Монах - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 36

— Верно подумала… умная девочка… — Федор пристально посмотрел в глаза Алене. — Да, я не хочу, чтобы ваша шайка знала, что он получил раны в драке с кикиморой. И хочу тебя спросить: ты как к этому относишься и что будешь делать завтра? В принципе ты получила что хотела и можешь идти домой, но я не хочу, чтобы ты на каждом углу кричала об увиденном. Что будет с Андреем, я не знаю, но, когда он встанет на ноги, не желаю, чтобы каждая собака знала о том, что он стал оборотнем. Ну так что ты думаешь делать?

— А возьмите меня с собой? — нерешительно предложила Алена. — Прислуживать буду, работать буду, а?

— Ты чего несешь-то? — развел руками Федор. — Ты откуда нас знаешь? Может, мы ненормальные, любим насиловать и убивать? Может, разбойники с тракта? Может, убийцы и нас разыскивает власть? Как так можно с первыми встречными уезжать куда глаза глядят?

— А куда мне деваться? — тихо и горько сказала Алена. — Возвращаться в село? Они говорят — помогали мне! Как же! Сколько я полов перемыла, сколько прислуживала в их домах — да они бесплатно кусочка не дали, я голодная ходила, дочери все отдавала! Как мой муж пропал на охоте, якобы его медведь порвал, так мы и впали в нищету — распродали все, что было, они скупали у нас за медяки нажитое отцом и мужем. Староста строит из себя благодетеля… гадина! Все норовил по заду меня погладить, за грудь ущипнуть, когда я у них в доме прислуживала, — пока жена не видит. А дочка его… видела я, как у вас челюсти отвисли, да, красавица, наградила ее судьба красотой… и пометила нечистой силой. Давно уже поговаривали, что ее мамаша была кикиморой, только никто не мог поймать за этим делом — сама куда-то исчезла, вроде как утопла в болоте, но сдается мне, что прибили ее где-нибудь, вот и дочка ее такая же. А староста любит ее… любил, вот и прикрывает как может. И все молчат… и я молчала, да. Когда отец пропал и потом его нашли растерзанным — молчала, когда мужа якобы медведь задрал, тоже молчала, а когда Настена пропала — вот тут уже терпение лопнуло! А они все молчат, только рыла свои прячут — знают ведь, твари, что происходит. Не хочу я к ним возвращаться, возьмите меня с собой — мне все равно там не жить! То из меня шалаву сделать пытаются, то в прислуги, на самую грязную работу норовят засунуть — не хочу туда опять! Что мне там терять? Дом? Что мне этот дом, когда там есть нечего и тоска по углам. Барахло? А нет у меня ничего, поизносилась вся, поистрепалась… нищая я. Только и осталось что мое тело да дочка моя. — Алена помолчала и, потупив взгляд, сказала: — Хочешь… можешь жить со мной… только не оставляйте меня в деревне. Я красивая, правда, только грязная сейчас, болотом пахну, а так я не хуже этой Марвины, кикиморы, смотри!

Алена скинула с себя сарафан и осталась в одной нижней юбке, потом сняла и ее. Даже в неверном свете костра она была прекрасна — действительно, ее тело мало чем отличалось от тела убитой кикиморы, только грудь поменьше да бедра чуть полнее — но от этого ничуть не менее соблазнительные.

Федор впился глазами в Алену, от неожиданности даже охрип и изменившимся голосом сказал:

— Не надо. Ты прекрасна, да, я понимаю толк в женщинах, но я не такой подлец, чтобы воспользоваться твоим телом вот так, в уплату. Иди-ка лучше выстирай одежку, вымойся — а то и правда пахнет от тебя дурно. Возьми там у меня в фургоне рубаху, штаны, сапоги… правда, они тебе не пойдут по размеру, но ничего, на время сойдут, переоденься, а сарафан с юбкой вывеси посушиться. Заберем тебя, да, обещаю. Поедешь с нами, будешь работать — готовить, ухаживать за лошадьми, все что мы делаем, то и ты будешь делать. Доедем до города, там что-нибудь придумаем, как тебя пристроить, с нами ехать нельзя — опасно. Рассказывать тебе ничего не буду, это не твое дело. Но жизнь твою постараемся устроить — слово даю. Иди.

Алена смущенно кивнула, стесняясь, натянула сарафан и полезла в фургон искать одежду. Через десять минут на краю болота послышался плеск — новый член экипажа смывал с себя засохшую грязь.

Федор усмехнулся в усы и обратился к бесчувственному товарищу:

— Видишь, Андрюха, как дурно ты на меня влияешь? Такая красотка — ни один мужик бы не устоял, а все ты! Нет бы мне утащить ее в кусты и заставить извиваться от страсти — а я играю в благородство! Сейчас ты бы сказал, что и без тебя я не стал бы пользоваться слабостью несчастной женщины… возможно… кто знает? Ну уж больно хороша! Ты-то вон повалялся под красоткой, так что она в страсти тебе всю спину ободрала, до костей, понимаешь! А я вот теряюсь! Ладно, что там у тебя?

Федор опять пощупал шею раненого — показалось ему или нет, но пульс стал немного ровнее… а может, действительно показалось.

Вот только не понравилось то, что шея была очень, очень горячей, раненого лихорадило так, что того и гляди кровь свернется… фигурально выражаясь. Лицо было красным — различимо даже в полумраке. Федор нахмурился и осторожно накрыл Андрея одеялом, отогнав вьющихся комаров.

На удивление, несмотря на близость болота, комаров было довольно мало, отметил себе солдат — возможно, костер отгонял их дымом, а может, просто место открытое и продуваемое.

Выбросив из головы комаров, Федор полез в фургон, забыв про спящую там девочку, и чуть не наступил на нее. Тихо выругался, осторожно достал столик и стулья, вино, вылез из повозки и расставил мебель у костра. Вытряс продуктовые запасы — выложил кусок мяса, черствый хлеб, кинжалом нарезал, как мог, следя за тем, чтобы не поцарапать стол, он ему очень нравился, остался еще от отца. Лакированное дерево было искусно соединено медными петлями так, что в сложенном состоянии стол занимал очень мало места, становясь плоской доской, которую можно было уложить на дно фургона. То же самое и стульчики — раскладные, могут выдержать не только хрупкое женское создание, но и таких здоровых мужиков, как Федор и Андрей.

Сзади послышались легкие шаги, и Федор сказал:

— Найди там в фургоне стаканы — забыл взять, и садись за стол, вечерять будем. Ты вино пьешь?

— Нет. Если только немного…

— Давай тебе разбавим водой — да, наверное, и я разбавлю, а то мой друг все меня ругает за пьянство. Я и правда что-то лишнего пью последние годы, надо кончать с этим делом. Нашла? Молодец. Давай жуй — утром без завтрака поедем. Я вот что думаю — не будем мы ни в какие трактиры заезжать, черт с ними, дотерпим до города. Остается двадцать верст — четыре часа езды… забыл! Вот что, отложи кусок хлеба и мяса девчонке — она-то терпеть не может без еды, ну а мы с тобой потерпим, да?

— Конечно. — Алена благодарно кивнула и убрала в чистую тряпицу кусок мяса с ладонь и кусок хлеба, потом уселась, глядя в огонь и отвернувшись от стола.

— Эй, ты чего, мать твою за ногу! Ну-ка жри давай! — рассердился Федор. — Свою долю, типа, дочери отдала? Так бы и врезал тебе! Ешь, говорю! Хватит нам — заморим червячка, и все, ночью все равно спать надо, а не жрать! И вина хватани все-таки, разбавь водой и пей — легче будет, нервы отпустит.

— Боюсь вино пить, — несмело ответила Алена, — на голодный желудок, да после этой всей… опьянею.

— Пару глотков — ничего не будет. Доедай, пей и марш в фургон, а я с Андрюхой останусь. Давай-давай, а то девчонка проснется, перепугается, она ведь помнит только, что ее похитили, может крепко напугаться.

Алена ушла в фургон, а Федор улегся рядом с другом, глядя на языки костра.

В голову лезли всякие гадкие мысли. Например — что будет с Андреем, если он выживет? Он ведь наверняка заразился от кикиморы — его раны были буквально залиты ее кровью. Это стопроцентная гарантия заражения. И что дальше? Ну вот превратится он в кровожадного монстра, и что тогда? Неужели и правда он не сможет сдержать свою убийственную натуру? Ведь и когда он был якобы обычным человеком, более страшного бойца Федор не видал — он не ярился, не пускал пену и слюни, не орал для поднятия боевого духа, а спокойно убивал.

А если к этому присоединится жажда крови, жажда убийства, а более всего — невероятная скорость, сила, реакция, регенерация кикиморы? Кто сможет с ним совладать? А если в момент «озверения» радом окажется некий усатый друг? Куда только усы полетят… Ну друг-то ладно — а если посторонние, совершенно невинные люди? Ох, Андрей, задал ты мне задачку! Что делать, а? Ну что делать?! Может, отрезать ему голову, пока он без сознания? Р-раз — и нет проблемы! А как он будет жить с мыслью, что убил беспомощного друга? Зачем тогда он его вообще лечил? Ну лечил-то по инерции — друг в беде, раненый, а сейчас вот задумался — а может, зря он мучается? А если выживет — скажет ли он спасибо за то, что дал ему превратиться в дикого зверя?