Тень моей любви - Смит Дебора. Страница 36

– Шесть – вот твое число, – сказал он мне, – в твоем полном имени шесть букв. Ты одна из пяти детей. Шестью пять тридцать. Я предсказываю, что только, когда тебе исполнится тридцать, ты по-настоящему поймешь, кто ты есть, и в твоей жизни многое изменится. Ставь на цифру шесть, и все будет хорошо.

Я надеялась, что он прав. Я старалась как-то собрать свою жизнь в единое целое, склеивая ее амбициями и работой. Одиночество, которое я пыталась спрятать в вечной суете моего офиса, упрямо лезло изо всех щелей.

– Ты все время как по краю пропасти ходишь – сказала мне Вайолет, когда навещала меня со своими дочками-школьницами. – Твои родственники, Клер, они так о тебе беспокоятся…

– Жизнь коротка, – отшучивалась я. – Работай побольше, играй побыстрее и никогда не смотри назад или вниз.

– Это все из-за него? – спросила она спокойно. – Рони Салливана?

Я отрицательно покачала головой. Возможно, его уже нет в живых. Я стараюсь не думать о нем.

Ложь, ложь, ложь. Проклятая ложь, я почти убедила себя в ней.

Я завернула за угол, прошла мимо магазина одежды, отражаясь в его витринах – голубая юбка, серый блейзер, красивые голые ноги в белых туфлях без задников, кипа вьющихся рыжих волос под белым шарфом, сумка, раздувшаяся от блокнотов и портативного магнитофона. Недурна. Ей-богу, неплохая комбинация крепких костей Мэлони и изящных пропорций Делани. Мне свистнул хозяин разъездного фургончика, и я подняла большой палец, чтобы он остановился.

– Как дела, Эмилио? – спросила я покрытого татуировкой уличного торговца. Он ухмыльнулся и ответил привычной фразой:

– Жарко, мама. Когда обо мне напишешь?

– Когда бесплатно кормить будешь, – усмехнулась я, потянувшись за бумажной салфеткой.

Пока я ждала свой бутерброд, в конце квартала остановилось такси. Я мельком взглянула на открывающуюся дверь. Из машины вышел высокий темноволосый человек. Я не успела рассмотреть его лицо до того, как он скрылся в соседнем кафе.

– Куда ты? – крикнул Эмилио. Я сунула ему в руку пятидолларовую бумажку и помчалась через дорогу, сумка на длинном ремне больно хлопала меня по бедру.

Я влетела в кафе и, едва переведя дыхание, подошла к незнакомцу, который ждал, когда освободится место у стойки.

– Роан Салливан? – спросила я низким голосом. Он повернулся. У него были голубые, а не серые глаза, в лице ничего знакомого.

– Простите? – произнес он с заметным акцентом. Незнакомец выгнул бровь и окинул меня оценивающим взглядом, в нем явно пробуждался ненужный мне интерес. Я повернулась и вышла на улицу, щурясь от солнца и прижимая к себе дрожащей рукой сумку.

Подобное со мной происходило постоянно на протяжении последних двадцати лет. Я продолжала ждать, искать, стоять на страже. Много лет назад, когда я еще училась в университете, мне показалось, что я видела Роана возле нашего общежития. Я шла через лужайку, и что-то заставило меня оглянуться.

Какую-то секунду я была уверена, что это Роан, там, в грузовике возле тротуара – как будто бы я могла знать, каким он стал. Пока я приглядывалась, машина уже тронулась с места. Я, как последняя идиотка, бежала за этим проклятым грузовиком добрую четверть мили.

Я слишком долго гонялась за призраками. Нужно было что-то делать, и я пообещала себе, что прекращу это. Я уже становилась старовата для фантазий.

Неделю спустя какая-то бюрократическая оплошность позволила бывшему мужу Терри освободиться. Он тут же бросил в ее почтовый ящик задушенного котенка, прикрепив к нему записку: “Ты – следующая, лживая сука”.

В этот вечер она, в желтой футболке и выцветших джинсах, насмерть перепуганная, сидела на кушетке у меня в гостиной. Я принесла ей чашку горячего чая, она выпила его, следя, как я проверяю задвижки на входной двери и черном ходе.

– Тебе нечего здесь опасаться, – пообещала я. – Завтра уедешь в Майами. Будешь жить в хорошем отеле, пить мартини, загорать. Полицейские схватят его так быстро, что он даже не успеет прийти в себя с похмелья.

Произнося веселеньким голоском эту тираду, я молилась о том, чтобы мой оптимизм оправдался.

– Почему ты делаешь это для меня? – спросила она задумчиво.

Я ткнула рукой, в которой держала кувшин с пивом, в сторону стены. На ней висели почетные грамоты Ассоциации прессы Флориды.

– А может, ты мой пропуск к Пулитцеровской премии. Мы ведь газету продаем, а ты – хороший сюжет.

– Брось. Ты все время пишешь о бездомных, о сбежавших детях, избитых женщинах, но я не понимаю тебя. Клер. Ты так заботишься о чужих, а у самой нет ни мужа, ни детей.

Я засмеялась.

– У меня слишком много причуд для хорошей жены и слишком много работы, чтобы быть матерью.

– Хотела бы я сейчас на что-то отвлечься. – Она бродила по моей квартире, рассматривая репродукции на стенах, антикварный стол из красного дерева, оставленный мне дедушкой. На нем, мирно соседствуя с компьютером, громоздились альбомы с семейными фотографиями. Мама каждый год присылала мне в день рождения новый. В этом было все – своего рода вызов и мольба, и признание вины, и просто сентиментальность. Если я не навещаю Дом, то Дом навещает меня.

Терри перенесла альбомы на диван и, листая их, недоверчиво спросила:

– Они что? Все твои родственники?

– Это мои братья, – показала я одну страницу. – Их жены. У меня одиннадцать племянниц и племянников. Это мой старший брат Джош, его жена умерла при родах. Это его дочь Аманда. Ей десять лет. Она живет с моими родителями.

Терри ошарашенно водила глазами по незнакомым лицам. Кажется, мне все-таки удалось ее отвлечь. Я решила продолжать в том же духе.

– Брэди занимается недвижимостью. Хоп и Эван – строительством, а Джош стал сенатором штата.

– Ничего себе, – сказала она.

Я пожала плечами.

– Собирается на следующих выборах баллотироваться в вице-губернаторы.

– Выглядит импозантно.

– Хм-м. Слишком занят. Много ездит, много говорит.

Я кивнула в сторону тяжелых ваз на кофейном столике.

– Вот взгляни. Когда-то для мамы это было хобби, а сейчас она продает свои работы магазинам. Папа купил несколько лам и занимается ими. Все, знаешь ли, при деле.

Терри перевернула страницу альбома и улыбнулась: на фото как раз была группа лам.

– Они похожи на маленьких верблюдов, покрытых мохнатым ковром.

– Папа говорит, что они тоже плюются, когда сердятся. Он их обожает.

– Какая огромная семья. Ты часто бываешь дома? Наверно, скучаешь здесь, во Флориде?

– Я переехала сюда, когда поступила в колледж. После этого я мало бывала дома.

– Почему?

Объяснить разом двадцать лет отчуждения было непросто.

– У нас были кой-какие разногласия, – сказала я. Коротко, но потом вдруг меня прорвало: – Я совсем не умею прощать. Вот и вышло грустное сочетание любви, обид и взаимных претензий. Холодный поток под гладкой поверхностью безмятежных семейных взаимоотношений. Так случается нередко. Сожаления по этому поводу плохо согревают.

Терри вздохнула.

– Если бы у меня была такая большая семья, я бы только и делала, что сидела в окружении родни и благословляла бога, что он послал мне ее. Тебе повезло.

– У тебя тоже когда-нибудь будет семья. Хороший муж, дети, хороший дом. Обещаю тебе.

– Знаешь, Клер, я никогда раньше не верила обещаниям, но теперь по-другому. – Она с беспокойством посмотрела в окно. – Потому что благодаря тебе я знаю, что люди действительно могут помочь.

Я проворчала:

– Все просто. Надо только чуть подтолкнуть людей в нужную сторону.

Вдруг мы услышали звук тяжелых шагов, кто-то направлялся ко мне на второй этаж. Терри побелела. Она вцепилась в альбомы на коленях. Я засмеялась.

– Это бухгалтер. Он живет в соседней квартире. Успокойся.

Шаги стали быстрее.

– Это он. Клер! – сказала Терри с отчаяньем. Я пошла в свою маленькую кухню, принесла оттуда пистолет, который хранила в ящике возле мойки, и сняла его с предохранителя. Шаги затихли. Кто-то забарабанил в мою дверь.