Продажная любовь - Джеймс Джулия (Julia). Страница 4
Пожалуй, она — высокой пробы.
Найденное слово увеличило его раздражение, но оно очень подходило этой женщине и ее безупречной манере держаться: во время ланча в отеле она вела себя светски просто и свободно, как будто по рождению принадлежала высшему кругу.
Да, она высокой пробы. Утонченно элегантна, изысканна.
Строгий профиль, прическа, сдержанный макияж — все создает этот дорогой стильный облик.
Но дело не только в стиле…
Она вызывает в нем знакомую, обычно приятную реакцию возбуждения. Но только эту женщину ему хочется убрать куда-нибудь подальше от семьи… чтобы она больше не появлялась рядом с его близкими.
О чем думает его мать? Ответ понятен. Гибель Андреаса подкосила ее, разрушила здоровье, и сейчас только благодаря Ари она продолжает жить. Поэтому Никос скрывал от Софии подробности романа брата, не говорил о Карле и о финансовой сделке с ее сестрой. Мать судила об Энн Тернер только по внешнему виду.
Но пусть эта ловкая дамочка ни на что не рассчитывает. Бесплатный ланч — и хватит с нее!
Он пропустил девушку в такси и сел следом. Она мгновенно отодвинулась в дальний угол, подальше от него. Глупо, но это движение тоже вызвало раздражение. Кем она себя воображает, так отодвигаясь?
Он сказал таксисту просто «езжайте» и повернулся к объекту раздражения.
***
Энн старалась отодвинуться подальше, но, казалось, Никос Теакис занимал очень много места, вольготно откинувшись на сиденье, положив руку на спинку, вытянув длинные ноги.
Прошедшие четыре года сделали его еще более внушительным. Ему было, видимо, около тридцати, уже не юноша — молодой человек. Такой же самоуверенный и заносчивый, как тогда, а возможно, и больше. Он излучал богатство и власть. Он излучал и…
Стоп! Запрещенная тема! Он очень хорош, очень привлекателен — наверняка все женщины заглядываются на него, долго смотрят ему вслед. Но это все не надо замечать. Единственно важное для нее в Никосе Теакисе только одно — он вызывает в ней ненависть…
Ненависть за презрение к Карле, за то, что забрал у нее Ари, ненависть за то, что заплатил за это…
Нет, она будет думать иначе. Все ушло, все в прошлом. И деньги потрачены. Пусть он не наводит на нее ужас, как это было четыре года назад. Она неподвижно сидела в углу, спокойно и твердо снося его сверкающий взгляд. Это разозлило его еще больше, он бросился в атаку:
— Несомненно, вы считаете себя очень умной. Как же, воспользовавшись добротой и наивностью моей матери, вторглись в нашу семью! Не заблуждайтесь! Я не позволю вам использовать лакомое знакомство. Это первая и последняя встреча. Для вас нет места в жизни моего племянника, нет места — понимаете? Вы продали мне ребенка своей сестры четыре года назад.
С Энн как будто сдирали кожу. Его взгляд был как удар хлыста.
— Насколько я понимаю, миллион уже ушел, — он потрогал рукав ее пальто. — Кашемир. Такое мягкое. Такое теплое. Такое дорогое, — в голосе зазвучали угрожающие нотки. — Признайтесь, вы все потратили и решили нарушить соглашение, чтобы запустить жадные пальчики в нашу миску меда?
Его рука осталась на рукаве пальто Энн и бесцельно поглаживала мягкий материал. Безобидный жест — но нет. Она чувствовала это невесомое прикосновение через ткань пальто, через рукав платья, чувствовала на своей коже.
Ей стало трудно дышать, сердце бешено отстукивало удары. Он смотрел на нее красивыми полузакрытыми глазами, и взгляд этот охватывал ее всю, с головы до ног. В данный момент она ощущала то, что уже чувствовала сегодня в конце ланча. Тогда она решительно игнорировала это ощущение. Сейчас игнорировать невозможно…
Четыре года назад этот мужчина исключил ее из сексуальной сферы, счел отталкивающей.
Сейчас он ее не исключал.
Его ленивый взгляд обволакивал. От него напряглись мышцы, сжимало горло, прерывалось дыхание.
Но Энн решила бороться, сидеть спокойно, не смотреть на него, постараться ровно дышать.
Удавалось это плохо. Самое ужасное, что он видел ее реакцию.
И улыбнулся.
Это была нехорошая улыбка. Внутреннее возбуждение, которое она не в силах была скрыть, отражалось на лице — а Никос продолжал изучать ее.
Он убрал руку с рукава пальто и провел пальцем по щеке Энн, медленно и еле прикасаясь. Ее бросило в жар.
— Вот что, мисс Тернер. Денег у нашей семьи для вас больше не будет. Не вздумайте пользоваться расположением моей матери. Не будет у вас каникул на Соспирисе. И никаких контактов с ребенком, которого вы продали за миллион фунтов, обеспечив себе хорошую жизнь на несколько лет. Вы меня поняли?
Энн прикусила губу. Принять приглашение миссис Теакис невозможно — просто невозможно. Мог бы и не говорить об этом. Она никогда не станет частью жизни Ари.
Сжав губы, она твердо сказала:
— Да, понимаю, мистер Теакис.
— Вот и хорошо, мисс Тернер.
Он попросил водителя остановиться, отдал ему деньги, велев довезти пассажирку. Взглянув на Энн, коротко бросил ей:
— Держитесь подальше от моей семьи.
И ушел, растворился в лондонской толпе. Второй раз за четыре года Никос Теакис уходил из ее жизни.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Энн вернулась в свою квартиру с сумкой продуктов. С бабушкой Ари она больше не общалась, лишь послала ей в отель открытку с благодарностью за приглашение на ланч и за доброту, которая позволила ей провести бесценное время с Ари.
Очень грустно, что у нее не будет возможности общаться с племянником, но у него счастливое детство с преданной, любящей его бабушкой и — приходится признать — любящим дядей, несмотря на его неприязненное отношение к матери и тете мальчика.
Неожиданно постучали, и Энн осторожно — никого не ждала — приоткрыла дверь.
Недостаточно осторожно. Как и четыре года назад, мимо нее сразу вошел в квартиру Никос Теакис.
— Поговорим, — сказал он оторопевшей Энн. — Мне кое-что от вас нужно.
— Что именно? — она недоверчиво смотрела на него.
Присутствие дорого и элегантно одетого человека, казалось, сделало комнату тесной, как и четыре года назад.
— Проведете месяц в Греции, на вилле моей матери на Соспирисе, — властно объявил человек, который совсем недавно велел ей держаться подальше от его семьи.
— Почему? — тупо спросила Энн, скрестив руки на груди.
Она была в джинсах и открытой майке, облегавших фигуру. Он окинул ее откровенно мужским взглядом, прошел и сел, не прося разрешения. Ей это не понравилось.
Но в Никосе Теакисе ей все не нравилось. И тем более — как он говорил с ней сейчас.
Он сердит. Это очевидно. Свой гнев сдерживает с трудом, что не помешало ему так оглядеть ее, что она покраснела.
И поймала себя на том, что тоже разглядывает его великолепную фигуру, красивое породистое лицо с черными, как ночь, глазами.
— Вы поедете на Соспирис, потому что мама настаивает на этом. А ее врач предупредил меня, что ее больному сердцу ни в коем случае не нужны огорчения. Ну, чего вы ждете? Собирайтесь.
Энн молча смотрела на него. Как и четыре года назад, он достал из кармана пиджака чековую книжку и ручку.
— Плата, мисс Тернер, за ваше очень дорогое и ценное время, — презрительно заметил он.
Она взяла протянутый листок, перед глазами запрыгали нули.
— Десять тысяч фунтов, мисс Тернер. Это я называю, высоко оплачиваемыми каникулами.
Энн медленно подняла на него глаза. Его взгляд был наполнен таким презрением, что захотелось, нет, просто требовалось изорвать этот чек в мелкие клочья и бросить в его холодное высокомерное лицо.
Но с другой стороны… было огромное желание побыть с племянником и вдруг возникшее понимание, что она держит в руках десять тысяч фунтов. Целое состояние — и она точно знает, как их потратить.