Темные объятия - Кеньон Шеррилин. Страница 25
— А? Извини, отвлекся.
— Я сказала, что пойду и попробую выяснить что-нибудь еще. Или предпочтешь, чтобы я осталась с тобой и не давала тебе витать в облаках?
— Спасибо, нет. Я в порядке и нигде не витаю.
Я чувствую, тебя мучают противоречивые стремления. Точно не хочешь, чтобы я осталась?
Точно? С такой же точностью конец мира наступит через пятнадцать минут!.. Ему страшно расставаться с Сиарой — ведь каждый раз, глядя на Саншайн, он чувствует неодолимое искушение забыть обо всем, кроме нее.
— Точно. Иди.
— Ладно. Если понадоблюсь — позови.
— Непременно.
Сиара исчезла, и он остался во тьме один.
Саншайн захлопнула дверцу машины и вошла в клуб через черный ход.
Не думая, что делает, Тейлон шагнул следом... и остановился.
С силой потер ладонями лицо. Нет, так не пойдет. Надо изгнать ее из своих мыслей раз и навсегда. На что он надеется? Темные Охотники не ходят на свидания, и, разумеется, у них не бывает подружек! Правда, есть исключение — Келл. Но Келл — сущая заноза в заднице, а его подруга — постоянная головная боль для Ашерона.
Не то чтобы Тейлон боялся стать для Ашерона головной болью. Пожалуй, ему бы даже понравилось дразнить атлантийца. Дело в другом: он не хотел подвергать жизнь Саншайн опасности.
Темные Охотники не ходят на свидания, но
этому
Темному Охотнику любовные интрижки противопоказаны по другой причине. Любые близкие отношения для него под запретом. Этот урок он выучил много столетий назад — на собственной шкуре.В отличие от других, он проклят собствен
ными
богами. Вот почему Тейлон отказывался от личного Оруженосца. Не хотел, чтобы хоть кто-то из смертных подходил к нему слишком близко.
«За то, что ты отнял у меня, Спейрр из рода Морригантов, ты никогда не узнаешь мира и покоя рядом с любящей душой. Я проклинаю тебя и приговариваю к вечным странствиям в одиночестве. Всех, кого ты полюбишь, — ты потеряешь.
Один за другим будут они гибнуть в муках, и ты будешь бессилен их спасти. Ты будешь знать, что они приговорены к смерти за твое преступление, и мучительно гадать, когда, где и как я решу сразить их. Все они умрут у тебя на руках, — а ты будешь жить и страдать вечно».
И сейчас, много столетий спустя, в его ушах все еще гремел гневный голос бога.
Тейлон застонал, вспомнив, как на руках у него уходила из жизни страстно любимая жена.
«
Спейрр, я боюсь умирать...»
Все это — по его вине.
Все эти смерти.
Все трагедии.
Столько судеб разрушено одной его дурацкой ошибкой! Всего однажды он позволил своим чувствам взять верх над разумом — и погубил не только собственную жизнь, но и жизни всех, кого любил.
Тейлон поднял голову к темным небесам. Страшные воспоминания возвращались к нему, — и это было так мучительно, что с губ его сорвалось хриплое проклятие.
«
Да, вы прокляты
—
шипел у него в ушах новый голос — злобный голос старухи Гары. —Оба вы прокляты, ублюдки беззаконного союза! Убирайся отсюда вместе со своей сестрой, чтобы гнев богов не обрушился и на мою голову!»
Ему было всего семь лет. С беспомощным недоумением взирал он на старую каргу, которой служила мать. Как же так? Ведь, когда мать и Тресс заболели, Гара разрешила Тейлону выполнять за нее ее работу!
Но после смерти матери старуха указала им с Сиарой на дверь.
«— Но как же Сиара? Она совсем маленькая, я не знаю, чем ее кормить! Она умрет!
— Все мы умрем, мальчик. Что мне за дело до того, что случится с отродьем шлюхи? А теперь иди — и помни о том, как быстро меняются наши судьбы. Твоя мать была королевой, величайшей из Морригантов. А теперь она — жалкая падаль, не стоящая даже земли, в которую ее зарыли».
Эти жестокие слова когтями впились ему в сердце. Его мать — не шлюха! Единственная ее вина — в том, что она полюбила его отца.
Для него Фиара из рода Морригантов стоила всех сокровищ мира. Она была бесценна...
— Спокойно! Спокойно! Хватит! — пробормотал Тейлон и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и прогнать воспоминания.
Ашерон прав: ему нужно держать свои чувства под замком. Они заведут его на ложный путь, измучают, а затем и убьют. Для него единственный способ жить нормальной жизнью — не вспоминать. И ничего не чувствовать.
Но не чувствовать он больше не мог: воспоминания, пятнадцать сотен лет хранимые под пудом, вырвались наружу и грозили затопить его сознание.
«Ну и ну! Сын шлюхи явился к тебе, государь, и просит убежища! Скажи, король Айдиаг, что нам с ним делать: свернуть ему шею или просто разрезать ноздри, как рабу, и выкинуть в зимнюю стужу, чтобы он подох там, как паршивый пес?»
И сейчас Тейлон слышал смех сородичей матери. И сейчас переживал свой тогдашний ужас — ужас маленького мальчика, уверенного, что дядя послушается своих воинов и выгонит его вместе с Сиарой. Он стоял посреди гогочущей толпы, прижимая сестренку к груди, — а она извивалась и вопила у него на руках, требуя еды и тепла, которых он ей дать не мог.
Сиаре едва исполнилось два месяца. Тщетно он пытался кормить ее жеваным хлебом и поить козьим молоком.
Все три дня пути она беспрерывно кричала и плакала от голода, и Тейлон не мог ее успокоить.
Айдиаг молчал, не сводя с них глаз, — так долго, что Тейлон успел потерять всякую надежду. Огонь трещал в огромном очаге, и все люди, наполнявшие зал, застыли, ожидая решения короля.
В этот ужасный миг Тейлон ненавидел свою мать. Ненавидел за то, что она покинула свой клан, за то, что умерла и оставила его в одиночестве. За то, что взвалила на него непосильную ношу — ответственность за жизнь сестры.
Больше всего ему хотелось бежать — от ужаса, от унижения, от толпы ненавидящих его взрослых, от Сиары, неотступно требующей того, чего он дать ей не может.
Наконец Айдиаг заговорил.
«— Нет, Парт,
— ответил он своему телохранителю.
—
Чтобы добраться до нас, мальчик прошел долгий путь. Один, в зимнюю стужу, в лохмотьях, даже без башмаков. Мы дадим убежище и кров ему и его сестре. Найдите кормилицу для младенца».
Тейлон едва не рухнул от облегчения.
«— А мальчишка?
— Если он перенесет наказание, от которого бежала его мать, — пусть остается».
Стиснув зубы, Тейлон вспоминал изощренные мучения, которым подвергли его сородичи: голод, жажду, жестокую многодневную порку.
Как он не умер в те дни? Только одно заставляло его жить: мысль о том, что, если он умрет, у Сиары не останется ни одного защитника.
Тогда он жил лишь ради нее.
А теперь... Ради чего он живет теперь?
Тейлон развернулся и зашагал прочь от дома Саншайн, манившего его соблазном утешения. Прочь от вырвавшихся на волю воспоминаний.
Нужно обрести покой.
Забыть о прошлом. Похоронить его раз и навсегда.
Но воспоминания не подчинялись его власти: снова и снова они атаковали его измученное сознание.
Теперь, против собственной воли, он вспоминал день, когда впервые встретил свою будущую жену...
Нинью.
Даже сейчас он готов был пасть на колени при одном звуке ее имени. Нинья стала для него всем. Лучшим другом. Сердцем. Душой.
Только она сумела излечить его раны. В ее объятиях он забывал о том, что думают о нем другие. Весь мир исчезал, оставались лишь они — двое влюбленных.
В смертной жизни Тейлона она была его первой и единственной возлюбленной.
«— Нин, милая, разве я могу смотреть на других женщин, когда есть ты?»
Теперь эти слова преследовали его — вместе с воспоминаниями о сотнях женщин, с которыми он спал после смерти. Женщин, ничего для чего не значивших. Сосудов для облегчения плотской жажды.
Он не хотел ничего о них знать.
Не хотел узнавать по-настоящему ни одну женщину, кроме своей жены.
Нинья и ее любовь разбудили в нем неведомые прежде силы, подарили ему крылья. Рядом с ней мир становился ярким и красочным. Благодаря ей он начал замечать вокруг себя — и в самом себе — то, чего не видел раньше.