Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ) - Баздырева Ирина Владимировна. Страница 74

— Оно означает - победа.

— О, понимаю, - вздохнул менестрель. - Победу над грешными мужскими сердцами.

Ника пожала плечами. Пусть думает, как ему заблагорассудиться, у нее не было никакого желания разубеждать его в чем-то. Но Джеромо, видимо уловил ее настроение и быстро свернул разговор на другую, интересующую ее тему.

- Однако мне известен некий маг, который мог бы помочь вам в ваших поисках, как и снять с вас заклятие дроу. Он живет в Иссельрине, при дворе тамошнего герцога, который особо покровительствует нашей братии странствующих менестрелей. Каждые три года он устраивает при своем дворе состязания певцов, щедро награждая самого достойного из них.

— Давно вы встречали этого мага?

— Не думаю, чтобы он отдал свою душу Вседержителю, после того как я видел его в последний раз, - рассмеялся Джеромо и задумался. - Кажется, это было на день святых Липина и Костелло. Да, да. Я это очень хорошо помню, потому что пел тогда на площади, у ратуши Иссельрина всю ночь.

— Ах, господин Джеромо - раздался рядом нежный, чуть капризный девичий голосок - Когда же вы начнете петь нам ваши песенки? Мы никак не дождемся. Вон и Боб уже выдохся дуть в свою волынку.

Возле них остановились две девушки. В их косы были искусно вплетены цветы. Говорила та, что побойчей, с белокурыми волосами, голубыми глазами и пухлыми губками, круглая и аппетитная пышечка с бойким язычком. По-видимому, ей прощалось все, что бы она ни сказала, а поболтать она явно любила. Вторая девушка держалась чуть позади, смущенно теребя свою косу. Она была выше своей подружки и явно уступала ей в темпераменте, но по ее мимолетному напряженному взгляду на менестреля, было заметно, насколько глубоки ее чувства. Ника украдкой глянула на Джеромо: догадывается ли он, что стал предметом обожания и грезой первой девичьей любви. Или это ему уже не интересно?

— Я непременно спою для вас, милочка. Однако, вы же понимаете, что я не могу быть настолько грубым, что бы оставить без внимания госпожу, что развлекала вас до меня, что было бы грубо и неучтиво с моей стороны

— Ну, что вы, господин Джеромо, я не посмею лишать вас вашего заработка, а добрых людей удовольствия слушать вас. К тому же, я тоже была бы не прочь услышать пение самого Джеромо Прекрасноголосого.

— Ваше желание будет выполнено сей же час, - и менестрель поднялся, подхватив свою лютню.

Выйдя на середину полянки, на которой отплясывали, смеясь и толкаясь и стар и млад, он принял эффектную позу и, пробежав пальцами по струнам, начал петь задорную озорную балладу, чистым бархатистым голосом. Ника с нахлынувшей на нее острой тоской, подумалось, что для их студенческой поп-группы Джеромо был бы сущей находкой, хотя для студента он был староват. Среди танцующих, она заметила рыжеволосую головку Ивэ и белоснежную гриву Доргана. Нике, рассчитывавшей просто посидеть и послушать Джеромо Прекрасноголосого, пришлось расстаться с иллюзией, что ей выпала спокойная минутка, в которую она сможет обдумать то, что ей рассказал менестрель. К ней начали подсаживаться женщины и девушки, оставшиеся без пары и те, кому просто хотелось отдохнуть от танцев и послушать песни о любви. Пришлось Нике снова браться за свою лютню. Сперва ее попросили спеть “у беды глаза зеленые”, потом еще “такую же песенку про любовь” и она спела “любовь и смерть, добро и зло…”. Она пела негромко, что бы не сбивать танцующих и не мешать Джеромо. Довольно было и того, что ее слышал, собравшийся вокруг нее кружок, горячо сочувствующих ее пению, слушательниц. Они просили ее петь еще и еще и непременно о любви, подливая в ее кубок малинового вина, разбавленного ключевой водой.

Полный век моей судьбы

Ночь печаль и плеск души

Лунный свет и майский дождь

В небесах…

В какой-то момент, к ее расстроенно тренькавшей лютне, присоединился чистый звук наигрыша другой лютни и ее, чуть хрипловатое пение, подхватил сильный голос, повторявший за ней слова, с непередаваемыми нотками обольщения.

Долгий век моей звезды,

Сонный блеск земной росы,

Громкий смех и райский мед

В небесах…

Подняв глаза, Ника обнаружила, что танцы уже закончились, по той простой причине, что Джеромо, оставив танцующих, подошел к ней и теперь, стоя рядом, подпевал ей, схватывая мелодию и запоминая слова песни, буквально, на лету.

Солнца свет и сердца звук

Робкий взгляд и сила рук

Звездный час моей мечты…

— Теперь веду я, а вы подпеваете мне, моя госпожа, - склонившись так, что она чувствовала его дыхание на своих волосах, шепнул он ей.

Он запел и Ника, нервничая, старательно подыгрывала ему на своей лютне, понимая, что не может запомнить слов его песенки с такой же легкостью, как это делал он, напевая мелодию, услышанную им только что. Стараясь поспеть за ним и сделать все правильно, она не спускала с Джеромо глаз, подпевая ему. Он немного снисходительно улыбался, замедлял темп. От напряжения она так утомилась, что ей казалось, что она только что, одна выгрузила целую телегу с мукой.

— Вы хорошо справились, моя госпожа, - опять склонившись к ней, шепотом похвалил ее менестрель - У вас безупречный слух, а звук голоса доставляет наслаждение. Споемте вместе еще раз. Теперь будете вести вы, если конечно, еще не устали.

— Но, я не знаю ни одной вашей песни, а вы моей.

— Отчего же… Я запомнил слова вашей чудной песни, которую мы пропели вместе, - и он тихонько наиграл ее мотив. - Надеюсь, я не соврал?

— Нет.

— Тогда, может быть, попробуем?

Ника собралась и едва Джеромо кивнул, заиграли одновременно и, как ни странно, в лад. И это при том, что менестрелю, явно, было нелегко подлаживаться под расстроенную лютню Ники, но именно он вытягивал их дуэт. Он пел свободно, без малейшего напряжения. Он имел уникальную память и запомнил всю песню от слова до слова, не считая мелодии. Ника была настолько поглощена попыткой не отстать и ничего не не напутать, что не заметила, насколько интимным становилось его пение. Занятая, тем, что бы допеть песню до конца, вытягиваясь за ним голосом, и чувствуя, как с нее сходят все семь потов, как и предательскую дрожь в коленках, она не обращала внимания на его красноречивые взгляды. Но как только утихло звучание последнего аккорда, Ника сразу же почувствовала неладное, увидев склонившееся к ней лицо менестреля и его чувственные губы, оказавшиеся слишком близко от ее губ. Она испуганно отпрянула от него, смущенно улыбнувшись притихшим зрителям, густо краснея. Среди столпившихся вокруг стола людей, мелькнуло напряженное лицо Ивэ с неприязненно поджатыми губами. И тут же она увидела, уходящего с праздника, эльфа. Ника, вскочив со своего места, бросилась за ним, расталкивая людей, огибая стол, мимо высоко горящего костра, вокруг которого отплясывал хоровод, она бежала за Дорганом, пока не догнала у конца тропинки, что выводила к началу деревенской улочки, окликнув его. Он остановился, повернувшись к ней, поджидая, когда она подойдет. Она все поняла, едва положив руки ему на грудь, заглянула в его лицо полное муки.

— Это всего лишь песня, дурачок.

Некоторое время, он стоял неподвижно, потом, обхватив ладонью ее затылок, притянул к себе, прижав ее голову к своему плечу.

— Но ты спела ее, более чем хорошо, - прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Иссельрин

По дороге в Иссельрин, Ника каждую свободную минуту наигрывала на лютне услышанные по пути незатейливые песенки и мелодии, а вечером: в таверне ли, в трактире, на постоялых дворах, где друзьям приходилось останавливаться, или на поляне у костра, уже напевала что-то новое. По тому, с каким удовольствием слушали и как весело отплясывали под ее музыку, Ника даже не подозревала, что ее песни могут причинять кому-то страдание.

Но Дорган мучился. Всякий раз пение Ники напоминало ему о том, что многое в ее жизни осталось для него закрытым. Он ревновал, как к прошлому в котором Ника жила без него, так и к ее будущему, в котором ему опять не будет места рядом с ней. И судя по тому, как она пела о любви, ее сердце, похоже уже испытало это чувство. Так мог петь тот, кто перенес сердечную муку, а теперь, быть может, когда-то уже утихшая, она возрождалась вновь, отдавшись в его, дроу, сердце. Он познал ревность. Он жаждал знать о Нике все, особенно то, кого она любила и в то же время понимал, что не сможет, не захочет, этого принять, чувствуя, что подобное знание не облегчит его боль, а принесет худшие страдания.