В оковах льда - Монинг Карен Мари. Страница 74

Он рассказывает мне об огромном огненном МФП, который почти сжег аббатство дотла! МФП испарял железо и бетон и если бы прошелся по самому аббатству, не осталось бы ничего. Но люди Риодана остановили его и как-то зафиксировали на месте, привязав к земле. Мне не нравится, что возле аббатства торчит такая штука, пусть даже привязанная. Я от этого нервничаю.

Я рассказываю о книгах Бура-Бура, и он смеется, как сумасшедший, над тем, как я гонялась за выскочившими предложениями. И рассказывает, что Неравнодушные начали красить дома в белый цвет, чтобы сделать их узнаваемыми. Если прийти туда и записаться, а потом посещать собрания, они выдают тебе любую еду и полезные вещи. Я рассказываю, что Р’йан пытается выступать королем Фей и что у ледяного монстра есть имя — Король Белого Инея. Кажется, мы впервые в жизни делимся таким количеством подробностей о наших жизнях. Он говорит мне, что еду становится реально сложно найти. Я говорю о том, что на замороженных местах Феи становились совершенно инертными и что, по рассказу Р’йана, монстр убивает Видимых и Невидимых, делая их мертвее мертвого, начисто стирая признаки их существования.

— Я думаю, он может гоняться за жизненной силой, — говорю я ему.

— Но почему именно эти места? Как он их выбирает и почему замораживает? Если бы он хотел жизненной силы людей, почему не отправился туда, где собирается самое большое их количество? В некоторых местах людей было очень мало.

— Ты хочешь сказать, почему он заморозил маленький клуб под Честерсом, когда мог заморозить там все?

— Он заморозил часть Честерса?

— Это первое заледеневшее место, о котором я узнала. Потому-то Риодан и втянул меня в эту ерунду.

— Он не может охотиться за жизненной силой. Он заморозил еще и церковный шпиль. А там не было ни людей, ни Фей.

— Может, он случайно налетел на этот шпиль. А может, там был кто-то маленький, вроде мыши, а он слегка проголодался.

Танцор улыбается.

— Может.

— Хотя в этом я сомневаюсь. Кажется, нам нужно обозначить их в порядке возникновения. Возможно, это поможет нам что-то понять.

— Плохо, — говорит он, — что мы ничего не можем сказать людям, даже самого простого: держитесь маленькими группами, и все будет хорошо. Люди пугаются собственной тени, Мега. Весь город на грани, все на взводе, люди начинают драться по пустякам. Нам нужно выяснить, что происходит, потому что если они не замерзнут до смерти, то просто поубивают друг друга. Они слишком многое потеряли, слишком долго боятся. Пока тебя не было, естественно, не появилось ни одного «Дэни дейли», а в такие времена отсутствие новостей — это не хорошие новости. Людям нужно верить, что кто-то на улицах приглядывает за ними.

— А как же Неравнодушные? Разве они несерьезно подходят к работе? Чувак, когда меня не было, они как раз должны были выйти на сцену и выдать свой максимум! У газеты же есть ответственность перед читателями!

— Неравнодушные всего лишь говорят людям, что те должны «принять белизну» и все будет хорошо. Половина города слепо рванула принимать новую веру, вторая половина на это не купилась. Добавь сюда недостаток еды и воды, а еще жуткий холод, и получится, что со дня на день у нас в городе начнутся беспорядки.

Я убираю волосы с лица и смотрю на карту. Я насчитала двадцать четыре булавки. Это значит, что мои девять пакетов больше не репрезентативны.

— Чувак, ты собирал мусор?

Он смотрит на меня с выражением «я что, по-твоему, идиот?», улыбается и поднимает с пола коробку, в которой полно желтых пакетов, таких же, как на плите.

— Я анализировал образцы со всех мест, классифицировал и вычленял общие моменты. И тоже делал фотографии.

Я улыбаюсь в ответ, потому что умные люди мыслят одинаково и потому что круто снова быть двумя горошинами в Мега-стручке.

Он открывает пакеты, а я пришпиливаю фотографии к нужным местам на карте. Я считала, что моя идея о жизненной силе правильная, пока он не указал на два огромных пробела. Блин. Хорошо, что у меня есть «нерадостные» пакеты с уликами. Я начинаю хихикать, а потом снова вспоминаю, что Риодан мертв. Почему-то мне сложно осознать этот факт. Словно я была уверена, что он вечный или типа того. Понятия не имею, почему каждый раз, стоит мне о нем подумать, ощущения как от тычка в зубы. Ну да, я выпустила Каргу, но ведь это он не смог от нее уклониться. Я движусь медленнее, однако мне это удалось.

Спустя восемь часов я уже с трудом фокусирую взгляд. Глаза болят от постоянного изучения то карты, то мусора.

Я не спала уже три дня, постоянно подзаряжаясь сахаром из шоколадок и газировки, и теперь меня сводит с ума пелена кое-чего, которая висит надо мной. Вины. Вина — для неудачников. Вина — для тех, у кого имеется такая глупость, как сожаление. Я обдумываю идею о том, что сожаления накапливаются со временем, также неизбежно, как вещи в шкафу, к которым добавляются еще и мешки с барахлом на чердаке. Это от накопления багажа люди становятся старше? Если так, им нужно, блин, прибраться на своем дурацком чердаке, отправить вещи в комиссионные магазины и вспомнить, как в детстве ходили без ничего, голым пузом вперед, и всегда были готовы хорошо посмеяться. Как только я убью Алую Каргу, я отправлю свою вину прямиком в ад — пусть сгорит. Проблема в том, что до тех пор я с ней застряла, а от бурлящих гормонов она чувствуется еще поганее. Мне не нравится ответственность за всякую фигню. Она удерживает меня, как якоря, не пускает в мое счастливое море, где за каждой новой волной скрыты новые приключения.

В пластиковых пакетах — по кусочку всего на свете. Щепки дерева церковных скамеек, осколки витражей, волосы, частички костей, кожи, земли, пластика, еды, людей, Невидимых. Куски белого хрусталя и обрывки ковриков для йоги, части телефонов, украшений, зубы, фрагменты разной электроники, куски железных балок, стиральной доски, арматуры. Бумага и пластиковые обертки, часть ногтя и примерзшего к нему пальца, слуховой аппарат, половина водительских прав и так далее. Мы делаем опись каждого предмета каждой сцены и крепим к доске, вычеркивая все, чего не было во всех остальных местах.

— Тебе это все не кажется… не знаю, странным, а, Мега?

Я беру в руку обломок хрусталя и пару секунд его держу.

— Он холоднее, чем должен быть, словно до сих пор не оттаял. И не согревается, сколько его ни держишь.

— Нет, что-то еще. Я не могу точно определить.

Я жду. Я не ходила в школу, и меня немножко восхищает, сколько всего знает Танцор. Если он говорит, что есть что-то другое, оно точно есть.

Он размышляет вслух:

— Если оно охотится не за жизненной силой, то как оно выбирает места? Может быть, эта штука ищет не металл или пластик, которые в разных формах присутствовали в каждом из мест, может, ей нужен какой-то отдельный ингредиент в металле или пластике? Она может охотиться на исчезающе малые следы чего-то определенного.

Я сдвигаю стопку старых костей на край каменной плиты и вытягиваюсь рядом с ним. Закидываю руки за голову и начинаю мысленно восстанавливать в памяти сцены до взрыва, думая о том, что найти общее было легче, пока они не превратились в мусор.

— Некий теоретический витамин или минерал, который нужен ему для достижения какой-то цели?

— Или общий элемент в этих местах, который заставляет его думать, что желаемое может находиться в том месте.

— А?

— Может, он, как рыбак, отправляется во все места, где есть соленая вода, потому что ищет кита. Не факт, что мы обнаружим самого кита. Но наверняка везде найдем соленую воду. Если мы поймем, что его притягивает, мы будем уже на полпути к тому, чтобы его остановить.

— У нас имеется еще три места, откуда нет образцов. Два, которые замерзли в Фейри, как сказал Р’йан, и одно под Честерсом.

— Ты можешь попросить Риодана помочь нам добыть образцы? Насколько я слышал, этому чуваку практически все должны.

Все мои мысленные построения рассыпаются, когда Танцор произносит его имя, и внезапно я одновременно вижу две картинки: Риодан на четвертом ярусе, смеется, занимается сексом, живой настолько, насколько никто, кроме меня, быть не умеет, и Риодан, истекающий кровью на той аллее, его кишки свисают с края здания, он шутит, умирая… И ко мне вдруг приходит самая дурацкая мысль. Я же его почти не знала!