Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ) - Чернова Ирина Владимировна. Страница 41

Рвать зубами остатки мяса и жира с костей я не смогла бы в любом случае — зубы не те, но вот пару пригоршней каши урвала для себя совершенно безболезненно. К ним еще достались корки, размокшие за ночь и которыми мужики побрезговали. Ну и зря, потому что пока они догрызали мясные остатки, я уже набила желудок размокшим хлебом и он перестал занудно ныть. Вода в бочке, возможно, была для умывания, но я напилась и уже не думала о таких мелочах, надеясь все-таки обойтись без тривиального поноса.

— Эй вы, разбойнички, — при этом грозном окрике солдаты Юнга заржали, тыкая друг друга пальцами, а тот, кто окликал нас, недовольно на них покосился, — пожрали и хватит, становись в колонну по одному! В строю молчать, иначе плеткой осажу за разговоры! Ты, — он ткнул толстой кожаной перчаткой Вольфа, — идешь первым, за ним ты, ты, ты…

Вилли, Петер, Хайнц, Гунтер, я и Лукас покорно выстраивались в требуемую колонну во дворе, а рядом с нами занимали свои места всадники.

— Все готовы? Тронулись в путь, разрази вас гром, вперед!

По дороге Хайнц попытался что-то сказать Петеру и был осажен плеткой по плечу. Что порядки тут будут не сахар, это понятно, но получить просто так по голове или спине удар не улыбалось и все шли молча. На коротких привалах говорить под бдительным оком стражников было просто невозможно — стоило Гунтеру обратиться ко мне, как к нам придвинулся один из охранников и разговор свернулся сам собой.

— Март…ты это…держись, ладно? — парень виновато посмотрел на меня и я кивнула в ответ. — Глядишь, скоро и дойдем. Долго еще топать-то? — обратился он к тому мужчине, который был ближе всех.

— Ноги быстрее переставляй, вот и дойдешь, — осадил тот.

Что можно делать, когда идешь по незнакомой дороге, а говорить ни с кем нельзя? Только смотреть вокруг и слушать разговоры охранников. Дорога постепенно спускалась вниз и горы сглаживались, превращаясь в расползшиеся холмы, изредка разнообразящиеся скальными выходами и речушками. Становилось теплее, уходила утренняя промозглость и вечерняя сырость, все чаще попадались села по пути. Густые еловые мрачные леса сменились более жизнерадостными сосновыми, среди которых виднелись островки и лиственных деревьев. Встреченные по пути люди спешно покидали дорогу, стараясь не подходить даже близко к нашей процессии, а всадники с любопытством и брезгливостью рассматривали нас семерых, перебрасываясь разговорами с Юнгом. У тихой заводи, где устроили очередной привал, нас подпустили к воде.

— Эй вы, можете помыться, а то от вашего духа уже лошади шарахаются! — громкий окрик вызвал смех стражи и недоумение Вольфа.

— А чего это я должен мыться ради ваших лошадей? — загудел он, шлепаясь со всего маху на траву. — Пусть шарахаются, мне-то что?

Бывший командир, презрительно задрав бороду, так и сидел на берегу, когда остальные пятеро полезли в речку. Я присела у самого берега, зачерпнула воды и умылась, сполоснула руки, насколько позволяли рукава и посмотрела на свое отражение. И чего это я боялась, что во мне опознают женщину? То, что глянуло на меня снизу, было непонятно какого пола, возраста и цвета — сальные пряди волос из-под войлочной шапки, замызганное от пыли и пота лицо, покоричневевшее от солнца и ветра, провалившиеся щеки и бесследно испарившиеся остатки подкожного жира — хороша я была несказанно! Больше всего хотелось плюнуть на все и залезть в воду, но… пришлось ограничиться мытьем ног. Для местных это нормально, что никто тут целиком не моется, а я вся уже исчесалась!

Дорога становилась все шире и в солнечно-туманной дали уже были видны очертания самого настоящего замка, постепенно приближающегося по мере продвижения к нему. Прошедшую ночь все провели на постоялом дворе, только с той разницей, что четверку Вольфа заперли в одном сарае, а Гунтера, Лукаса и меня — в другом. Двери были толстые и крепкие, но щели в них были приличные и через эти щели было видно, как у нашей двери маячила спина часового, откровенно зевающего и огрызающегося на подначки сослуживцев. Он то и дело перекликался со вторым часовым, охранявшим вольфовцев, который тоже нес службу где-то рядом.

— Аксель, чего это герр Юнг решил разделить этих? — слышалось из-за нашей двери.

— Не герр Юнг, а Конрад раскидал их, и еще озлился, что прошлую ночь они вместе сидели. Так что мы тут сиди… — откликнулся второй.

— Когда нас сменят? С утра ничего не ели, жрать охота!

— Герр Юнг сказал, что пришлет смену, только вот оставят ли нам что поесть, — тоскливо вздохнул Аксель откуда-то справа. — Да и пива бы я выпил, коли герцог за еду и ночлег платит!

— Много он платит! — бросил наш охранник. — Ночевать-то все равно в зале на полу приходится, а пиво и вовсе подают несвежее!

— Ты, Николас, не гневи Бога своими речами, а то он герцогу шепнет на ушко…или, не приведи Господь, герру Рихтеру, поплатишься за свои слова! Вспомни, что раньше ты сам должен был думать, где пожрать, а сейчас тебе даже и пиво подадут, хоть и не самое лучшее! Что ни говори, а в страже жизнь получше будет, чем вот у них!

Судя по звуку, он постучал в стену сарая, в котором мы были заперты и громко икнул.

— Чуешь, чем тянет с кухни? — мечтательный голос Николаса продолжил, — баранина вроде бы…с чесноком…

— Козлятина! — прервал его Аксель. — Будут тебе тут баранину подавать! Но и козлятина хороша, когда живот подвернуло от голода… а еще там и девки ничего, я успел заглянуть в зал!

— Пощупаешь, когда сменят, — философски заметил Николас. — Если что останется на твою долю.

— Тьфу ты, даже помечтать не даешь!

— О жратве мечтай, чтобы нам не остатки достались!

— Остатки этим соберут, чтоб дотащились до Штальзее, а то еще сдохнут по дороге. Твои-то покрепче будут, не то, что эти…

— Вот потому их Конрад и разделил. Еще сказал, что они слишком разные, чтобы идти вместе и надо чтобы перед дознанием они не болтали друг с другом.

— Еще и дознание будет? — Аксель уже подошел ближе и оба разговаривали вполголоса, отойдя от двери, но при желании слова можно было разобрать.

— А как же не быть? — Николас понизил голос. — Ты сам посуди, за ними гнались айзенштадтцы, да не просто так, а с полку герцога, чуешь? И ведь у этих в мешках не солома лежит, а звонкая монета, я сам ихние мешки увязывал, прикинул на руке — тяжелые… Герр Юнг, как заглянул в один, так глаза вытаращил, а Конрад сразу повелел их все запаковать и сам опечатал, а теперь с них глаз не спускает.

— А чего это он с нами поехал? Только потому, что услышал о пришлых со стороны перевала?

— Так герр Рихтер своих людей везде посылает, как что неспокойно, а с Айзенштадта это не первые бегут. Вот и будет выяснять, кто такие, откуда, почему за ними погоня была, да что с собой тащили. Охрана-то у них была не просто так — целых три арбалетчика!

Охранников окликнули двое стражников, пришедших сменить их на боевом посту и Николас с Акселем ушли в трактир, оставив после себя тоскливое чувство неуверенности в завтрашнем дне. Что лесник пришел во-время и выгнал всех из леса, было нам на руку, но то, что нас сцапали и тащат со всем компроматом в замок для дознания, наводило уныние. Не знаю, как дело тут обстоит с дознаниями, но что суды тут коротки на расправу — и к гадалке не ходи. Растолкав ребят, я объяснила им в двух словах суть услышанного. Гунтер позевал и сказал, что бояться нам нечего, эрсенцев мы не убивали, а с айзенштадтцами у нас свои разборки, в которые эрсенцы не полезут, потому что они им пофигу, и завалился спать. Лукас отнесся ко всему более разумно, но ничего посоветовать тоже не мог.

— Марта, врать эрсенцам мы не будем, а то потом не поздоровится, скажем все, как есть. И что из Варбурга бежали, потому что нас бы там к воротам пришпилили, и что с Раделем пошли, потому что Курт за нас все решил, и что этих не поняли, решили с ними вместе уходить из Айзенштадта, потому что дороги не знали…а здесь, ну здесь так получилось — одни догоняют, другие спасаются.

— Лукас, я бы про Раделя и говорить не стала, чтоб кривотолков не было. Ушли из Варбурга, плутали по горам, да и двинулись в сторону Эрсена. Меньше будем говорить, нам же лучше, понимаешь?