
Вновь.
День такой, что мертвецы оживают… плохая примета.
ГЛАВА 9
Шеффолк-холл медленно пробуждался к жизни. Нанятые работницы избавляли его от пыли и паутины, счищали копоть со стен, и лепнина обретала исконный белый цвет. На засиженных мухами потолках проступали фрески, покрытые вязью трещин. В спешном порядке чинились стены, покрывались новыми бумажными обоями, которые Марта полагала сущим баловством. Но тайком восхищалась, отрезала кусочки, которые привычно прятала в широких рукавах, а после уносила в комнату.
В ее комнатах скопилось немало пустых вещей.
…бестолковая женщина, пустоголовая, но безопасная. И Ульне привыкла к ней, а ныне, в потревоженной тишине Шеффолк-холла, привычка значила многое.
Внося свою долю беспокойства, появлялись плотники и столяры, мастера-краснодеревщики и реставраторы, которых Ульне старательно избегала. Впрочем, в доме было не скрыться от перемен.
…Шеффолк-холл готовился принимать гостей. Уже разосланы приглашения в серых конвертах с гербовой печатью.
— Матушка, вы меня искали?
Освальд выглядел встревоженным.
— Да, дорогой.
К счастью, перемены обошли стороной покои Ульне. И за массивной дверью с замком, ключ от которого Ульне по-прежнему носила с собой, царило ставшее уютным запустение.
Снова розы.
И букет ложится у ног Ульне, она же благосклонно кивает, наклоняется, проводя пальцами по тугим бутонам. На пальцах остается слабый аромат… быть может, эти поставить в воду? Раз уж Шеффолк-холл столь разительно изменился?