Сплошные сложности (ЛП) - Гибсон Рэйчел. Страница 7

Принимая во внимание его сексуальную жизнь до аварии, то, что у него не вставало, должно было испугать Марка до смерти. У него всегда могло встать. День или ночь — не имело значения. Хитмэн всегда был готов. Ему никогда не требовалось многого для правильного настроения. А теперь — даже горячее лесбийское порно не вызывало никаких эмоций.

Откинув толстые покрывала, Марк забрался на кровать. Он стал лишь оболочкой мужчины, которым был когда-то. Так душераздирающе, что он мог бы взять пузырек с таблетками, стоявший на ночном столике, и положить этому конец. Если бы такой поступок не был еще более душераздирающим. Если бы это не было решением труса.

Марк никогда не принимал трусливых решений ни в чем. Он ненавидел слабость, что было одной из причин, по которой он ненавидел этих сиделок, хлопотавших вокруг него, считавших ему пульс и проверявших таблетки.

Через несколько минут подействовал «эмбиен», и Марк провалился в глубокий безмятежный сон. И снилась ему лишь единственная мечта, которая у него когда-либо была. Он слышал рев толпы, который смешивался с щелчками графитовых клюшек по льду и «ш-ш-ш» бритвенно-острых коньков. Запахи арены наполняли его нос: пот и кожа, свежий лед и случайно долетевший аромат хот-догов и пива. Хитмэн мог чувствовать адреналин и изнеможение во рту, пока его сердце и ноги неслись по льду — шайба на крюке клюшки. Он мог чувствовать холодный ветер, овевавший щеки, забиравшийся за ворот свитера и охлаждавший пот на груди. Тысячи глаз смотрели на Марка: он ощущал их ожидание, мог видеть волнение на размытых лицах, когда проносился мимо.

В своих снах он возвращался. Он снова был целым. Был мужчиной. Его движения были плавными и легкими и без боли. Иногда ему снилось, что он играет в гольф или бросает фрисби своей старой собаке Бэйб. Бэйб умерла пять лет назад, но это не имело значения. Во сне они оба были полны жизни.

Но в суровом свете утра он всегда просыпался в сокрушительной реальности: жизнь, которую он знал, закончилась. Изменилась. Превратилась во что-то другое. И он всегда просыпался с болью: застывшие мышцы и ноющие кости.

Лучи утреннего солнца проникли в щель между занавесками и упали в изножье кровати королевских размеров. Марк открыл глаза, и по телу прокатилась первая волна боли. Он взглянул на часы, стоявшие на ночном столике. Восемь двадцать пять утра. Он проспал отличных девять часов, но не чувствовал себя отдохнувшим. Бедро пульсировало, а мышцы ноги застыли. Марк медленно поднялся, отказываясь стонать или охать, пока перебирался к краю постели.

Ему нужно было шевелиться, прежде чем мышцы охватит спазм, но он не мог двигаться слишком быстро, иначе мышцы завяжутся узлом. Марк потянулся за пузырьком «викодина» на столике у кровати и проглотил несколько таблеток. Осторожно встал и взял алюминиевую четырехугольную трость, стоявшую рядом с кроватью. Большую часть времени он чувствовал себя хромым стариком, а в особенности по утрам, прежде чем мог разогреть мышцы.

Размеренно и медленно он прошел по толстому бежевому ковру в ванную. Алюминиевая трость ударялась о гладкий мраморный пол. Большую часть своей взрослой жизни Марк просыпался, испытывая боль разной степени. Обычно от жестких ударов, которые он получал в игре, или от старых спортивных травм. Он привык работать, преодолевая боль. Она всегда была частью его взрослой жизни, но совсем не походила на то, как он страдал сейчас. Теперь ему было нужно нечто большее, чем «мотрин», чтобы прожить день.

Подогрев под полом согрел босые ноги, когда Марк встал перед унитазом, чтобы отлить. Этим утром была назначена встреча с врачом. Обычно Хитмэн ненавидел бесконечные посещения докторов. Большую часть времени в клинике приходилось проводить в ожидании, а он никогда не был терпеливым мужчиной. Но сегодня надеялся получить хорошие новости, что ему больше не надо носить лангету на руке. Может, это был и небольшой, но все-таки прогресс.

Откинув волосы с глаз, Марк спустил воду. Ему также нужно было записаться к парикмахеру. Он стригся один раз в госпитале, но это раздражало до чертиков. То, что он не мог просто сесть в машину и поехать в парикмахерскую, выводило из себя и напоминало о том, как сильно он зависит от других людей.

Он спустил боксеры вниз по ногам, по темно-розовому шраму, портившему его левое бедро и колено. Из всего, по чему Марк скучал из своей старой жизни, вождение было почти наверху списка. Он ненавидел, что не мог сесть в одну из своих машин и уехать. Хитмэн провел в разных больницах пять месяцев. Теперь он чуть больше месяца был дома и чувствовал себя в ловушке.

Оставив трость у унитаза, Марк оперся здоровой рукой о стену и двинулся к душевой кабинке. Включил воду и подождал, пока она нагреется, прежде чем зайти внутрь. После месяцев обтираний губкой в больницах он полюбил стояние в душе на собственных ногах.

За исключением травмы правой руки и перелома правой большой берцовой кости, большая часть переломов пришлась на левую сторону тела. Доктора уверили, что способность водить вернется. Марк с нетерпением ждал того дня, когда больше не нужно будет полагаться на кого-то.

Горячая вода брызнула ему на грудь, и он подставил голову под мощную струю. Марк был твердо уверен, что избавился от сиделки с двухцветными волосами и Пуччи. Капли воды скользили по растянувшимся в улыбке губам, когда он вспомнил, как она задохнулась от возмущения. По тому, как она произнесла «Пуччи», Марк понял, что это, должно быть, какой-то дорогой дизайнер. Она сказала это так же, как его бывшая жена говорила: «Это Шанель». Марку было все равно, сколько что-то стоит. Он знал, что вещь ужасна, когда видел ее.

Вымыв волосы, он намылил тело, затем потянулся за съемной душевой головкой и выключил массажный режим. Поднес ее к левому бедру и позволил горячей воде выбить всю дурь из мышц. Было чертовски больно, но самую сильную боль это облегчило. Закончив, Марк вытерся и почистил зубы. Однодневная щетина покрывала его щеки и подбородок. Вместо того чтобы побриться, он подошел к большому гардеробу и надел спортивные штаны из синего нейлона и обычную белую футболку.

Сунул ноги в черные найковские сланцы, потому что завязывание шнурков было настоящей морокой. Вчера утром перед пресс-конференцией Марку понадобилась вечность, чтобы застегнуть рубашку и завязать шнурки на туфлях. Ну, может, и не вечность, но то, что раньше он делал не думая, теперь требовало от него раздумий и усилий.

Положив лангету на правую руку, Марк закрепил ее липкой лентой, прежде чем взять черную титановую трость с дивана, где сидел прошлой ночью.

Первоначальные владельцы дома построили лифт для слуг в большом шкафу дальше по коридору. Опираясь на трость, Марк вышел из спальни, прошел мимо винтовой лестницы, по которой когда-то взбегал, перепрыгивая через две ступеньки. Он взглянул на изящные перила из дерева и кованого железа, двигаясь по лестничной площадке. Солнечный свет струился сквозь витражные стекла на входной двери, отбрасывая расплывчатые рисунки на мраморный пол. Открыв дверь шкафа, на маленьком лифте Марк спустился вниз и, когда двери лифта раздвинулись, вышел в кухню. Он насыпал себе в чашку «Уиттис» и поел за кухонным столом, потому что нужно было, чтобы что-то находилось в желудке, иначе таблетки, которые Марк принял, вызовут тошноту.

Он ел завтрак чемпионов сколько себя помнил. Возможно, потому что его отец мог позволить себе кормить этим сына. Иногда Марк не мог вспомнить, что делал на прошлой неделе, но он помнил, как сидел за старым кухонным столом своей бабушки, покрытым желтой скатертью, в центре которой стояла белая сахарница, и ел «Уиттис» перед школой. Он с полной ясностью помнил утро в тысяча девятьсот восьмидесятом году, когда бабушка поставила на стол оранжевую коробку, и Марк уставился на олимпийскую сборную по хоккею, изображенную на ней. Его сердце остановилось. Горло сжалось, пока он смотрел на Дэйва Силка, Нейла Бротена и других парней. Ему было восемь, и они были его героями. Бабушка сказал, что он может вырасти и стать тем, кем захочет. Он поверил ей. Он не очень во многое верил, но верил тому, что говорила бабушка Бресслер. Она никогда ему не врала. И все еще не врала. Даже тогда, когда солгать было бы проще. Когда Марк очнулся от комы через месяц после аварии, первое, что он увидел, было ее лицо. Она стояла рядом с отцом Марка в изножье кровати. А потом рассказала внуку об аварии. Бабуля перечислила все его травмы, начиная с перелома черепа и заканчивая сломанным большим пальцем ноги. Она не упомянула лишь, что он больше не сможет играть в хоккей, но и не надо было. Марк понял это, услышав о травмах и посмотрев в глаза отца.