Итальянский любовник - Кендрик Шэрон. Страница 26

Но ее грызли сомнения, насколько заманчивым это покажется ему. Она кое—что знала о его образе жизни. Человек с вечно пустым холодильником, который редко ест дома, много путешествует и любит модные места.

– Лука?

– Что, Ева? – серьезно спросил он.

Она перевела дыхание.

– Я хорошо представляю себе твои привычки. Знаю, тебя часто не бывает дома, быть может, каждую ночь. Ты не должен привязывать себя к дому только из—за меня.

– Ты хочешь сказать, что готова тусоваться по ночам?

– В моем положении? – Давно она так весело не смеялась. – Боюсь, я слишком большая и неуклюжая, чтобы посещать модные ночные заведения Рима!

Он, словно не слыша ее смеха, нахмурился.

– Ты имеешь в виду, чтобы я ходил туда один?

– Если сам этого желаешь. Просто хочу, чтобы ты знал, – я не собираюсь ограничивать твою свободу действий. Ты не должен чувствовать себя привязанным только лишь из—за ребенка.

Он пристально на нее посмотрел. У нее что, красный диплом по психологии? Или просто потрясающая интуиция, чтобы так ловко уметь манипулировать мужчинами? Теперь, когда она предложила ему свободу, он вовсе не хотел быть свободным!

– Я уже давно не мальчик, – мрачно сказал он, – модные ночные заведения давно уже меня не интересуют. И я тебе скажу, чего я желаю. Хочу быть дома. С тобой.

– Уверен, что тебе это не наскучит?

– Поживем – увидим.

Звучала ли в его голосе насмешка? Пожалуй, нет.

– Ситуация для тебя новая, не так ли?

– Еще какая.

Их глаза встретились.

Он восхищался ее умом, а также чувством юмора. Ребенку очень повезло, что у него будет такая мать, вдруг подумал он.

– Я рад, что ты здесь, Ева.

Дрожащей рукой она поставила чашку кофе на стол. Он просто старается быть вежливым, и надо отплатить ему тем же. Она улыбнулась.

– Я тоже рада, что я здесь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Мы не будем готовить каждый вечер, – сказал Лука утром. – Нет смысла.

Ева какое—то время не отвечала. Ребенок задвигал ножкой внутри ее живота, она сидела и наблюдала за этим. Потом подняла голову.

– Хочешь сказать, что прошлый вечер был похож на бедствие?

Он отрицательно покачал головой. Простой ужин, который они ели на террасе под звездами, был безупречен. В ее компании ему было приятно и интересно, и, поскольку секс был исключен, ему оставалось лишь вести беседу, а это было для него менее знакомой почвой. Не то чтобы Лука не был склонен к разговорам с женщинами, просто он привык разговаривать с ними сугубо функционально. Можно разговаривать с женщиной, с которой имеешь дело по работе. Можно вести легкую светскую беседу с девушкой, чтобы затащить ее в постель. Можно, наконец, болтать с женами друзей. С ними гораздо легче разговаривать, потому что они не воспринимают тебя как потенциального партнера, что делают все остальные женщины.

Но он был мужчиной до мозга костей и почти никогда не вел с женщинами беседу ради беседы. С Евой ему пришлось это делать, и прошлым вечером он понял, почему она сделала такую карьеру на работе. Он уговорил ее рассказать о своей профессии, что она всегда делала с неохотой. До него дошло, наконец, что работать на телевидении совсем не легко и что профессионализм как раз и заключался в том, чтобы это выглядело легкой работой. Далеко не каждый способен справиться с непредсказуемым интервью в прямом эфире, когда тебе параллельно в наушник поступают инструкции нон—стоп от студийной бригады.

– Ты когда-нибудь захочешь заняться этим снова? – осторожно спросил он.

В Италии? С ребенком? Кто знает, чего она вдруг захочет? И разве люди всегда получают то, чего хотят? Чувствуя себя в безопасности из—за беременности, Ева позволила себе ни к чему не обязывающий ответ:

– Посмотрим.

Лука пристально на нее смотрел, наблюдая, как она мечтательно следит за движениями ребенка.

– Нет, Ева, ужин не был похож на бедствие.

Бедствие было слишком мягким словом. Больше подходило слово "безумие".

Казалось безумным, что им приходилось расставаться в конце вечера и идти спать в разные спальни.

Или безумием ему казалось ворочаться и крутиться на кровати, думая о том, как беременность преобразила женщину, сделала ее еще красивее, чем раньше.

Она стала спелым сочным персиком. Он хотел лежать рядом с ней. Нет, не для того вовсе, чтобы заняться любовью. Внутренний голос говорил ему, что противопоказано заниматься сексом с беременной женщиной. Но он просто хотел прижать ее к себе. Обнимать ее руками и гладить ее шелковые блестящие волосы. Страстно проводить пальцами по ее большому животу.

– И твоя, и моя свобода будет ограничена ребенком.

– В будущем – несомненно. Зато ближайшие несколько недель – время свободы, – спокойно заметила она.

– Да, ты права. Самое время заняться делами! Только вот чем? Может, на время стать туристами?

– О, это я с радостью, – сказала Ева.

Может, им и вправду стоит больше времени проводить вне дома. Одному Богу известно, как трудно быть все время рядом с ним и в то же время держать его на расстоянии. Испытывая при этом непреодолимое желание, чтобы он прикоснулся, поцеловал ее или дал хоть какой—то намек на то, считает ли он ее сексуально привлекательной.

Он показал ей Рим со всех сторон. Отвез во все потайные места его детства: темные лазейки, солнечные уголки.

– Не очень—то мы похожи на стандартных зевак—туристов, разве не так? – спросила она, когда они медленно прогуливались по укромному саду, где царил аромат роз. – Ни один турист не найдет такой запрятанный уголок.

– Да, но это настоящий Рим. Для римлян.

Ева почувствовала внезапную острую боль. Их ребенок вырастет, узнает все тайны Рима, как коренной житель, а она никогда им не станет.

– Ева, – мягко сказал он, – что с тобой?

О, я боюсь того, что может преподнести будущее, хотела она сказать ему. Но не сказала. Она должна была учиться справляться со своими страхами и не перекладывать их на Луку.

– Ничего, – так же нежно ответила она.

Они ужинала с Патрицио, старым другом Луки, и его женой Ливви, которая сразу повела себя так, чтобы Ева почувствовала себя как дома. У Ливви был ребенок, только начинающий ходить. Ева обрадовалась, что у друзей Луки тоже есть дети.

Постепенно она начинала чувствовать себя все более спокойно.

Но одним звездным вечером, когда они шли домой из кофейни, Ева неожиданно остановилась от ужасного спазма в животе.

– Ай!

Лука взял ее за руку.

– Что такое?

Она увидела, как побледнело его лицо, и покачала головой.

– Ничего страшного. Наверное, пирожное… Ой, Лука… Лука, мне больно!

– Madre de Dio! [11] – воскликнул он с итальянским темпераментом и внимательно посмотрел на Еву. – Я же говорил, надо было ехать на такси!

Он поднял руку. Тут же подъехало такси, словно ожидало его сигнала.

Ева до сих пор почти ничего не понимала по-итальянски, но даже она поняла слово "ospedale". [12]

– Лука, я не поеду в больницу!

– Si, сага, – возразил он, – поедешь!

Она смотрела на него пристальным взглядом.

– Поехали!

– Нет, – упрямо сказала она. – Ребенок должен родиться только через две недели. Я хочу домой!

Его ярость была смягчена тем, как она произнесла слово "домой".

– Хорошо, – согласился он. – Мы едем домой. Но нас навестит врач, и он решит, что делать. – Он увидел, как она уже открыла рот, чтобы что—то возразить. – Он решит, что делать, Ева, – сказал он голосом, не оставляющим шанса для дальнейшей дискуссии.

– Это будет пустой тратой его времени.

Но Ева ошибалась, а Лука и врач оказались правы.

Это не было ложным сигналом. Ребенок очень скоро должен был родиться.

Все случилось быстро и сопровождалось резкими приступами боли, которые становились невыносимыми.