Под снегом (СИ) - Килина Диана. Страница 29

Моя радость мгновенно сменяется отчаянием. На губах появляется горькое послевкусие предательства. Он ушел. Он просто развернулся и зашагал уверенным шагом прочь от меня, оставив наедине со спятившим мужем, у которого было оружие в руках. Он меня предал. Снова.

Я не слишком хороший человек. Если быть откровенным, я плохой человек. И я всегда был таким. Я делал страшные вещи, но еще хуже то, что я о них не жалею.

Зияющая дыра в моей груди отдалась ноющей болью. Ее рваные края начали кровоточить. Словно мое сердце вырвали голой рукой, сломав при этом ребра и разорвав легкие в клочья.

Я захотела крикнуть: «За что?». Я хочу кричать, рвать на себе волосы, орать до хрипоты, до тех пор, пока мой голос мне не откажет.

Он ушел. Он оставил меня.

«Ему всегда было на тебя плевать» – звучит ядовитая мысль в моей голове, и я снова погружаюсь в темноту, отравленная этим ядом.

***

– Нет, пока не просыпалась, – голос матери, как мелодия, ласкает мой слух и успокаивает бурю, бушующую внутри, – Я позвоню.

Я хочу открыть глаза и посмотреть туда, откуда доносится ее голос. Веки, словно налитые свинцом, с трудом поддаются. Вокруг все светло–зеленое и размытое, я ищу глазами знакомую фигуру.

– Мама, – наконец–то прохрипела я, когда увидела ее.

Она резко встает со стула, стоящего у окна с приоткрытыми жалюзи, и идет ко мне.

– Алиса, девочка моя. Ну наконец–то.

Я пытаюсь сфокусировать взгляд, и с трудом узнаю ее лицо. Морщинки вокруг глаз стали глубже, а сами глаза непривычно красные и опухшие.

– Мам.

– Алиса, ты в больнице. Ты неделю была в коме, а вчера пришла в себя, – говорит она и прикасается теплыми пальцами к моему лицу.

Я хочу раствориться в ее прикосновении.

– У тебя что–нибудь болит? Я позову врача.

Я слабо качаю головой и морщусь от пульсирующей боли в висках.

– Пить, – прошу я, и только после этого понимаю, что горло саднит до невозможности.

Мама отходит и возится где–то рядом со мной, а я в это время осматриваюсь. Больничная палата, стандартно светло–зеленая. Слабо пахнет хлоркой и чем–то стерильным. Странно, вчера мне показалось, что я чувствую запах…

– Тео? – слабо спросила я я, повернув голову к матери.

– Он с Александром. Мы с ним по очереди дежурим у тебя, – мама просунула одну руку мне под голову, приподнимая меня, – Пей.

Она поднесла к моим губам стакан с водой, и я сделала несколько глотков. Боль в горле моментально прошла, и я сказала уже своим голосом:

– Что с Никитой?

– Он в КПЗ. Следователь ждал, пока ты очнешься и дашь показания, пока ему грозит до шести лет.

Господи.

– Я все расскажу, – я запнулась, потому что говорить было тяжело, – Завтра.

– Алиса, тебе нужно набраться сил, – вздохнула мама, присев на край кровати, – Ты потеряла очень много крови. Врачи вообще… – она всхлипнула, и я увидела слезы, льющиеся по ее щекам, – Алиса, они сказали, что ты не выживешь, – прошептала она.

– Я выжила. Завтра.

С этими словами я снова отключилась, ощущая, как горький яд предательства продолжает разливаться по моему телу.

***

– Алиса, вы уверены в том, что вы только что мне рассказали? – спрашивает высокая женщина–следователь с сединой в густых локонах, собранных в пучок на макушке, – Потому что, если вы боитесь…

– Уверена. Это была случайность. Мы просто дурачились и пистолет выстрелил. Мой муж не хотел меня убивать.

– Но свидетель говорит другое…

– Ваш свидетель неправильно понял то, что видел.

***

– Зачем ты соврала? – спросил он у меня на следующий день.

– Так надо.

– Он хотел тебя убить, – холодные пальцы сжимают мою ладонь почти до хруста костей.

– Он поступил правильно.

Я слышу, как заскрипели его зубы друг о друга. Я чувствую волны ярости, которые кружатся вокруг него. Его мощная энергия окутывает меня, и я не в силах посмотреть ему в глаза, когда говорю:

– Я хочу, чтобы ты ушел, – наконец–то произношу я через силу, глядя в белый потолок.

Холодная рука дрогнула, и его пальцы разжались.

– Что? – спрашивает он непривычно сипло.

– Уйди.

И он уходит. Он оставляет меня, как обычно.

Вот только странно, но я больше не чувствую боли. Ни зияющей дыры в моей груди, ни ее рваных краев. Внутри пусто, но эта пустота какая–то правильная. Как будто, так и должно быть. Он причинил мне много боли, разбил мое сердце и научил меня не верить словам о любви.

Потому что я никогда бы не отвернулась от любимого человека.

Меня зовут Алиса. Мне девятнадцать лет.

Я не знаю, как такое могло произойти.

Но я смогла остановиться.

И, кажется… Я жалею?

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

– Эдвард, не трогай сестру! – крикнула я, подбегая к детской площадке.

Мальчик повернулся, и насупился. Он занес руку еще раз, и стукнул девочку с кудрявыми темными волосами по плечу. Та завизжала и покачнулась, сев на попку прямо в песок.

– Почему ты обижаешь Беллу? Она девочка, а девочек бить нельзя! – грозно сказала я, приседая на корточки возле песочницы.

Эдвард нахмурился и наклонился к сестре. Погладив ее по макушке, он невнятно пробормотал:

– Прости, Бэла.

Она вытерла щеки и улыбнулась, показав два ряда жемчужно–белых зубиков. А потом она вздохнула и сказала:

– Ты мое платье вымазал.

Я опустила голову, давя рвущийся наружу смех.

– Молодец, что извинился, – все–таки сказала я с серьезным лицом, не дав себе растянуться в улыбке, – А теперь помоги сестре встать и поправить платье.

Он выполнил мою просьбу и отряхнул ярко–голубое, в крупный белый горох, платьице сестры. Вылезая из песочницы, они взялись за руки, подошли ко мне и поцеловали в обе щеки.

– Пойдем за Тео, – с улыбкой сказала я, поднимаясь на ноги.

Эдвард встал справа от меня, а Бэлла слева. Взяв крошечные ладошки в свои руки, я пошла неспешным шагом в сторону детского сада. Проходя мимо шестнадцатиэттажки на Вирби, я привычно подняла голову наверх, и посмотрела на знакомые окна, в которых теперь живут совсем чужие мне люди.

Встретив Тео в металлических воротах детского дошкольного учреждения, мы вчетвером пошли домой. Остаток вечера как обычно пролетел быстро, а к девяти я стала собираться на работу. Надев футболку с эмблемой Statoil и светлые джинсы, я поцеловала детей, пожелала маме спокойной ночи, и вышла из дома.

Середина мая выдалась теплой, поэтому я не стала брать с собой куртку. Вставив наушники, я включила музыку в своем бирюзовом стареньком мобильнике, и пошла на работу.

***

Наутро я полусонная закрывала кассу на заправке, и встречала утреннюю смену. Взяв стаканчик кофе, который полагался мне, как работнику, бесплатно; я пожелала девочкам хорошего рабочего дня и пошла домой. Потягивая горячий латте, я шла по пустым сонным улицам, и невольно улыбнулась собачникам, которые выгуливали своих питомцев не отходя от подъезда. Когда я почти подошла к дому, волосы у меня на затылке зашевелились, и я судорожно обернулась. Знакомый холодок пробежался по спине, и кожа покрылась мурашками. В воздухе пахнуло пряным бергамотом и невольно потянуло закурить.

Сглотнув ком, вставший где–то в трахее, я быстрым шагом дошла до дома и вошла в квартиру. В гостиной, которая теперь служила мне спальней, я открыла комод, над которым висели наши семейные фотографии, и достала оттуда несколько газетных вырезок. Среди них я нашла одну–единственную, села на пол, и снова перечитала текст, который вызубрила за эти три года наизусть:

«Известный бизнесмен и владелец сети клубов попал в аварию»

«Во вторник на трассе Хаапсалу–Кейла произошло ДТП. Кадиллак CTS черного цвета, принадлежащий известному бизнесмену Александру Дворцову, врезался в дерево. За рулем был владелец автомобиля. Он погиб на месте.

По трагическому стечению обстоятельств, в декабре 2016 года на этом же месте разбилас ь его девушка – Дарья Астахова, вылетев в лобовое стекло машины. Очевидцы говорят, что Александр врезался в то же дерево, что и Дарья.