Монах - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 12

Не раз и не два Андрею предлагали воспользоваться услугами этих дам, но он отказывался — в душе он так и оставался монахом, хотя в этом мире распутства и его приверженность чистоте могла дать трещину. В прежней, до монастыря, жизни он никогда не отказывал себе ни в хорошем вине, ни в обществе красивых женщин. Первое время в монастыре он аж на стену лез, так ему хотелось секса… потом пообвык. Но тут было слишком много раздражителей…

Андрей еще активнее принялся махать колуном, с удовольствием разбивая звонкие чурбаки.

Внезапно его взгляд привлек один из стражников, вооруженный кроме обычного вооружения арбалетом. Он зашел в трактир, а Андрей задумался: «Вот и арбалет. И покупать не надо. Подстеречь в тихом месте, стукнуть по башке — и арбалет твой. Только не зашибить бы до смерти этого придурка-стражника… Да хоть бы и зашибить — служит ведь исчадиям, так чего с ним церемониться? Может, и так…»

Часа два он рубил и подтаскивал к кухне дрова, поглядывая на то, как наливается вином стражник, прислонивший арбалет к столу. Наконец солдат встал с места, покачнулся, поднял арбалет, положил его на плечо и вышел из трактира.

— Василий, я пойду схожу в лавку, мне надо иголку купить и ниток, поистрепался, надо подшить кое-что.

— Да Матрена тебе зашьет, чего ты будешь сам корячиться. У бабы и получится лучше, чем у тебя!

— Да, Андрей, давай я зашью, чего стесняешься? — откликнулась Матрена.

— Нет, спасибо, я сам. — Андрей открыл дверь и встал на пороге трактира. — Я быстро обернусь.

— Ладно, только не задерживайся, у нас скоро будет наплыв посетителей, помогать на кухне надо будет.

Андрей осторожно зашагал за солдатом, который уже отошел метров на двести. Он опасался упустить его из виду, а еще больше опасался того, что тот направлялся на службу, а не домой. В этом случае его акция будет провалена. В этот раз.

Впрочем, вряд ли тот шел на службу, нажравшись-то. Скорее всего сменился со службы, зашел в трактир, а сейчас идет домой или к бабе. Ведь что делать, когда ты нажрался и считаешь, что весь мир у тебя в кармане? Ну конечно — идти искать приключений на свою пятую точку.

Солдат шел медленно, его коренастая фигура в потертой кольчуге и стоптанных сапогах качалась из стороны в сторону, но он упорно преодолевал притяжение планеты и двигался вперед, сжимая вожделенный для Андрея предмет, удерживая его на плече. Старый вояка даже пьяный заботился об оружии и не выпускал его из рук.

Добротные дома на улице сменились простенькими домишками, те — хибарками, почти лачугами бедняков, и на улицах встречалось все меньше народу. Наконец солдат и его преследователь оказались в промежутке между длинными заборами — улица тут была очень узкой, между заборами было не более пяти метров.

Андрей прибавил шаг, догоняя солдата, приготовился к удару… и вдруг солдат резко остановился, обернулся и сказал практически трезвым голосом:

— Решил меня ограбить? Не советую. Я располосую тебя на части быстрее, чем ты скажешь «ап!». Ты идешь за мной от самого трактира, и ты подсобный рабочий в нем, я тебя там видел. Итак, есть несколько вариантов. Первый: я сейчас делаю попытку убить тебя, ты убегаешь, я нахожу тебя в трактире и достаю там. Второй: я не смогу тебя убить, так как, возможно, ты исчадие, в чем сомневаюсь, иначе ты меня давно бы убил. Третий — я не смогу тебя убить, потому что ты трезвый и более умелый в воинском искусстве — это тоже сомнительно, зачем бы ты работал в трактире, если бы обладал способностью завалить Федора Гнатьева. Четвертый — я тебя просто отпускаю, и ты уходишь, и мы навсегда забываем этот случай. И наконец, пятый — мы сейчас идем с тобой ко мне домой, разговариваем за жизнь, ты мне рассказываешь, какой ты несчастный и как у тебя не удалась жизнь, мы с тобой выпиваем, я даю тебе серебреник, и ты уходишь домой. Что выбираешь? Может, попытаешься напасть?

— А ты умеешь пользоваться этой железкой? — насмешливо улыбнулся Андрей и показал на саблю, висевшую на боку солдата. — Она вообще не приржавела там к ножнам-то?

— Эта-то? — усмехнулся солдат и мгновенно выхватил из ножен клинок, блеснувший в лучах солнечного света чистотой заточки и узорами, похожими на узоры инея. — К твоему сведению, я мастер фехтования, и, если я пьян, это не означает, что я менее опасен, чем когда трезв.

— А самому-то не стыдно стоять с обнаженным клинком против безоружного? — еще больше развеселился Андрей. Солдат ему нравился, вот только жаль, что не удалось добыть самострел. Впрочем, может, и правда поболтать с воякой, можно выведать что-то, что ему пригодится в будущем.

— Да кто знает, безоружен ты или нет, может, ты проклятое исчадие и просто со мной играешь, а через секунду убьешь! Только надеюсь, пока я гнию заживо, отрубить тебе башку. Одной гнидой станет меньше!

— Хм… ты так ненавидишь исчадий? — удивился Андрей. — И не боишься вот так болтать об этом с первым встречным?

— Положим, ты не первый встречный. И еще надо доказать, что я что-то говорил. Вокруг вроде как нет свидетелей? Или у меня глаза их не видят?

— Нет свидетелей. Ну что же, Федор Гнатьев, пошли побеседуем за жизнь. Может, уберешь все-таки свою железку?

— Э-э, попочтительнее с этой «железкой»! — возмущенно прикрикнул Федор. — Эта «железка» досталась мне от деда, а куплена на юге, сделана отличными мастерами и стоит столько, сколько десяток таких, как ты, не стоят! — Солдат плавным отработанным движением убрал саблю в ножны и повернулся вполоборота к Андрею. — Пошли! Тут недалеко мой домик, там я и живу. Сразу предупреждаю — сокровищ не храню, не нажил. Кроме бутыли вина… ну, может, пары бутылей, никаких ценностей дома нет. Но и бутыли я без боя не отдам, костьми лягу, а сокровище не выпущу из рук!

Минут через десять улица привела их к довольно крепкому забору, за которым стоял большой дом с облупившейся голубой краской на шершавых от времени досках. Видно было, что дом знавал и лучшие времена.

— От родителей достался, — пояснил солдат, — я тогда был в походе на Матусию, которая не хотела признавать, что вера Сагана есть самая лучшая вера на свете.

— И что, теперь признала?

— Теперь признала, — угрюмо сказал Федор, — теперь нет Матусии. Долго они держались, но куда им против исчадий? Особенно когда чума выкосила половину страны. Думаю, без исчадий не обошлось. После этого я и ушел из армии. Давай садись, выпьем. Хоть будет с кем поболтать. А то я тут одичал совсем. Пить в одиночку верный способ сойти в могилу… впрочем, не в одиночку — тоже. Ну что, за знакомство, — поднял глиняную кружку солдат. — Кстати, как тебя звать-то?

— Андрей. За знакомство.

Они чокнулись, отпили из кружек, солдат посмотрел по сторонам, вроде как искал, чем закусить, не нашел и махнул рукой — нет так нет.

— И чего ты за мной тащился? Что хотел попереть? — спросил Федор, продолжая отхлебывать кисловатое красное вино из кружки. — Сокровищ у меня не наблюдается, железяк, как ты говоришь, на мне более чем достаточно, можно и по шее огрести… Так что тебе понадобилось от старого вояки? — Федор неожиданно ловко пришлепнул пробегающего по столу таракана, вытер о штанину опоганенную ладонь и внимательно уставился в лицо гостю. — А может, тебя как раз мои железки-то и привлекли? Интересный случай… я верно угадал?

— Верно, — решился Андрей. — Мне нужен арбалет, а купить я его не могу.

— Почему не можешь? Дорого? Или другое что-то?

— И дорого, и не могу засвечиваться — зачем это кухонному рабочему боевой арбалет.

— И правда, — ухмыльнулся солдат, — зачем кухонному рабочему боевой арбалет?

— Можно, я тебе не скажу? — затвердев лицом, ответил Андрей. — Это мое дело, и я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, о нем знал.

— Похоже, кого-то пришить собрался? — посерьезнел Федор. — И не хочешь, чтобы дорожка привела к тебе. Могу понять. Тот, кого пришить собрался, заслуживает этого?

— Заслуживают.

— Ух ты! Да ты не одного собрался пришить, похоже на то. И дай-ка угадаю кого… ну-ка… не может быть! Так это не ты ли сжег храм Сагана? Я сразу не поверил, что это настоятель напился и поджег. И я слышал, что сюда приезжает комиссия адептов с проверкой… понятно. Теперь понятно. Но я в этом не хочу участвовать. Стоит попасть на глаза исчадию, и все — труп. Если узнают, что я дал тебе арбалет — я труп. Извини, Андрей, я хочу еще пожить.