Тень моей любви - Смит Дебора. Страница 5

Никогда моя дурная слава не распространялась бы так быстро, если к ее услугам не было бы трех десятков моих кузенов. Так что именно я была способна понять Рони Салливана и жалела его, как никого другого в своей жизни.

Я знала, что всегда могу рассчитывать на то, что дедушка Джозеф будет уважать потерпевшего.

Дедушка никогда не хвастался тем, какие он сделал деньги или сколько он убил японских солдат во второй мировой войне. О войне он вообще не хотел говорить. Он даже не смотрел по телевизору военные фильмы.

Однажды он взял меня с собой позавтракать в ресторан. Я сидела за столиком между ним и его закадычными друзьями. Кто-то заговорил о войне во Вьетнаме, старики яростно заспорили.

– Заткнитесь, – неожиданно сказал дедушка. Он резко встал, взял меня за руку, и мы пошли домой.

– На расстоянии убивать кажется легко и просто, – говорил он по дороге. – А вблизи приходится смотреть человеку в глаза, видеть его страх. А потом он истекает кровью и умирает. И ты все это видишь. Здесь баланс. Ты принимаешь на себя ответственность. Ты понимаешь, что означает отнять жизнь.

Я думаю, что он никогда не забывал, как убивал во время войны японских солдат.

Из этого разговора я поняла, что не следует хвастаться своими победами, а надо быть благодарным судьбе за удачу, уважать противника и надеяться, что в следующий раз фортуна не отвернется от тебя. Каждый может оказаться в положении побежденного.

Мне повезло, а Рони – нет. Для меня это хорошо, но справедливо ли это?!

Он не любил, чтобы на него пялились, когда он стоял у дороги к Пустоши. Думаю, что знал, как нелепо выглядит, поджидая школьный автобус у кривобокого почтового ящика, за которым – ржавый прицеп и наполненный отбросами овраг.

Мои старшие кузены Эрлан и Гарольд Делани уже учились в средней школе. Им уже было разрешено водить машину. Понятия их были просты до дикости. Если бы они застали Рони у старого почтового ящика на Пустоши, то расколотили бы ящик вдрызг бейсбольными битами, просто чтобы досадить “этому нищему”. А сумей они поймать Рони, то досталось бы и ему.

Однажды в мае я опоздала на автобус. Я была в плохом настроении. Это случалось нередко, потому что – теперь мне легко в этом сознаться – я была на редкость неуклюжей особой. В тот день я опрокинула целую кастрюлю каши себе на юбку, пока помогала готовить завтрак. Недурное начало дня!

На улице гремел гром и лил дождь, от этой погоды мои курчавые волосы разлетелись как пух. Я знала, что они напоминали воронье гнездо. Мама пыталась заплести мои косы и так и эдак, но кончила тем, что попросту намазала их гелем.

– Теперь я похожа на грязную промокашку, – зарыдала я и спряталась в ванной.

На автобус я опоздала.

Дедушка единственный, кто спокойно выносил мои капризы, и он отвез в школу меня, Хопа и Эвана. Я угрюмо молчала, сидя с ним рядом на переднем сиденье. Дедушка не желал водить стариковские машины, а ездил на черном “Понтиаке” последней модели.

Мы ехали по дороге через лес, все вокруг обильно кропил дождь. Дедушка мурлыкал, вторя мелодии, звучащей по радио. Я сидела, завернувшись в розовый пластиковый плащ, и мрачно таращилась в окно. Хоп и Эван умирали со скуки на заднем сиденье. Мы повернули к Пустоши, и я увидела мощный грузовик Эрлана и Гарольда. На моих глазах он сорвался с места и понесся как бешеный.

Я закричала:

– Они опять поймали Рони.

– Говнюки, – проворчал себе под нос дедушка.

Рони стоял под дождем, прислонившись к ящику для писем. Ему было нечем защититься от щедро падающей с неба воды – ни плаща, ни зонта, вообще ничего, кроме пластикового пакета для мусора, прикрывавшего плечи. Его книги были разбросаны по траве. Он так вцепился в ящик, что тот опасно пошатывался, и неясно было, кто рухнет первым.

Но как только Рони увидел нашу машину, он повернулся и, спотыкаясь, побежал по глинистой дороге. Он удивительно быстро исчез в лесу на соседнем холме.

– Дедушка, – умоляла я. – Дедушка, пожалуйста, остановись.

Дедушка подъехал к обочине.

– Ой, перестань. Клер, – запротестовал Хоп с заднего сиденья. – Ты его не поймаешь. Да и зачем?

– Он всю машину провоняет, – Эван был вне себя.

– Дедушка, – ничуть не смущаясь, заявила я, – нет ничего более вонючего, чем дыхание Хопа после того, как он наестся сосисок.

Дедушка смотрел на меня, откинув голову.

– Рони – твой улов, Клер. Если ты хочешь ему помочь, то тебе придется выйти под дождь и заняться поисками.

Я думаю, он проверял меня: что это – пустое тщеславие или истинное желание протянуть руку ближнему своему. Я стойко встретила его взгляд.

– Я и так уже вся вымазана бог знает в чем. Подумаешь, если еще и промокну.

Я толкнула дверцу.

– Подожди, горошинка, – сказал дедушка, но я уже выскочила из машины и пустилась по глиняной дороге.

– Рони! – кричала я.

Дождь хлестал мне в лицо. Я поскользнулась на мокрой глине и больно ударилась.

– Рони, иди сюда! Мы подвезем тебя в школу! Правда! Клянусь!

Дедушка стоял рядом со мной и, сложив руки рупором, издавал трели не хуже самого настоящего тирольца.

– Ве-е-е-рнись, Ро-о-о-ни!

Тишина. Безмолвие. Мы кричали минут десять. Я знала, что Рони следит за нами из леса на гребне холма. Я чувствовала его взгляд по мурашкам на собственном затылке. Но он не появлялся.

– Ладно, – сказал устало дедушка. – Мы не сможем стащить кота с дерева. – Он осторожно потянул меня за руку. Я буквально задохнулась в рыданиях. Я была вся в глине, промокла, и все-таки мне было лучше, чем Рони.

– Он думает, что мы приносим несчастье, – плакала я, пока дедушка вел меня к машине. – Каждый раз, когда ему приходится иметь с нами дело, что-нибудь случается.

Дедушка похлопал меня по плечу:

– Ну, ну, не так уж мы и плохи. Просто живем по разные стороны забора. Мы для него такие же чужаки, как он для нас.

Я снова повернулась в сторону леса и крикнула:

– Приходи к нам. Я оставлю калитку открытой.

Когда я была во втором классе, Нили Типтон превратил мою жизнь в ад. Задира, с задатками будущей футбольной гориллы, он выскакивал, как чертик из коробочки, из-за каждого угла, шипел – “Мэлони”, дергал меня за волосы так, что на глазах выступали слезы, и убегал, прежде чем я успевала дать отпор.

Я, конечно, знала, что Эван и Хоп с превеликим удовольствием поколотят Нили, если я их как следует попрошу. Но я росла единственной девочкой в семье и потому хорошо усвоила мужской кодекс чести – сохраняй спокойствие и своди счеты сам. Я чувствовала себя одновременно и приличной девочкой, и мальчишкой-сорванцом. Так получилось потому, что мама была безумно счастлива иметь дочку и всячески это подчеркивала, а Хоп и Эван обращались со мной, как с младшим братом, у которого просто длинные волосы и другая пиписка.

Я никогда не успевала как следует треснуть Нили, потому что он был для меня слишком ловок и увертлив.

Из-за него я приобрела привычку часто оглядываться через плечо и держать кулак наготове.

Но однажды Нили получил такой урок, что и думать забыл о моих волосах.

Все началось с его обычных штучек. На большой перемене я, с опаской оглядываясь, вышла из класса и направилась к игровой площадке. Нили, конечно, караулил за дверью. Он с силой дернул меня за волосы, так что я полетела назад, как теленок, пойманный на веревку в родео. Я шлепнулась прямо на каменные ступени и лежала там, судорожно хватая ртом воздух. Юбка у меня совершенно неприлично задралась до самых штанишек, а голова горела так, как будто меня скальпировали.

– Получила, Мэлони, – в восторге взвизгнул Нили.

Я оперлась на содранный локоть и услышала только его удаляющиеся шаги на посыпанной гравием дорожке за домом. Затем раздался стук, и Нили тяжело свалился с каменной ограды, к моей неописуемой радости. Над ним стоял Рони, холодный и невозмутимый, как огурец.