Мое солнышко (СИ) - "Motoharu". Страница 2
- Костян, ты чё-то совсем запропал со своей работой, - Славка после армии стал здоровенным, серьёзным и очень взрослым. Надо заметить, что ему армия пошла на пользу.
- Я ещё и к поступлению готовлюсь в универ, на заочку хочу.
- Это ты у Васильева, что ли, научился плохому? – Антоха загыкал и захотелось навесить ему подзатыльник за разговорчики в строю. – Прям друзья – не разлей вода стали.
- А хоть бы и стали, мне с ним интересно, - пожал я плечами и сделал большой глоток коньяка. Палёный… аж слёзы на глаза навернулись. – Вот, - прохрипел я, - даже плачу из-за него.
Акимовы заржали, больше про тебя никто не вспоминал, и то хорошо. Не для них вся эта история. Она вообще ни для кого, кроме нас двоих. И так приятно мне стало, что прям настроение появилось. Всегда хотел, чтобы было так – тайна только твоя и моя.
Когда я был уже готов к запуску в космос, вся честная компания собралась пойти в соседний район, кого-то там мутузить. И я тоже, в первых рядах, надо заметить. Общее веселье весьма заразительно. Девчонку Славки обидел какой-то мудила, нужно отомстить. А что, очень даже замечательный повод! Я бы тоже за тебя ноги всем повыдергал, правда, один бы пошёл…
Мудилу мы не нашли, зато встретили ещё каких-то знакомых, сложились, выпили по этому поводу, куролесили по району до поздней ночи.
Я даже и не заметил, как рядом со мной оказалась эта девчонка. Мелкая, русая, чуть кудрявая… Я гладил её по волосам и улыбался. Целовал локоны и шептал что-то про пшеничное поле и солнце, моё солнышко... Когда звякнула пряжка ремня и горячая ладошка коснулась живота, я наконец-то очнулся. Ладошки всегда холодные, так что сердце на миг замирает от восторга – сейчас согрею.
- Ты чего? – шепчет она в темноте, голос чуть хриплый, прокуренный. Чужой. – Уже не хочешь? Ты ж хотел, я же твоё солнышко…
- Извини, мне нужно… - оказалось, что на разложенном диване ещё уместились и Славка со своей девчонкой, но они крепко спали, обнявшись. Я с трудом перебрался через них, с горем пополам обулся и вылетел из квартиры как ошпареный. На улице уже занимался рассвет. На майские праздники обещали снег. Я всё ещё был чертовски пьян, но отчётливо понимал одно – опять влип. Ты мне не доверяешь, а я себе доверяю? Но она так была на тебя похожа, эти волосы… Я ж чокнутый, совсем чокнутый. Мне ж ничего больше не нужно, только потрогать твои волосы.
В Чехии сейчас ещё ночь, но я не могу ждать, мне нужно позвонить тебе срочно, чтобы понять, что ты есть.
- Костя… что случилось? – сонный, настороженный голос, твой голос. Родной.
- Соскучился, - тихо, как если бы прошептал на ухо. – На людей бросаюсь.
- Опасный тип, да? – смеёшься в трубку.
- Да вообще дикий. Приедешь, совсем не узнаешь.
- Узнаю, отмою, побрею, и будешь как новенький.
- А старенький уже не нужен?
- Нужен. Любой нужен. Просто когда ты колючий, то потом лицо саднит.
- Вот незадача… Я ж не только лицо целую.
- Ну… - смутился, так люблю смущать тебя. Если смущаешься, значит, не грустишь. – Не только…
- Буду знать: небритому целовать запрещено, и не только лицо.
Опять смеётся в трубку.
- Костя, я тоже по тебе соскучился.
- Да ладно, играй уж там на своей балалайке, за меня не волнуйся.
- Не обижай инструмент, его многие профи хвалят.
- Тебя хвалят, чудо… солнышко моё, - едва слышно.
Вздох.
- Люблю тебя, Костя.
- Я тоже. До связи, Димка.
Три дня осталось переждать, доползти… ну сколько ни вспоминай, руки всё равно ноют – обнять, коснуться. Впитать запах, голос, вкус, каждый раз знакомое, каждый раз новое, и невозможно насытиться. А только таять, таять.
Моё солнышко.