Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ) - Баздырева Ирина Владимировна. Страница 144

Ника до самого утра, промаялась над вопросами которые задал ей замок Репрок, а когда ее осторожно тронули за плечо, она взвилась в кресле так, что не на шутку перепугала Христину. Та прижав руку к полной груди, круглыми темными глазами смотрела, на дико озирающуюся по сторонам, заспанную монахиню.

— Ох, будьте великодушны, и простите меня, сестра, что пришлось разбудить вас после бессонной ночи. Но то не моя воля. Отец Фарф дожидается внизу, потому как баронесса пожелала посмотреть на вас. А я вам поесть принесла. Вот, — она поставила на стол кружку теплого молока накрытую ломтем свежеиспеченного хлеба, — покушайте. Отец Фарф подождет.

Ника выбралась из кресла, подошла к столу и под укоризненным взглядом Христины, стоя, принялась за еду.

— Не представляю, как вы выдерживаете бессонные ночи, не смыкая глаз,— прожевав хлеб и запив его молоком, проговорила Ника. — Мне и одна-то ночь далась тяжело.

— Это потому что вы усердно исполняли свои обязанности, — поджав губы ответила Христина и с осуждением добавила. — Не то, что некоторые на чью лень не найдешь никакой управы.

— А разве не вы прислуживаете теперь леди Айвен?

— Ах, что вы, нет. Я ведь состою у ее светлости, баронессы, а к леди Айвен забегаю от случая к случаю, потому как, после бедняжки Маргарет, приставили к молодой госпоже в прислужницы непутевую девку.

— Так вы, стало быть, не дежурили у постели леди Айвен по ночам?

— Как же, разочек или два пришлось бодрствовать ночным часом у ее одра, но… ох… Если, по чести, сестра, то я так накручусь за день, что нет уже никакой мочи провести ночь без сна. Вот и валюсь в кресло и сплю как убитая. Бывало сама просыпаюсь от своего собственного храпа, но как бы то ни было сплю я чутко.

Свои сомнения на этот счет, Ника оставила при себе.

— Благодарю за завтрак, Христина, — Ника поставила кружку на стол. — Пойду я, а то отец Фарф совсем потеряет терпение и мне достанется.

Она стряхнула крошки с рясы, поправила на голове покрывало, пошла к двери и как вкопанная остановилась у сундука.

Сухие пучки трав уже не издавали пряный аромат, от них теперь шел гнилой дух плесени. Сами травы почернели и покрылись черной слизью, а их засохшие ягоды и цветы оказались покрыты седым налетом пышной плесени. Эта мразь успела подгадить и здесь.

Ника вытащила свою сумку и принялась деловито рыться в ней, а как только Христина вышла, извлекла из нее стилет, быстро сунув его за отворот башмака. Потом, подобрав у камина две длинные щепки и действуя ими на подобие китайских палочек, смела то, что осталось от сушеных трав в холщовый лоскут и бросила все это в огонь.

Отец Фарф встретил ее внизу винтовой лестницы, ворчливо выговорив за опоздание. Мол, негоже заставлять госпожу ждать себя, ей это может сильно прийтись не по нраву. На что Ника, спрятав руки в широких рукавах рясы, с поклоном попросила прощения. Старик тут же отошел, поворчал для порядка еще немного и повел ее в холл.

Пиршественный зал замка Репрок с уходящим ввысь, потолком, был огромен. Свет факелов не мог разогнать царившую там тьму. В таких вот залах хозяева замков устраивали грандиозные пиршества с выступлениями бродячих акробатов и жонглеров, а в дни осады в нем укрывались жители деревни, сидя вповалку на каменных плитах пола. Здесь, коротая долгие зимние вечера, собирались все домочадцы и тогда у жарко горящего камина рассказывались многочисленные истории, легенды, сказки.

Однако в этот утренний час в зале было пусто, лишь две борзые ходили по ней, разрывая свежую солому, ища под ней остатки вчерашнего ужина, да у камина что тянулся во всю стену и своими размерами не уступал хорошей комнате, сидели два человека. Вот к ним-то и направлялся через всю залу, отец Фарф.

Следуя за ним по пятам, Ника украдкой разглядывала выступавший, огромный каминный колпак, с выбитым на нем гербом баронов Репрок: могучиий дуб на щите, под корнями которого покоился меч. Пышную крону дуба венчала корона, знак того, что в жилах владельца герба, течет благородная кровь древних королей.

Зал освещали, глубоко сидящие в толще стен окна, что шли в ряд почти под самым потолком. Под ними тянулась галерея с резными каменными арками и широкими перилами. По обе сторонам камина, на галерею выходили две двери, идущие из внутренних покоев. От входа в зал на нее вели две лестницы, начинающиеся с двух сторон, сразу же от высоких парадных дверей, стоило лишь вошедшему повернуть вправо или влево.

Под галереей у стен тянулись лавки, а темноту под ними рассеивали, укрепленные в железных кольцах, горящие факелы. И если одну стену под галереей украшал иссеченный помятый щит с коронованным дубом и перекрещенными под ним секирой с иззубренным мечом, то на противоположной стене красовался охотничий трофей - оленья голова с роскошными ветвистыми рогами, висевший под нею колчан и охотничий рог, инкрустированный потемневшим серебром.

Конечно же, Ника не позволяла себе глазеть по сторонам, словно на экскурсии. В монастыре ее отучили от столь откровенного проявления любопытства, так как подобное поведение считалось вульгарным и неприличным. И она исподволь изучала все это суровое великолепие, сочетающее в себе оборонительное назначение и, вместе с тем, призванное служить уютным и надежным жильем.

На баронессу, сидящую в высоком кресле, Нике достаточно было бросить один взгляд, чтобы составить о ней свое мнение и она решительно не понравилась Нике, хотя, что как не сочувствие должна была вызывать молодая красивая женщина, вынужденная коротать свои дни в глуши, в которой обречена чахнуть ее цветущая красота, проданная за титул и богатство.

Но эта женщина относилась к той категории людей, которые несмотря ни на что, в каком бы положении не очутились, умели, наплевав на все условности, взять свое и даже сверх того. Ника уже имела возможность сравнить жесткую, темную красоту дроу, возвышенную неземную красоту Лелии, решительную, не сознающую себя, красоту Ивэ и теперь вот красоту баронессы, которой она пользовалась как оружием, старательно оттачивая и всячески подчеркивая ее чувственность.

Темно зеленый бархат платья с низким треугольным декольте обтягивал высокую грудь, а широкий пояс повязанный под нею, обозначал гибкую тонкую талию и крутизну широких бедер. Темная, под цвет пояса, вставка декольте оттеняла белизну открытых плеч на которых лежали медово-золотистого цвета локоны. Баронесса, будучи замужней женщиной, пренебрегала чепцом, энаном и вуалями, которыми должна была прикрывать голову. Вместо этого ее локоны свободно лежали по плечам, выбившиеся из тонкой шелковой сетки, унизанной жемчугом. Она имела идеальный овал лица, полные капризные губы, точеный носик и небольшие синие глаза, безразлично и как бы мимо, смотревшие сейчас на Нику.

— Это и есть монашка из обители Милосердных сестер из-за которой ты покинул нас так внезапно и без спросу, — скучающе спросила она отца Фарфа.

— Да, госпожа, — поклонился священник.

— И она действительна настолько искусна во врачевании, что за нею стоило отправляться в подобную даль? - с сомнением произнесла баронесса, вертя на тонком пальце тяжелый перстень.

— Из самых дальних концов страны приезжают в ту обитель просить их помощи, — уклончиво ответил отец Фарф.

— И какую магию она собирается использовать в своем лечении? Я должна это знать, ведь речь идет о моей падчерице.

— Сестры милосердия не пользуются магией

— Вот как? - с недовольством протянула баронесса. — Значит ли это, что моя падчерица не достойна того, чтобы ее быстро вылечили, освободив от страданий?

— Леди Айвен заслуживает самого лучшего лечения, госпожа, но орден Милосердия не практикует магию, — терпеливо пояснил отец Фарф.

Все это время Ника стояла позади священника, не проронив ни слова, смотря в пол и слушая разговор о себе. О ней говорили так, словно ее здесь не было. Она понимала, что таким образом, ей было сразу указано на ее место.

— Тогда зачем ты привез ее сюда? - с недоумением пожала плечами баронесса и повернулась к сидящему рядом мужчине. — Ты это слышал, Риган?