Дрожь - Стивотер Мэгги. Страница 48

Когда я закончил разбивать яйца и влил в них майонез, Грейс уже рубила в миске масло с мукой. В кухне внезапно закипела работа, как будто нас здесь был целый легион.

— Это еще что такое? — осведомилась Изабел, с подозрением глядя на пакет, который сунула ей в руки Грейс.

— Грибы, — прыснула Грейс.

— Они похожи на коровьи лепехи.

— Хотела бы я иметь такую корову. — Грейс отстранила Изабел и плюхнула в сотейник кусок масла. — Ее задница стоила бы миллион. Давай клади их сюда и пассеруй до мягкости.

— Долго?

— До мягкости, — повторил я.

— Ты все слышала. — Грейс протянула руку. — Сковороду!

— Помоги ей, — велел я Изабел. — А я позабочусь о мягкости, раз уж ты не в состоянии.

— Я и так мягкая, — пробормотала Изабел.

Она передала Грейс две формы, и Грейс ловким жестом фокусника уложила на дно каждой по пласту теста. Потом она принялась показывать Изабел, как защипывать края. Судя по всему, процесс у нее был отработан до мелочей; у меня сложилось впечатление, что Грейс справилась бы со своей работой куда быстрей, если бы мы с Изабел не путались у нее под ногами.

Я смотрел, как эти двое защипывают тесто, и губы у меня сами собой расплылись в улыбке.

— Что скалишься? — бросила мне Изабел. — Следи за грибами!

Грибы удалось спасти в самый последний момент, и я вывалил к ним шпинат, который Грейс сунула мне в руки.

— Моя тушь! — воскликнула Изабел, перекрывая шум стряпни.

Я оглянулся и увидел, как они с Грейс со смехом и слезами шинкуют лук. Тут едкий луковый дух ударил мне в нос, и у меня тоже защипало глаза.

Я протянул им сотейник.

— Давайте его сюда.

Изабел ссыпала лук в сотейник, а Грейс хлопнула меня по заднице перепачканной в муке рукой. Я вывернул шею, пытаясь увидеть, не осталось ли отпечатка, а Грейс тем временем повозила ладонью по остаткам муки и сделала вторую попытку.

— Это же моя песня! — внезапно завопила она. — Сделай погромче! Погромче!

Это была Мэрайя Кэри в наихудшем ее варианте, однако сейчас это оказалось самое то, что нужно. Я выкручивал ручку громкости, пока не завибрировали динамики, прислоненные к жестяным коробкам. Тогда я поймал Грейс за руку, притянул ее к себе, и мы принялись танцевать какой-то безумный, жутко неуклюжий и невыносимо эротичный танец. Она танцевала спиной вплотную ко мне, вскинув руки, а я обнимал ее за талию, слишком низко, чтобы это объятие можно было назвать целомудренным.

Вот такими мгновениями и измеряется жизнь, промелькнула у меня мысль. Грейс запрокинула голову, изогнув длинную бледную шею, и потянулась губами к моим губам, и за миг до того, как они встретились, я перехватил тоскливый взгляд Изабел, устремленный на нас.

— Скажите мне, на сколько ставить таймер, — буркнула пойманная с поличным Изабел и отвела глаза. — А потом, может быть, все-таки поговорим?

Грейс все еще прижималась ко мне спиной, окруженная надежным кольцом моих рук, с ног до головы перепачканная мукой и такая аппетитная, что у меня в глазах потемнело от желания немедленно остаться на этой кухне с ней наедине. Она лениво махнула в сторону раскрытой поваренной книги, опьяненная моей близостью. Изабел сверилась с рецептом и завела таймер.

Вдруг стало понятно, что делать больше нечего, и на миг повисла тишина, потом я сделал глубокий вдох и обернулся к Изабел.

— Ладно, я расскажу тебе, что случилось с Джеком.

Изабел с Грейс явно опешили.

— Давайте присядем, — предложила Грейс и вывернулась из моих объятий. — Идите вон туда, в гостиную. Я сделаю кофе.

Мы с Изабел прошли в гостиную. Там, как и на кухне, царил кавардак, которого я не замечал, пока не появилась Изабел. Чтобы освободить себе место на диване, ей пришлось передвинуть груду высохшего белья. Садиться рядом с ней мне не хотелось, поэтому я опустился в кресло-качалку напротив.

— Почему ты не как Джек? — спросила Изабел, искоса глядя на меня. — Почему ты не превращаешься в волка и обратно?

Я и бровью не повел; не предупреди меня Грейс, что Изабел обо всем догадалась, возможно, я не был бы столь хладнокровен.

— Я такой уже давно. Постепенно становишься все стабильнее. Это только поначалу вечно превращаешься туда-сюда. Отчасти это связано с температурой, но не настолько сильно, как потом.

— Ты сделал это с Джеком? — выпалила она мгновенно.

Я нарочно не стал скрывать отвращения.

— Я не знаю, кто это сделал. Нас таких довольно много, и не все из нас приятные люди.

О его пневматическом ружье я решил не упоминать.

— Почему он такой злой?

Я пожал плечами.

— Понятия не имею. Может, потому что он злой по жизни?

Прищур Изабел стал недобрым.

— Послушай, укус не делает из тебя чудовище. Ты просто превращаешься в волка. Но при этом внутри остаешься таким, какой ты есть. В волчьем обличье и в момент превращения человеческие тормоза отсутствуют, так что если ты по природе своей вспыльчив или склонен к насилию, то эти черты усугубятся.

Вошла Грейс, с трудом удерживая на весу три кружки с кофе. Изабел взяла кружку с бобром на боку, а я — с логотипом какого-то банка. Грейс плюхнулась на диван рядом с Изабел.

Та на миг закрыла глаза.

— Так. Давайте еще раз по порядку. На самом деле мой брат не погиб. Волки только покусали его, а потом он стал оборотнем? Прошу прощения, я не слишком разбираюсь во всей этой потусторонней бодяге. И вообще, там же еще было что-то про луну, серебряные пули и прочая тому подобная чушь?

— Он восстановился, но не сразу, — объяснил я. — На самом деле он не был мертв. Не знаю, каким образом он сбежал из морга. Луна и серебряные пули не более чем миф. Как тебе объяснить... Это... это болезнь, которая обостряется в холода. Думаю, миф про луну возник из-за того, что ночью обычно холодает, так что новоиспеченные оборотни часто превращаются в волков по ночам. Вот люди и стали думать, что это луна во всем виновата.

Изабел держалась весьма достойно. Она не собиралась падать в обморок, и страхом от нее тоже не пахло. Она отхлебнула кофе.

— Ну и гадость.

— Это растворимый, — принялась оправдываться Грейс.

— Так мой брат узнает меня, когда он в волчьем обличье? — уточнила Изабел.

Грейс взглянула на меня; а у меня не хватило духу посмотреть ей в глаза, когда я отвечал.

— Разве что смутно. Кто-то в волчьем обличье ничего не помнит о своей человеческой жизни, кто-то кое-что помнит.

Грейс отвела взгляд и принялась прихлебывать кофе, старательно изображая равнодушие.

— Значит, вас целая стая?

Изабел задавала правильные вопросы. Я кивнул.

— Но Джек пока что их не нашел. Или они его не нашли.

Изабел долго водила пальцем по краю кружки, потом перевела взгляд с меня на Грейс и обратно.

— Ну и в чем тут подвох?

Я опешил.

— Какой подвох?

— А такой, что ты тут рассказываешь мне все это, а Грейс делает вид, будто все прекрасно, но на самом деле все отнюдь не прекрасно.

Пожалуй, ее прозорливость меня не удивила. Едва ли можно очутиться на вершине школьной пирамиды, не разбираясь в людях. Я уткнулся в нетронутую чашку с кофе. Кофе я не любил: вкус был слишком резким и горьким. Я так долго был волком, что успел отвыкнуть от него.

— Каждому из нас отпущен свой срок. Чем больше времени проходит после укуса, тем более незначительное похолодание нам нужно, чтобы превратиться в волка. И тем более сильного потепления приходится ждать, чтобы вернуться в человеческий облик. В конце концов мы перестаем превращаться в людей.

— И какой он, этот срок?

Я не смотрел на Грейс.

— У всех по-разному. У большинства он измеряется годами.

— Но не у тебя.

Мне хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась. Я не знал, как долго еще Грейс сможет сохранять бесстрастное выражение. Но лишь слабо покачал головой, надеясь, что Грейс смотрит в окно, а не на меня.

— А если бы вы жили во Флориде или еще где-нибудь, где тепло?

Я с радостью ухватился за возможность увильнуть от разговора обо мне.