Сердце Дьявола - Белов Руслан. Страница 65

Когда автомат настрелялся и умолк, я вытащил пистолет из кобуры и, не таясь, пошел за Худосоковым. Не таясь – так как, судя по всему у него не было пистолета (свой автомат он бросил на поляне). Долина была троговой, ледник, текший по ней десять тысяч лет назад, стер все более-менее выдающиеся неровности и до самого гребня склон ее хорошо просматривался.

Ленчик бежал на четвереньках в ста пятидесяти метрах передо мной. Время от времени он оглядывался, показывая мне заполненные животным страхом глаза.

Передвигался он довольно быстро. Впереди, естественно, шли руки, затем шла укороченная нога, затем здоровая. Мне стало его жалко, и я вспомнил убитых им Баламута и Бельмондо. Когда память дошла до золотых волос Софии, так не идущих к мертвенно-бледному ее лицу, я прибавил шагу.

Не скрою, сначала мне нравилось идти по камням и делювию [41], испачканным кровью, лившейся из разбитой культи Худосокова. «Испачканным... Да, испачканным... – думал я, рассматривая пятна еще живой крови. – Он, как родился, все стал пачкать самим фактом своего существования. И теперь, напитавшись его подлой кровью, начнет произрастать всякая гадость?» И я принялся топтать пятна, отбрасывать ногой в сторону окровавленные камни. Но, заметив, что ужас в глазах Худосокова подкрасился тенью удовлетворения, взял себя в руки.

Настиг я его там, где и хотел – на самом водоразделе. Был уже поздний вечер. Солнце вот-вот должно было спрятаться за зазубренным горизонтом. Худосоков сидел и смотрел на солнце, а я смотрел на него и видел его уже готовые к смерти глаза, уже серое, почти трупное лицо. Потом смотрел ему за спину и видел уже приготовившиеся ко сну горы. Лишь верхушки их были освещены солнцем, но и они одна за другой погасали.

– Ну, что, Ленчик, пора нам... – сказал я, помахивая пистолетом. – Тебе туда (кивнул в небо), а мне туда (махнул рукой в сторону Кырк-Шайтана).

Ленчик молчал.

– Ну, скажи что-нибудь напоследок... – предложил я, как ни странно оттягивая... убийство. Да убийство... Стрелять в бою, когда на тебя нападают, или ты нападаешь – это одно, а расстреливать – это другое... Это работа не для любителя Ренуара и Рабле.

– А что говорить? – бесцветно проговорил Худосоков. – Сам скажи что-нибудь напоследок.

– Я так с тобой наговорился, что очень уж не хочется...

Перед тем, как выстрелить, мне захотелось посмотреть на солнце. Оно уже почти скрылось в седловине между двумя высокими пиками.

"Вот спрячется, и выстрелю, – подумал я и уставился в красный, медленно сокращающийся солнечный краешек.

Солнце не успело скрыться, как раздался выстрел. Я посмотрел сначала себе на грудь – она была пробита пулей и сердце мое уже не билось. Потом посмотрел на Худосокова и увидел его сидящим с пистолетом в руках.

– Последняя пуля... – сказал он чуть виновато. – Для себя берег... Прощай, Черный... Ты больше не будешь много говорить...

В глазах Чернова почернело, и он провалился в самую глубокую в мире пропасть.

Я открыл глаза, но ничего не увидел. Кто-то сопел справа от меня, кто-то кряхтел слева. Смутное подозрение охватило меня, и я спросил:

– Где я?

– Где, где, – услышал я голос Баламута. – В КПЗ. Ты там осторожнее у двери, мы там сортир устроили.

И сразу же мне в голову ударил острый запах мочи. И я все понял.

– Отомстил хоть за нас Худосокову? – ехидно спросил Бельмондо, голосом человека, у которого заткнуты ноздри.

– Почти... – ответил я. И сделав паузу, констатировал:

– Опять, значит, глюки...

– Опять, – вздохнула София.

– Просто замечательно, – улыбнулся я. – Просто замечательно сидеть в КПЗ с живыми друзьями и любимой девушкой. А в глюке я жить без вас не хотел...

Когда дверь открылась, мы все вместе накинулись на Шварцнеггера и сопровождавших его охранников. Наверное, они не успели с утра сделать зарядку и восприняли возникшую драку, как легкую разминку. Через три минуты все мы, кроме Вероники, расхлебывали свои нокдауны. Расхлебав, сдались на милость победителям.

3. У него все схвачено, за все заплачено...

Как только исчезла Вероника, Диана Львовна засучила рукава и пошла в милицию. И через день ей сообщили, что из Москвы исчезли также София Баламутова и Ольга Юдолина, и по факту каждого исчезновения заведены уголовные дела. После похищения дочерей Чернова, все дела были объединены в одно производство. Еще через несколько дней Диана Львовна узнала, что следы некоторых пропавших (Ольги и мужчин) обрываются в древнем городе Самарканде. И что все люди, которые с ними сталкивались, в настоящее время либо мертвы, либо помещены в психиатрические лечебницы в состоянии полной невменяемости.

Диана Львовна догадалась, что все эти исчезновения и умопомешательства – дело рук каким-то образом выжившего Худосокова. Она пыталась рассказать следователю о своих подозрениях, но тот, уставившись в ее бархатные тициановские груди, отмахивался – сгорел, мол, ваш Худосоков в своем доме на Клязьме. Отмахивался, пока у дверей одного из московских отделений милиции не был обнаружен дипломат с цветными фотографиями всех пропавших, включая и детей, убитых и изувеченных. На оборотной стороне каждой фотографии рукой Худосокова было выведено: "Мы квиты! Л. Худосоков" В том же дипломате находились вещи с многочисленными следами крови – блузки, платьица, купальники, колготки. Лабораторные анализы показали, что кровь на них по составу соответствует крови Леночки, Полины, Ольги и Софии. Тщательный анализ фотографий (их было около двух десятков) позволил сделать вывод, что некоторые из них были сделаны, скорее всего, близ небольшого кишлака, располагающегося между Самаркандом и Бухарой. Следственная бригада по соглашению с узбекскими властями выехала в этот измученный солнцем кишлак и скоро нашла двух чабанов, ставших невольными свидетелями расправы над похищенными.

Чабаны рассказали, что в начале июля, поздно вечером они искали близ кишлака потерявшихся баранов и в одном из распадков видели, как убили ножами трех мужчин среднего возраста, трех молодых женщин и двух маленьких девочек, все русские и все изможденные пытками. После казни трупы сфотографировали с разных сторон, затем покидали в бортовой уазик и увезли в пустыню. В милицию чабаны не пошли потому, что убийцы были в милицейской форме. Обследовав указанный им распадок, оперы нашли на камнях следы крови Софии и, с меньшей долей уверенности – Вероники. И дело было положено в дальний ящик.

4. Море шампанского. – Империя Добра, Империя Зла... – Сюрприз Дьявола.

Когда мы сдались (о, Господи, последнее время мы только и делаем, что сдаемся!), нас отвели в столовую и посадили за огромный стол, ломившийся от фруктов и разнообразнейших яств. Увидев его еще от двери, Бельмондо, забыл о разбитых губах и воскликнул:

– Вот это да!

– Англицкую королеву ждете? – спросил я у Шварцнеггера, сопровождавшего нас.

– Вам необходимо усиленное питание... – буркнул он, недовольный тем, что приходится говорить. Или тем, что пятнадцать минут назад мне удалось расквасить ему нос.

– Шампанского-то сколько! – воскликнула София, поглаживая глаз, обещавший к вечеру породниться с прекрасным синяком.

– Еще бы прислугу в ливреях... – изрекла Вероника, оторвав виноградинку от огромной кисти, томно разлегшейся на персиках, гранатах и грушах, отдыхавших на просторных серебряных блюдах перед неминуемой гибелью в наших желудках. Последних пятнадцать минут она была левшой – правая ее кисть была разбита скулой Шварцнеггера.

Не успела она поднести виноградинку ко рту, как за каждым из нас появилось по официантке в национальных таджикских платьях.

Не тратя время на формальности, мы выпили по фужеру шампанского. Оно было столь замечательным, что мысль о повторе показалась всем предельно очевидной.