Последнее желание - Сапковский Анджей. Страница 45

– Вместо того чтобы воровать зерно, его можно купить. Сколько надо. У вас множество того, что очень ценят люди. Вы могли бы торговать.

Филавандрель брезгливо поморщился.

– С вами? Никогда.

Геральт нахмурился, разрывая запекшуюся на щеке кровь.

– Идите вы к черту вместе с вашей наглостью и презрением. Не желая сосуществовать, вы сами обрекаете себя на гибель. Сосуществовать, договориться – вот ваш единственный шанс.

Филавандрель сильно наклонился вперед, глаза у него блеснули.

– Сосуществовать на ваших условиях? – спросил он изменившимся, но все еще спокойным голосом. – Признать ваше превосходство? Сосуществовать как рабы? Парии? Сосуществовать с вами, оставаясь за пределами стен, которыми вы отгораживаетесь от нас в своих городах? Сожительствовать с вашими женщинами и идти за это на шибеницу? И видеть, что происходит с детьми, появившимися на свет в результате такого сожительства? Почему ты избегаешь моего взгляда, странный человек? Как тебе удается сосуществовать с ближними, от которых ты, кстати, немного отличаешься?

– Стараюсь помаленьку, – посмотрел ему в глаза ведьмак. – Справляюсь. Потому что должен. Потому что другого выхода у меня нет. Потому что смог подавить в себе спесь и зазнайство, которые хоть и дают мне защиту от «инности», но защиту плачевную. Ибо я понял, что солнце светит иначе, что нечто изменяется, но не я являюсь осью этих изменений. Солнце светит иначе и будет светить, и без толку кидаться на него с мотыгой. Надо признавать факты, эльф, надо этому научиться.

– Как раз этого-то вы и добиваетесь, верно? – Филавандрель отер пот, выступивший на бледном лбу над белесыми бровями. – Именно это вы стремитесь навязать другим? Убедить всех, что вот он пришел, ваш час, ваша, человеческая, эпоха, что то, как вы поступаете с другими расами, столь же естественно, как восходы и закаты солнца? Что все обязаны с этим согласиться, смириться? И ты еще обвиняешь меня в спесивости? А что же тогда проповедуешь ты? Почему вы, люди, не поймете наконец, что ваше владычество над миром не более естественно, чем у вшей, расплодившихся в тулупе? С тем же успехом ты мог бы предложить мне сосуществовать со вшами, с таким же вниманием я слушал бы вшей, если б взамен за признание их верховенства мы согласились на совместное пользование тулупом…

– Знаешь что, эльф, не трать напрасно свое драгоценное время на споры с таким отвратным насекомым, как я, – сказал ведьмак, с трудом сдерживая ярость. – Меня удивляет, как сильно тебе хочется в такой вше, как я, разбудить чувство вины и раскаяния. Ты жалок, Филавандрель. Ты разгорячился, ты жаждешь мести и сознаешь собственное бессилие. Ну давай, пырни меня мечом. Отыграйся на мне за всю человеческую расу. Увидишь, как тебе полегчает. А для начала вдарь меня по яйцам или по зубам, как это сделала твоя Торувьель.

– Торувьель больна, – сказал Филавандрель, отвернувшись.

– Знаю я эту болезнь и ее признаки. – Геральт сплюнул через плечо. – То, что я предложил, должно помочь.

– И верно, бессмысленный разговор. – Филавандрель встал. – Сожалею, но мы вынуждены вас убить. Месть тут ни при чем, это чисто практическое решение. Торкве продолжит выполнять свою задачу, и никто не должен подозревать, для кого он это делает. Мы не в состоянии воевать с вами, а на торговле и обмене провести себя не дадим. Мы не настолько наивны, чтобы не знать, чьим авангардом являются ваши купцы. Кто за ними идет. И какого рода сосуществование приносит.

– Слушай, эльф, – тихо проговорил молчавший до сих пор поэт. – У меня есть друзья. Люди, которые дадут за нас выкуп. Если хочешь, то и пищей. В любом виде. Подумай об этом. Ведь уворованные семена вас не спасут…

– Их уже ничто не спасет, – прервал его Геральт. – Не пресмыкайся перед ними, Лютик, не клянчи. Это бессмысленно и достойно сожаления.

– Для того, кто живет кратко, – усмехнулся Филавандрель, но улыбка получилась вымученной, – ты проявляешь поразительное презрение к смерти, человек.

– Двум смертям не бывать, одной не миновать, – спокойно сказал ведьмак. – Философия в самый раз для вши, верно? А твое долголетие? Жаль мне тебя, Филавандрель.

– Это почему же? – поднял брови эльф.

– Вы жалостно смешны со своими уворованными мешочками семян на вьючных лошадях, с горсткой зерна, с, теми крохами, за счет которых намерены выжить. И с вашей миссией, которая служит только тому, чтобы отвлечь ваши мысли от близкой гибели. Ведь ты-то знаешь, что это уже конец. Ничто не взойдет и не уродится на плоскогорьях, ничто вас уже не спасет. Но вы – долговечны, вы будете жить долго, очень долго в собственноручно и высокомерно избранной изоляции, слабеющие, малочисленные, все более озлобленные. И ты знаешь, что произойдет, Филавандрель. Знаешь, что тогда отчаявшиеся юнцы с глазами столетних старцев и отцветшие, бездетные и больные, как Торувьель, девушки поведут в долины тех, кто еще сможет удержать в руках меч и лук. Вы спуститесь в цветущие долины навстречу смерти, желая умереть достойно, в бою, а не в постелях, на которые повалят вас анемия, туберкулез и цинга. И тогда, долгожитель Aen Seidhe, ты вспомнишь обо мне. Вспомнишь, что мне было тебя жаль. И поймешь, что я был прав.

– Время покажет, кто был прав, – тихо проговорил эльф. – И в этом преимущество долголетия. У меня есть возможность убедиться лично. Хотя бы благодаря украденным горстям зерна. У тебя такой возможности не будет. Сейчас ты умрешь.

– Пощади хотя бы его. – Геральт указал на Лютика движением головы. – Нет, не из патетического милосердия, а из соображений разума. Обо мне никто не вспомнит, но за него захотят отомстить.

– Ты неверно оцениваешь мой разум, – сказал эльф. – Если он выживет благодаря тебе, он, несомненно, почувствует себя обязанным отомстить за тебя.

– И не сомневайся! – взревел Лютик, бледный как смерть. – Можешь быть уверен, сукин сын! Убей меня тоже, потому что, клянусь, в противном случае я подниму против тебя весь мир. Ты увидишь, на что годны вши из тулупа! Мы перебьем вас, даже если для этого придется сровнять с землей ваши горы! Можешь быть уверен!

– Ну и глуп же ты, Лютик! – вздохнул ведьмак.

– Двум смертям не бывать, одной не миновать, – гордо сказал поэт, причем эффект несколько подпортили стучавшие, как кастаньеты, зубы.

– Это решает дело. – Филавандрель вынул перчатки из-за пояса и натянул их. – Пора кончать этот досадный эпизод.

По его краткому приказу эльфы с луками выстроились напротив. Сделали они это быстро: явно уже давно ожидали приказа. Один, как заметил ведьмак, все еще жевал репу. Торувьель, у которой рот и нос были крест-накрест закрыты полосками ткани и берестой, встала рядом с лучниками. Но без лука.

– Завязать вам глаза? – спросил Филавандрель.

– Отойди, – буркнул ведьмак. – Иди ты в…

– A d'yeabl aep arse, – докончил Лютик, стуча зубами.

– Э, нет! – вдруг заблеял дьявол, подбегая и заслоняя собою осужденных. – У вас что, разум отбило? Филавандрель? Мы так не уговаривались! Ты должен был вывезти их в горы, подержать где-нибудь в пещерах, пока мы не закончим здесь…

– Торкве, – сказал эльф, – не могу. Я не могу рисковать. Ты же видел, что он, связанный, сделал с Торувьелью? Я не могу рисковать.

– Мне плевать, что ты можешь, а чего нет! Что вы вообразили? Думаете, я позволю вам совершить убийство? Здесь, на моей земле? Здесь, рядом с моим поселком? Вы, проклятые дурни! Выматывайтесь отседова вместе со своими луками, иначе на рога подниму, ук, ук!!!

– Торкве, – Филавандрель вытер руки о пояс, – то, что мы собираемся сделать, – необходимость.

– Duwelsheyss, а не необходимость!

– Отойди в сторону, Торкве!

Козерог потряс ушами, заблеял еще громче, вытаращил глаза и согнул локоть популярным у краснолюдов оскорбительным жестом.

– Никого вы тут убивать не станете! Садитесь на коней и выбирайтесь в горы, за перевалы! В противном случае вам придется убить и меня!

– Ну рассуди, – медленно проговорил беловолосый эльф. – Если мы оставим их в живых, люди узнают о тебе, о том, что ты делаешь. Они поймают тебя и замучают. Ты их знаешь.