Узники Тауэра - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 57

Между тем восхищение поступком Фельтона приняло характер всеобщей истерии и своротило мозги набекрень не одному человеку. Поэт Таунли сложил гимн в его честь, за что подвергся преследованиям и должен был бежать в Гаагу. Сэр Роберт Севидж публично хвастался тем, что, будучи другом Фельтона, помогал ему в его подвиге и намерен был сам убить герцога, если бы попытка Фельтона не увенчалась успехом. Арестованный и доставленный в королевский Совет, Севидж подтвердил свое участие в покушении. Судьи подумали, что напали на след обширного заговора, и немедленно заточили его в Тауэр. Но мнимый заговорщик не мог сообщить никаких подробностей, а Фельтон объявил, что никогда не знал этого человека. Тогда судьи придумали испытание для Севиджа. Его ввели в комнату Кровавой башни, где содержался Фельтон, якобы для очной ставки; но вместо узника в темницу посадили другого человека. Севидж тотчас подошел к своему «другу» и горячо пожал ему руку:

– Здравствуйте, мистер Фельтон.

Обманщика немедленно выдворили из Тауэра и подвергли унизительному наказанию: его прогнали сквозь строй солдат, расставленных от Флит-стрит до Вестминстера, выставили к позорному столбу, заклеймили в обе щеки и отрубили уши. Большую часть трудов по расследованию покушения взял на себя архиепископ Лоуд, примас англиканской церкви, наследовавший после смерти Бэкингема доверие короля. Подобно Карлу, он был убежден, что покушение имело связь с Петицией о правах, и что товарищем Фельтона был красноречивый трибун, который, кстати, обличал епископа как «нетвердого в вере», то есть попрекал снисходительностью к католицизму.

Поначалу Лоуд решился на самые крайние меры.

– Вы должны во всем признаться, – заявил он Фельтону, – или я подвергну вас пытке!

– Если я буду подвергнут пытке, – спокойно отвечал узник, – то в агонии я могу обличить и вас.

Тем не менее, Лоуд добился от короля разрешения применить к убийце Бэкингема пытку до крайней степени, дозволяемой законом. Правда, некоторые из судей засомневались, что закон вообще дозволяет какие-либо пытки. Этот вопрос был вынесен на рассмотрение Верховного суда, который высказался вполне ясно, что английские законы не предусматривают никаких пыток подсудимых. С этого дня страшные орудия, употребляемые для дознания истины, а еще чаще, чтобы вырвать у подсудимых ложные показания, были свалены в темные подземелья Тауэра и больше не извлекались оттуда.

Сведения, которые Лоуду удалось узнать от Фельтона, носили в основном биографический характер. Узник был бедный, одинокий человек, вечно сосредоточенный, молчаливый, постоянно читавший Библию и ходивший в церковь. Он страстно любил Англию и всей душой ненавидел Рим и Испанию. Будучи армейским лейтенантом, он служил отечеству во Фландрии и на Рейне. Ему не заплатили причитавшееся жалованье и не дали под начало обещанной роты, но он решил убить Бэкингема не из личной обиды. Он прочитал речь Элиота, и внутренний голос приказал ему исполнить приговор парламента.

Месяц тому назад, войдя в лавочку уличного писца и увидев на стене копию парламентского акта, которым Бэкингем был признан врагом королевства, Фельтон впервые почувствовал в себе призвание покарать тирана и снискать мученический венец. Однако он не сразу поддался внушению внутреннего голоса. В продолжение многих дней он сопротивлялся ему и горячо молился, чтобы Господь удалил от него эту страшную чашу. Но все было тщетно: он должен был повиноваться Небесному призыву. Тогда он снова отправился в лавку, чтобы еще раз прочесть документ. Писец отказался дать ему бумагу, если только он не согласится купить ее.

– Позвольте мне прежде ее прочитать, – попросил Фельтон.

Хозяин лавки протянул ему лист, и будущий убийца два часа провел в соседней таверне, читая и перечитывая парламентский акт. Наконец он заплатил и унес с собой драгоценную бумагу. Еще несколько недель он изучал и обдумывал приговор парламента, поминутно молясь о лучшем его понимании. Голос продолжал призывать его к свершению великого дела, и, в конце концов, Фельтон обратился к Небесам, подтвердив готовность исполнить свое призвание. Отправляясь на кровавый подвиг, он зашел в церковь и попросил, чтобы в следующее воскресенье были произнесены молитвы о нем, как о человеке, особенно нуждающемся в милости Божьей. Потом он купил за два пенса простой нож и написал несколько слов на бумажке, которую приколол внутри своей шляпы. Остальное известно.

Приговоренный к плахе, Фельтон умер, как жил: верующим, но не раскаянным; пламенным патриотом, но бесчувственным человеком. Остается только гадать, что приуготовил Господь несчастному безумцу, обагренному кровью своей жертвы и осененному мученическим венцом страдальца за отечество.

Девять депутатов

Несмотря на то, что Лоуд не мог найти никаких доказательств участия Элиота и других творцов Петиции в покушении Фельтона, король не изменял своей твердой решимости сделать их ответственными за смерть любимца.

В январе 1629 года парламент был вновь собран, ибо Карл нуждался в деньгах. Ла-Рошель пала, не дождавшись английского флота, внутри государства дела шли все хуже и хуже, и, прежде всего, из-за непрекращающихся религиозных столкновений и распрей. Из всех членов палаты общин Элиот был наименее фанатичный пуританин, но и он на время отложил все другие соображения, кроме религиозных. «Опасность увеличилась до такой степени, – говорил он, – что только Небо может спасти нас от отчаяния». Остальные депутаты разделяли его настроение. Хотя Карл продолжал взимать без согласия парламента некоторые пошлины, депутаты отказались обсуждать финансовые вопросы до решения вопросов вероисповедания. Элиот с горячностью взывал к своим коллегам:

– Евангелие есть Истина, благодаря которой это королевство было счастливо, благодаря которой оно наслаждалось продолжительным и редким преуспеянием. Пусть же эта Истина будет положена в основу воздвигаемого нами здания, будем защищать эту Истину не словами, а делами! В восточных церквах, – продолжал он, – есть обычай вставать при чтении Символа Веры и, чтобы доказать свое намерение отстаивать его, не только выслушивать его стоя, но даже с обнаженными мечами. Да будет мне позволено назвать этот обычай весьма похвальным!

Палата общин ответила на этот призыв своего предводителя открытым исповеданием пуританизма. Это было равносильно покушению на авторитет королевской власти и духовенства, прямому притязанию на то, чтобы все дела в государстве, как светские, так и духовные, подлежали ведению парламента.

Это заседание знаменито еще и тем, что некий молодой, никому ранее не известный депутат встал и громко обвинил одного англиканского священника в проповеди католицизма. С этого обличения началась политическая карьера Оливера Кромвеля.

Карл был рассержен. Зачем парламент выказывает такую ревность к религии? Он и его епископы отлично могут позаботиться о духовных делах. Решением короля прения о религии были внезапно прерваны и на рассмотрение депутатам предложен вопрос о праве короля взимать пошлины и сборы. Спикеру было поручено пресекать всякие возражения. Тогда Элиот взял слово и стал читать вслух Петицию о правах – это был ответ парламента на королевский произвол. В это время послышались сильные удары в дверь залы заседаний: король прислал солдат, чтобы разогнать депутатов и не допустить принятия Петиции. Но Элиот хладнокровно продолжал: «Всякий, кто хочет переменить религию, будет сочтен за врага общества». – «Да, да», – отвечали депутаты. «Всякий, кто будет взимать пошлину с веса и меры товаров, будет считаться врагом государства». – «Да, да». – «Всякий, кто заплатит подобный налог, будет сочтен изменником и врагом английской свободы». – «Да, да». Десятки пунктов Петиции были единогласно одобрены парламентом. Когда резолюция была принята, депутаты сами открыли двери и вышли из зала с гордо поднятыми головами. Дело было сделано, и теперь никакое насилие не могло отменить парламентского акта.

Король ничего не мог поправить, он мог только мстить за свое поражение. Спустя неделю депутаты Элиот, Холе, Селден, Хобарт, Гейтман, Коритон, Валентайн, Строд и Лонг уже находились в числе узников Тауэра.