Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид - Молчанова Ирина Алексеевна. Страница 51

Вильям догадывался, что брат не ограничится беседами и танцами, но до последнего надеялся… Сам не знал на что. Может, хотел верить в раскаяние? Которое пусть и не было никогда облечено в слова, могло жить где-то глубоко-глубоко… Но он в очередной раз ошибся — в ледяном сердце брата, похоже, жизни не существовало.

Вильям смотрел в полупрозрачные голубые глаза и искал какие-то слова, соответствующие случаю, но они не находились. Ему казалось — после Элизабет второй раз будет не так больно. Еще одно заблуждение. Боль и ненависть душили его. А с ними — бессилье. С тем же успехом, с каким стоял перед братом, он мог рыдать у алтаря — мертвого камня, не способного понять или что-то почувствовать.

— Ты подлец, — выпрямляясь, произнес молодой человек.

— Не новость.

Лайонел выглядел абсолютно бесстрастным, смотрел прямо в глаза, не пытаясь отвести взгляда, и вел себя, как если бы принимал участие в светской беседе о погоде.

Вильям хотел уйти, даже сделал шаг к дверям, но передумал и спросил:

— Лайонел, а что ты пытаешься мне доказать?

— А я пытаюсь? — изумился брат и, утомленно потирая переносицу, заметил:

— Вильям, она почти не сопротивлялась.

— По твоим рассказам, тебе никто не сопротивляется!

Брат улыбнулся, пожимая плечами:

— Предлагаешь поискать мне проблему в себе?

— Я предлагаю тебе оставить в покое мою девушку! — не выдержал Вильям.

— О, Вил, она такая же твоя, как и моя. Пока… она ничья. Но кажется, я ей нравлюсь. — Лайонел со значением приподнял левую бровь. — Что можно сказать о девушке, способной меня полюбить? Как бы ты ее охарактеризовал?

— Она тебя не любит, — покачал головой Вильям.

— И то верно! Девочка любит себя. Крайне тяжелый случай. — Лайонел поднялся, обошел стол и, распахивая настежь дверь, попросил: — Оставь меня.

Вильям молча вышел из кабинета, а затем из дома. С неба, затянутого серыми облаками, сыпал мелкий снег, крупинки его походили на просо — множество малюсеньких льдинок. Они ударялись о лоб, щеки, нос, под резкими порывами ветра хлестали по губам, монотонно стучали о материал куртки, похрустывали под ногами. Молодой человек шагал по длинной безлюдной улице, закинув голову назад и глядя на рой снежных мошек. Его мысли сейчас находились в таком же хаотичном беспорядке. И ветер был обстоятельствами, кидавшими любовь, как крупицы льда, то вправо, то влево, то вверх, то вниз — на землю. Где любой, по неосторожности или нарочно, мог по ней пройтись.

В окне на пятом этаже горел свет. Вильям долго стоял, прислонившись к стволу дерева, и смотрел на желтый квадрат, надеясь увидеть, не промелькнет ли силуэт.

К парадной приблизилась компания парней, поэтому молодой человек быстро забрался чуть выше пятого этажа, чтобы через окна была видна постель, и притаился за стволом. Катя лежала на животе поперек кровати, с раскрытой книгой в руках, но девушка не читала. Взгляд ее бесцельно блуждал по ковру, стеллажам с книгами, столу, иногда возвращался к желтоватым страницам, только ненадолго.

Вильям смотрел в серые полные тревоги глаза и думал о том злосчастном дне, когда впервые увидел девушку в облаке пушистых волос. Их было так много, кудрявых и ярких, точно охваченных огнем в свете фонарей. Фигура тоньше, чем у Элизабет, и ростом немного ниже. Фарфоровая куколка, хрупкая и беззащитная, с красотой бледной луны.

Катя нажала на лежащий рядом с ней пульт от центра и стиснула голову ладонями, как будто полившаяся из колонок музыка причиняла боль. Играл диск, подаренный Лайонелом.

Молодой человек прижался щекой к холодной шершавой коре. Он еще помнил выражение серых глаз — другое, без страха, с загадочной тоской, которую ему эгоистично захотелось развеять. За какой-то месяц взгляд изменился, в нем поселилась настороженность маленького зверька, исчезла живость, а тоска как будто стала глубже.

Девушка неожиданно потерла пальцами губы, словно вытерла. Из комнаты доносилась та самая мелодия, которой Лайонел открыл рождественский бал, насильно вытащив Катю на середину зала, к хлеставшему кровью фонтану. Губы под тонкими пальцами вспыхнули, по щекам разлился румянец.

О чем она думала? Ему не хотелось знать. Перед глазами промелькнули картинки воспоминаний. Нортон-холл в трещинах. Извилистые коридоры замка. Комната, залитая лунным светом, освещавшим красивые юные тела на постели, сплетение рук и ног, золото и медь волос на белых подушках. Сцена многолетней давности долгое время служила клапаном от сосуда, где была заперта пустота. Но в веренице кадров вдруг обнаружились новые, из другой истории, без замка, постели и луны, но с музыкой, танцами и поцелуем. Действующие лица остались прежними — девушка поменялась. А бутылочка с болью, когда-то намертво запаянная услужливой ненавистью, дала трещину.

Катя между тем захлопнула книгу и подошла к окну.

Вильям молниеносно спрыгнул с дерева и, бесшумно прокравшись вдоль дома, свернул в березовую аллею.

Разговоры, смех возле парадной стихли, компания парней в темных куртках, с рюкзаками за плечами по бросали банки из-под пива возле скамейки и двинулась в ту же сторону.

— Уволила все-таки? — Юля сочувственно покачала головой. — Ну и сволочь!

Катя улыбнулась:

— Я сама так захотела.

На ступеньках торгового центра сегодня было пустынно, мимо проходили только школьники и студенты. Девушки постояли еще недолго, затем Юля взмахнула рукой в полосатой разноцветной перчатке:

— Ладно, удачи тебе!

Катя сбежала по ступенькам, хрустя снегом, перемешенным с солью, и пожелала:

— И тебе! — Но не успела сделать пяти шагов, как Юля окрикнула ее.

— А тот парень… — Девушка хихикнула. — Тот самый, что листовки за пять минут раздал! Вы вместе? Катя помотала головой:

— Я не знаю…

В парке на все лады звонким оркестром чирикали птицы. Тусклое солнце в стеклянном небе повисло над черными голыми верхушками деревьев. Снежная дорожка походила на прозрачный бисер.

Девушка шла очень медленно, жадно вдыхая холодный воздух. Она часто оборачивалась, глубоко в душе надеясь, что каким-то чудом тут окажется Вильям.

«Вампиры не разгуливают под солнцем», — напомнила себе Катя. Но при каждом шорохе все равно продолжала выискивать источник звука.

Когда над головой пролетел ворон, девушка застыла с поднятой кверху головой и так стояла, пока птица не скрылась из вида.

«Глупая-глупая-глупая», — твердила Катя, ускоряя шаг. Ей хотелось, чтобы сердце билось сильнее от быстрой ходьбы, а не из-за хлопанья черных крыльев. Она устала вздрагивать, боятся и ждать. Видения преследовали наяву, от них становилось то холодно, то жарко. Она чувствовала морозный свежий аромат одеколона, как если бы он был в каждой снежинке, на каждой веточке — повсюду. Мысли вышли из-под контроля, как звери одичали без человеческого внимания.

Вильям не звонил, и она уже почти убедилась, что Лайонел все-таки добился своего. Только у нее никак не получалось об этом подумать, сознание точно мяч накачали морозно-свежим воздухом, а в нем царил хозяин ледяных глаз, с легкостью вытеснивший мысли обо всем остальном.

Неподалеку от дома Катю кто-то окрикнул. Девушка прищурилась, пытаясь понять, что за два молодых человека спешат к ней через аллею.

— Катька, здоров! — крикнул парень в черной ветровке, накинутой поверх толстого свитера.

Пришлось остановиться.

Сосед бабы Вали, Генка Горохов, наклонился к своему спутнику — хорошо одетому мужчине лет двадцати семи, что-то сказал и в приветствии замахал руками.

— Привет, — поздоровалась Катя, озадаченно разглядывая парня с татуировкой дракона на щеке. Они, бывало, не разговаривали даже, сталкиваясь нос к носу, а тут…

«Что ему, интересно, нужно? Может, денег хочет занять? — Она из-под ресниц взглянула на мужчину в сером пальто. — Не похоже, что у его друга нет денег».

— Знакомьтесь, — радостно зубоскаля, сказал Генка и, хлопая своего спутника по плечу, представил: — Это Андрей.