Любовь по заданию редакции - Майская Саша. Страница 2

— Я его тоже люблю, но когда мы брали у него интервью, меня ребята даже выгнали из его гримерки. Я чихала!

В этот момент к столику приблизился официант — темноволосый красавец с огненным взором. При виде его Женька торжествующе вытянула вперед обе ладони.

— Вот! Пожалуйста! Стоило ему подойти — почесуха и диатез!

Официант струсил и отступил на шаг, а потом и вовсе сбежал. Маринка строго и придирчиво изучила Женькины ладони.

— Интересно. Значит, чем более мужественно выглядит и ведет себя мужик, тем сильнее у тебя реакция… Слушай, Семицветова, а ты, часом, не того?

— Чего — того?

— Может, ты лучше к девочкам относишься?

— Типун тебе на язык, Тихомирова! Я тебе пытаюсь объяснить: такая реакция меня настигает только при виде здоровенных волосатых самцов с завышенной самооценкой. Мачо, понимаешь? Это значит, что мой тип мужчин — добрые, спокойные, тихие, интеллигентные…

— Ботаники!

— Пусть ботаники. Ну чего вы на меня все уставились?

Женька с вызовом посмотрела на замерших подруг. Те смотрели на нее с задумчивым сожалением, а подсматривающий официант — с испугом. Такое впечатление, что у нее вторая голова вдруг выросла… Эх, хорошо бы у второй головы было все в порядке с волосами…

Женька опомнилась и грозно рявкнула на подруг:

— Немедленно прекратите на меня так смотреть!

Марина не унималась.

— Знаю я, в чем дело, Семицветова. Ты просто жрешь слишком много чеснока — на него у тебя и аллергия. А всю эту ерунду ты выдумала, потому что в следующую пятницу у тебя день варенья и тебе стыдно нас на него приглашать, поскольку у тебя нет мужика!

Вот вам подруга детства! Змея это, а не подруга детства!

— Во-первых, Тихомирова, это глупость. Я пытаюсь вам, идиоткам, растолковать, что перед вами сидит, можно сказать, человек на новой ступени эволюции! Может, человечество вообще по-другому заживет, если меня изучить как следует! Во-вторых, про день рождения я вообще забыла…

— Врешь!

— В-третьих, Тихомирова, ТЕБЯ я на него не приглашу!

Маринка рассмеялась, перегнулась через стол и чмокнула Женьку в пылающую щеку.

— И не надо, потому что это мы тебя приглашаем на твой день рождения. В «Авокадо Клуб», в пятницу в шесть вечера. И не забудь принять супрастин — в ресторанах об эту пору полно мужиков!

ЖЕНЬКА

Про забытый день рождения я, честно говоря, действительно соврала. Помнила я про него, и очень даже хорошо помнила. Не знаю, как у кого, а у меня дата «Тридцать Один Год» почему-то ассоциировалась с похоронным звоном колоколов и сочувственными взглядами. Странно даже, потому как тридцать лет я проскочила легко и с песнями, хотя в тот момент уже была одна.

И вообще, тридцать один мне исполнилось как-то чересчур стремительно. Вероятно, все из-за работы. Именно в этом году я стала заместителем главного редактора журнала «Самый-Самый» и на своей шкуре узнала, что означает выражение «гореть на работе». Я вставала на рассвете и ехала на работу, проводила весь световой день в прокуренном офисе под стрекотание факсов и ксероксов, кушала обеды в пластиковых коробочках и уезжала домой после полуночи, не очень соображая на каком я свете. Как выглядит дневной свет, я имела весьма слабое представление, смена времен года тоже очень мало меня трогала, потому как в нашем офисе стояли дорогущие кондиционеры и окна были вечно закрыты. Зарплата моя, вернее, накопления в банке росли в геометрической прогрессии, ибо у меня не было времени и возможности их тратить. Сограждан я видела только в окно кабинета главного, когда приходила к нему на летучку.

Сегодня я встретилась со своими подругами впервые за восемь месяцев. Обычно мы общаемся по телефону, поэтому шок я испытала нешуточный. Мои симпатичные, загорелые, веселые и ухоженные подружки смотрели на меня с явным сожалением, и я прекрасно их понимала. Бледная, чахлая офисная крыса в дорогом, но идиотском костюмчике. Соломенная пакля на голове — хотя в офисе при свете неоновых светильников мне казалось, что «скандинавский блонд» — это то, что нужно. Кстати, забежав на дорожку в сортир, я заметила, что глаза у меня красные, как у кролика-альбиноса, что, сами понимаете, красоты тоже не прибавляет.

Короче говоря, возвращаясь в офис, я изо всех сил занималась самовнушением по двум основным направлениям: во-первых, надо перестать думать об аллергии на мужчин, а во-вторых, Вадик должен меня отпустить в следующую пятницу пораньше. Просто обязан. Наверняка. Скорее всего. Ну, наверное. Если не будет ничего срочного…

Вадик — это Вадим Альбертович Лабудько, наш главный. Удивительное создание на тонких ножках, затянутых в кожаные брючки. Вадиком его звали только посвященные, я в их круг не входила, но за глаза называла его только так. У нас в редакции вообще сложилось прямо удивительно: одни Эдики и Вадики, была еще пара Толиков, а основную массу трудящихся составляли Стеллы, Нонны, Анжелы и Вероники. Была еще Аглая Семеновна, которая решительно не вписывалась в гламурный формат издания, но зато а) приходилась Вадику двоюродной теткой и б) профессионально разбиралась в издательском деле.

По штатному расписанию я стояла выше Аглаи Семеновны, кроме того, формально она подчинялась еще двум Вероникам и одной Стелле, но все мы, четверо, не обольщались: одного слова всемогущей тетушки Вадика достаточно, чтобы мы вылетели со своих теплых местечек без выходного пособия.

Собственно говоря, сама я себя считала чем-то вроде секретарши Вадика, потому что именно я составляла для него расписание деловых встреч, набрасывала тезисы для летучек, читала его почту и договаривалась с типографией, писала письма зарубежным партнерам, следила за соблюдением авторских прав… Кофе тоже я варила! Иногда мне казалось, что Вадик уже чисто автоматически начинает все свои фразы с устоявшегося «Евгениянемоглибывы…»

В лифте я взглянула на часы и немножко затрепетала. Я опаздывала на четыре минуты — в принципе, ничего страшного, но только если за эти четыре минуты Вадику ничего не было от меня нужно. Впрочем, если бы ему что-то понадобилось, он бы позвонил на мобильный… Оп-па!

Мобильный, судорожно выхваченный из другого кармана, сумрачно и матово поблескивал темным экраном. Аккумулятор сдох. Обычно в таких ситуациях следует фраза «предчувствие неминуемой беды кольнуло ее сердце» — так вот, меня не только кольнуло, а затрясло. Когда же двери лифта распахнулись, явив моему встревоженному взору приемную редакции журнала «Самый-Самый»…

Вадим Альбертыч стоял возле стола секретарши, кусал губы и ломал унизанные перстнями пальцы. Сейчас он больше, чем обычно, напоминал голодного богомола, отправляющегося на охоту. Даже удивительно, как при такой внешности он ухитрялся доводить до дрожи в коленках абсолютно всех своих сотрудников. Ну ладно, мужиков — эти хоть могли бояться за свою честь — но наши роскошные девицы?! И тем не менее одна из них, секретарша Нонна, при виде меня воскликнула дрожащим голосом:

— Вадим Альбертыч, вот Евгения Васильевна!

Вадик посмотрел на деморализованную красавицу с искренним отвращением и процедил:

— Я ВИЖУ! Евгения, а где вы, собственно, шляетесь?

Собрав все свое мужество в кулак, я попыталась быть максимально корректной и уверенной в себе.

— Я, Вадим Альбертович, ходила обедать в кафе. Я же предупредила…

— Вы не отвечали на звонки!

— У меня батарейка сдох… сел телефон.

— Вы опоздали!

— На четыре минуты.

— Не пререкаться!

— Извините, Вадим Альбертыч. Что-то срочное?

— Естественно. Скорее в мой кабинет. Вас уже заждались.

Вадим Альбертыч, вихляя бедрами, решительно двинулся вперед, а я поплелась следом, судорожно шаря по сумочке в поисках хоть какого-нибудь завалящего «Дирола». Наверняка незапланированная деловая встреча, будь она неладна, а от меня чесноком несет за километр…

Вадик распахнул дверь своего кабинета и пропел: