Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид - Молчанова Ирина Алексеевна. Страница 68

— Убить меня придет Анжелика, да?

Молодой человек ответил нехотя:

— Это в худшем случае, в лучшем — пришлет кого-нибудь.

Катя поднялась и прошлась по комнате.

— Если кого-то пришлет, ты скажешь им, чтобы уходили?

— Что-то вроде того.

— А если…

— Отойди от окна, — сердито приказал он.

Катя подчинилась, но вопрос все равно задала:

— А если она придет сама?

Лайонел сильнее сжал отвертку.

Девушка ждала, он же не отвечал и на нее не смотрел.

— Что будет?

— Представь себе, я не знаю! — Лайонел наградил ее холодным взглядом. — Поживем — увидим.

«Кто поживет, а кто и нет», — подумала Катя, но вслух ничего не сказала. А он пренебрежительным жестом махнул на нее:

— Идти, погуляй! Поешь, отдохни, только к окнам близко не подходи.

Девушка вышла в коридор, а когда он прикрыл дверь, негромко поинтересовалась:

— А почему ты тут?

— Кажется, я уже ответил! Ты невнимательно слушала?

— Внимательно, — возразила Катя. — Меня собираются убить… А тебе какое дело?

Повисла тишина.

— Ты хочешь, чтоб я ушел? — наконец спросил он.

— Нет, ты невнимательно меня слушал, я лишь хочу знать, какое тебе дело — убьют меня или нет?

Лайонел долго молчал, а когда она уже собиралась уйти, сказал:

— Считай это платой. Жизнь — за ночь.

Катя недолго постояла на месте, но молодой человек занялся замком, а она взяла из сумки сотовый и направилась в кухню. В поле сообщения девушка напечатала одно слово: «Спасибо», нашла в телефонной книге имя «Влад» и отправила.

Спустя несколько минут пришел ответ: «Пожалуйста».

В комнате стоял полумрак. Стенные часы в тишине отсчитывали секунды. Катя лежала в постели, подложив локоть под щеку, и неотрывно смотрела в окно. На подоконнике, освещенном бледным светом луны, сидел Лайонел с телефоном. Уже как полчаса он увлеченно нажимал на кнопочки. Девушка умирала от любопытства — так хотела знать, чем он занят, но ей был отдан приказ: «Спи», поэтому она помалкивала. Иногда молодой человек едва заметно улыбался, и тогда Катя ощущала, как ревность закипает внутри огненной лавой. Кому он улыбался? От одной мысли, что этот кто-то женского рода, ей хотелось швырнуть в Лайонела что-нибудь. Где-то глубоко в душе она надеялась…

«Наивная, — обругала себя девушка, сердито сжимая губы. — Уж играться с телефоном поинтереснее будет, чем приставать к бревну. Видимо, одного раза ему хватило на всю его дальнейшую вечность».

Катя закрыла глаза. Она помнила, какое особенное выражение приняло его лицо при упоминании Анжелики, как если бы, находясь тут, он мечтал только об одном — скорее сбежать к своей прекрасной любовнице. От мыслей о сопернице, которой она и в подметки не годилась, девушка разозлилась и, распахнув глаза, громко спросила:

— Что ты делаешь?

— Чатюсь с девчонками, — последовал спокойный ответ. Лайонела будто и не удивило, что она вдруг проснулась.

— Мило, — пробормотала Катя. Стало весело, злость испарилась, он и сказал-то всего два слова, а она уже была готова прыгать от счастья. Сердце — оно и не спрашивало разрешения, как оголтелое заскакало и груди.

— Я пишу им, что могу высосать у них кровь, — усмехнулся молодой человек. — Они шлют смайлики. Не верят.

— А ты можешь?

Он взглянул на нее, и голубые глаза задорно сверкнули в полумраке.

— Ты сомневаешься?

Катя приподнялась на локте и призналась:

— Бывает, ты мне кажешься совсем не таким… — она помолчала, подбирая слово, — не таким плохим.

— Бывает, ты мне кажешься непроходимой дурой. — В его голосе проскользнули металлические нотки.

Девушка вздохнула.

— Видимо, мне просто кажется.

Лайонел отложил телефон и уставился на нее.

— Тебе хочется поговорить?

— Да, — решилась Катя.

— Хорошо. — Он откинул голову назад и, не спуская с девушки взгляда, произнес: — Давай спрашивай все, что тебе хочется, у тебя десять минут, а потом я все-таки хотел бы послушать тишину!

Катя натянула сползшее с плеча одеяло. Сотни вопросов, которые она мечтала задать, разом исчезли из головы, и там стало так пусто, что если крикнуть — наверняка бы в сводах прогрохотало эхо.

Лайонел приподнял брови и со смешком уточнил:

— Все, наговорились?

Она испугалась, что сейчас по-глупому упустит шанс, и выпалила:

— А почему Питер, а не Лондон?

— Особенная энергетика, шестидесятая параллель — граница между мирами. Я видел все города мира, но, только приехав в Петербург, понял, что обреченным на вечность хочу быть тут.

— А Лондон?

Молодой человек замешкался:

— Я не был в Англии с тех пор, как стал вампиром.

— Почему? Ты не скучаешь по родине? — изумилась Катя. Сама она, конечно, никогда надолго не покидала города, но даже когда ее отправили в лагерь на море, уже через неделю ощутила тоску. Ни по родителям, ни по квартире и своей комнате, а по родному воздуху и земле. Через месяц же, ступив на платформу, она испытала счастье, восторг, небывалый эмоциональный побьем.

— Наверно, для тебя будет открытием, но вампиры стараются забыть свою прежнюю жизнь. Родина… Англия была двадцать один год моей родиной, а уже четыреста семьдесят два года я стараюсь об этом забыть.

— Получается?

Лайонел тихо рассмеялся:

— У меня прекрасная память. Еще будут вопросы?

— Вильям мне рассказывал… — нерешительно начала Катя, — что ты был всеобщим любимцем в семье.

— Любимцем? — переспросил молодой человек. Забавно! Отец меня ненавидел! Об этом мой брат не забыл упомянуть?

— Забыл, — прошептала девушка.

— У Вильяма просто талант видеть все, что ему хочется, кроме действительности! А действительность была такова: я жил в окружении служанок, нянек и гувернанток, пока мой отец все свое время проводил с Вильямом. Наша мать жила отдельной от всех нас светской жизнью, меняла любовников, как наряды, и развлекалась. — Лайонел сложил руки на груди и задумчиво наклонил голову. — Отца я видел, лишь когда тот устраивал нам с братом поединки по стрельбе из лука, на мечах, копьях… Я каждый раз побеждал, а он всегда подбегал к Вильяму, начинал его подбадривать, хлопая по плечу, разъяснять, как лучше делать выпад, правильнее отводить локоть, когда натягиваешь тетиву, а я стоял в стороне со своей победой, один.

— Разве мать тебя не любила?

— Да, — кивнул молодой человек, — любила, по-своему. Иногда заходила ко мне в комнату, осыпала поцелуями, обнимала и говорила, что я единственное существо в нашем доме, которое она счастлива видеть. Она твердила это, какие бы страшные вещи я ни делал. И никому не позволяла отчитывать меня, ни отцу, ни Вильяму. Я делал что хотел — и все молчали. Наша жизнь походила на трагикомедию. Особенно за трапезой, когда гробовую тишину нарушали лишь тихие шаги слуг. Я отбивал друзей у моего брата, ломал его вещи, убивал любимых животных, я обесчестил дочь лучшего друга отца, мои преступления были нескончаемы. Но мы по-прежнему ели в тишине. И о моем отце у меня осталось два единственных счастливых воспоминания. Первое, когда мне было лет пять, он как-то раз взял меня украдкой от матери на руки, указал в небо, где парил его сокол, и сказал: «Он вернется с добычей», — и потрепал меня по голове. А второе — лучшее воспоминание, когда много лет спустя я отрубил лапу его любимому соколу. Отец вытащил меня во двор и на глазах у всех слуг отхлестал по щекам. Он, наверно, так и не понял, почему я тогда смеялся…

Катя подложила под спину подушку. Она не знала, что сказать, и не знала, как лучше задать еще один вопрос.

Лайонел улыбнулся.

— Какой разной может быть одна и та же история.

— Ты ненавидишь Вильяма, потому что…

Лайонел ее оборвал:

— Это он тебе сказал, что я его ненавижу?

Девушка задумалась, но не смогла вспомнить, говорил ли Вильям, будто брат его ненавидит или нет. Знала только, что после всех его рассказов у нее сложилось именно такое впечатление.