Итальянский любовник - Кендрик Шэрон. Страница 16

– Сядь, Лука, – с трудом произнесла она.

Он сузил глаза. Стало что—то неясно. Ему осторожно намекали с самого его приезда, что тут что—то не в порядке, а он не врубился. Она не из тех застенчивых девушек, которые боятся показывать свой дом.

Для начала? Что за ерунда? Он уже видел часть дома, а она была достаточно самоуверенной, чтобы не нуждаться в его одобрении места, в котором она живет.

Что же тогда?

Он молча выдвинул стул и сел с каменным выражением лица, вытянув свои длинные ноги.

У Евы сдали нервы.

– Я сейчас налью чаю, – пробормотала она.

Он неподвижно смотрел и ждал.

Ева налила вскипевшую воду в чайник, приготавливая напиток, к которому, она не сомневалась, никто и не притронется. Ей было важно просто совершать какие—то телодвижения. Почему он молчал? Почему сидел как золотая статуя? Почему не спросил ее, что случилось? Тогда бы она смогла все выпалить, вместо того чтобы говорить об этом хладнокровно, подбирая слова, чтобы как—то смягчить ситуацию, в глубине души понимая, что таких слов нет.

– Я беременна.

Какое—то время Луке казалось, что он спит, точнее, видит ночной кошмар.

– Повернись и посмотри на меня, – спокойно сказал он. – И повтори это.

Ее руки сжали раковину, как бы ища поддержки.

Ева тяжело вздохнула и повернулась к нему лицом.

Она ожидала увидеть ярость, бешенство, недоверие, но ничего этого не увидела. Его глаза были холодны как лед, а лицо как у постороннего человека. Она смотрела на него, чувствуя, будто едва с ним знакома, и поняла, что так оно и было.

Хотя теперь внутри нее рос его ребенок.

– Я беременна.

Его взгляд скользнул по ее животу, ища подтверждения сказанному, но она была в свободном свитере.

Он кивнул.

– Поэтому ты не хотела заниматься любовью.

Что—то в невозмутимости его голоса было для нее как бальзам на сердце. Впервые ей стало немного спокойнее с той поры, как она выяснила, что беременна. Он был разумным и проницательным человеком и, очевидно, понимал, что совершенно бесполезно распаляться.

– Да, поэтому. Я просто думала, что это будет нецелесообразно при данных обстоятельствах.

Он негромко и презрительно усмехнулся.

– Нецелесообразно? Для кого? Для тебя? Для твоего ребенка? Или для несчастного дурака, которому приписывают отцовство?

Она думала, что гнев может быть выражен только громким и неистовым взрывом эмоций, но теперь поняла, что бывает и другой вид ярости. Спокойный и пренебрежительный вид гнева, который еще более беспощаден. Она уставилась на него глазами, полными ужаса, не вполне понимая происходящее. Ведь если и винить кого—то, то обоих в равной степени. Если это и была вина, то общая.

– Лука…

Его ледяные слова прервали ее, как будто она и не начинала говорить.

– Ты уже была беременна той ночью, когда переспала со мной? – прошипел он. – Есть такая вероятность?

Он горько усмехнулся, с трудом веря тому, что она его так бесцеремонно одурачила. Естественно, она ведь видела, что он носится за ней, как школьник!

Его черные глаза сверлили ее, как кинжалы.

– Не усложнит ли положение вещей тот факт, – сардонически бросил он, – что отец ребенка не предложит тебе помощь, если выяснит, что у тебя были интимные отношения с другим мужчиной? – Еще одна горькая усмешка. – Хотя не беспокойся, сага. От меня он об этом не узнает! Я унесу это с собой в могилу.

Она подумала, что его глаза безжизненны. Настолько они были холодны.

– Бог даст, ты больше никогда не попадешься мне на глаза, – колко закончил он.

Чувствуя себя зрителем в театре, Ева наблюдала, как он поднялся со стула. Она смотрела на него будто в замедленной съемке. Куда—то пропал ее дар речи.

Лишь когда он оказался у двери, она сумела выдавить из себя какие—то звуки.

– Но это ты… ты отец, Лука!

Ей показалось, что тишина будет длиться вечно.

Он стоял как вкопанный, будто его только что превратили в глыбу льда.

– Что?

Это было одно лишь слово, но прозвучало оно как угроза и заставило ее повторить сказанное.

– Ты отец.

Он повернулся и рассмеялся.

– Я не отец!

Что—то в его самонадеянности и презрении вернуло Еву на землю. Внезапно она стала совершенно другой женщиной – настоящей, сильной Евой. Ей пришлось это сделать – природа вынуждала. Как он осмелился? Она подумала о новой жизни внутри нее, случайно сотворенной и теперь отвергаемой своим биологическим отцом. Постепенно в ней начала закипать ярость.

Она высоко подняла голову.

– Могу тебя заверить, что отец ты.

Его сердце забилось.

– Докажи.

Теперь был ее черед смотреть на него испепеляющим взглядом.

– Я не собираюсь это «доказывать». Мне не нужны доказательства, Лука. Я и так это знаю.

– Откуда?

– Я не спала с другими мужчинами уже два года!

– Ты рассчитываешь, что я в это поверю?

– Я ни на что не рассчитываю, – резко ответила она. – Я сказала о беременности только потому, что знать об этом – твое право. Хотя, видит Бог, не надо было этого делать!

Он закивал головой, будто чертовски простое решение пришло ему в голову.

– Конечно, – сказал он, – конечно.

Ева глубоко вздохнула. Успокойся, сказала она себе. Это вредно и для тебя, и для ребенка. Любой человек после такой неожиданной новости был бы шокирован и действовал бы сгоряча. Она с надеждой посмотрела на него.

– Что "конечно"?

Он снова кивнул.

– Теперь я все понимаю.

– Понимаешь?

– Конечно. Ситуация проясняется. Той ночью в Лондоне, когда ты сказала мне, что хочешь детей. Я помню, ты говорила об этом. Сначала это меня поразило. Ты же карьеристка, Ева, разве не так? Женщина с высокими целями, живущая своей работой. Так зачем тебе мужчина рядом? Тебе нужен только ребенок, не правда ли? В наши дни женщины делают так все чаще и чаще. И кто станет лучшим отцом ребенку, если не один из богатейших людей Италии? Весьма умно, сага.

Он смотрел на нее, будто она была чрезвычайно непривлекательным созданием, только что приземлившимся из космоса.

– Но мне интересно знать, как ты это сделала. Возможно, ты умышленно порвала своими милыми розовыми ноготками презерватив, когда надевала его? Если так, то это был изобретательный план.

Она почувствовала, будто получила пощечину.

– Убирайся, – сказала она, – убирайся, пока я не вызвала полицию и тебя не выкинули отсюда!

Но он не пошевелился.

– Сколько ты хочешь? – оскорбительно спросил он. – Единоразовая плата – вот что ты планировала?

Он окинул взглядом ее симпатичную, типичную для коттеджа кухню, и его губы искривились в надменной улыбке.

– Думаю, ты зарабатываешь неплохие деньги, да, Ева? Но мои не идут ни в какое сравнение с твоими. С моими деньгами ты сможешь позволить себе вещи, которые действительно хочешь, – лучшую няню, большой дом, машину своей мечты, развлечения, путешествия. Разве я не прав, сага?

– Никогда больше не называй меня так! – выпалила она. – Даю тебе последний шанс уйти, Лука. Если ты не покинешь мой дом немедленно, клянусь Богом, я вызову полицию!

Он посмотрел на ее крепко сжатые кулаки. Ее самообладание было на такой грани, что он понял – ему лучше убраться. Ради общего блага. Факт оставался фактом: хоть она и поступила непростительно, но она носила его ребенка.

– Я ухожу, – спокойно сказал он.

– И не возвращайся! Не хочу больше никогда тебя видеть!

Он достал бумажник из кармана пиджака, и на один ужасный миг Ева подумала, что он собирается кинуть ей в лицо какие—то деньги. Но вместо этого он извлек дорогую визитную карточку и спокойно положил ее на стол.

– Здесь адрес моего юриста, – осторожно сказал он, – я сообщу ему, что ты позвонишь.

Одновременно с этими убийственными, оскорбительными словами, все еще звенящими у нее в ушах, Ева слышала удаляющиеся шаги в коридоре, пока передняя дверь с грохотом не захлопнулась. Разговор вышел не очень, устало подумала она. Но стоило ему уйти, как она почувствовала странное облегчение, будто у нее гора упала с плеч. Она поняла, как сильно боялась сообщать новость Луке. Его реакция была даже хуже, чем она могла себе представить в самом страшном сне. Но, по крайней мере, теперь все закончилось. Препятствие было встречено лицом к лицу и преодолено. Что бы дальше ни случилось, ничего хуже быть уже не может, это точно. Она вспомнила ледяную ярость на его прекрасном лице и прикусила губу. Слезы грозились политься из глаз, но она проглотила их. Не было смысла думать обо всем этом. И думать о нем. Все кончено.