Сердце для стража - Каменистый Артем. Страница 49

Глава 20

ЖЕНСКАЯ ИНТУИЦИЯ

Не было бури или даже самого захудалого шторма. Ну разве что волнение выше среднего, но все равно к серьезным его не отнести. Тем не менее из полусотни человек до суши добралось лишь тридцать пять.

Плавать никто не умел, приказ обзавестись индивидуальными спасательными средствами многие пропустили мимо ушей. Но и тем, кто не пропустил, тоже не всем это помогло. В итоге: треть команды на дне.

Как глупо…

Спасшийся народ выглядел потерянно. Стресс и все такое — неудивительно. И я знал, что надо как можно быстрее привести людей в чувство, а сделать это проще всего с помощью труда, пусть даже самого бессмысленного. И потому начал быстро озадачивать невольников ценными указаниями:

— Ты, ты и ты! Пройдитесь по берегу, вытащите из воды, все, что вынесло волнами. Ольб, ты, говорят, видишь как орел? Ну так сходи на тот бугор и посмотри с него, куда нас занесло. Только не задерживайся, быстрее возвращайся. Вы двое, к тем кустам и дальше. Зелень в той стороне сочнее — вдруг пресная вода найдется. А остальные не сидите на месте, надо натаскать дров и поставить навесы, а то небо пасмурное и может дождь пойти.

Озадачив всех без исключения, я теперь присматривал, чтобы никто не отлынивал. То есть осуществлял общее руководство. Занятие нехитрое. И заодно присматривался к поведению людей, выискивая опасно упавших духом. Но таковых не находил. Что меня до сих пор поражает в аборигенах — так это полное наплевательство на человеческую жизнь, пусть даже она своя. Нет, инстинкт самосохранения им не чужд, но к смерти они относятся примерно как к насморку.

Вы только представьте ситуацию у нас, на Земле: тонет корабль, треть пассажиров и команды при этом погибает. Что станет с остальными? Да они не один день будут пребывать под наблюдением врачей. Психологическая помощь, антистрессовые меры и все такое. Заставить их пойти на работу в этом состоянии не получится, да и никто не станет этого делать. Выжившие начнут давать пространные интервью, позже пойдут мемуары и многомиллионные иски к судовладельцу — ведь кто, как не он, обязан оплатить моральный ущерб.

Здесь и намека на такое нет. Попробуй местным расскажи про наши кризисные обычаи — меня бы попросту не поняли. Утонул корабль? Плохо. Куча народа вместе с ним утонула? Плохо. Сапоги тоже на дно ушли? Тоже плохо: почти новые были и не жали. Вот сейчас отдышусь, сплюну воду морскую, которой наглотался по уши, и пойду рубить жерди под навес, благо ножа своего не потерял. Как удачно получилось, что не потерял, ведь без него пришлось бы голыми руками деревца ломать.

Когда в бою погибла девушка, мне небезразличная, даже близкие мне люди недоумевали, не понимая, почему я так огорчен. Ведь надо радоваться разгрому демов, а не горевать по пустякам. Женщин всех возрастов и любого качества в Межгорье хватает, выбирай любую, а такая победа случилась впервые, и неизвестно, не станет ли единственной.

Нью, единственная, кого не озадачили работой, бесцельно шаталась по пляжу. Может, ракушки красивые хотела найти по своей привычке, или не знаю что. Хотелось думать, что к смерти она относится не так, как принято на родине, и сильно не приуныла, а то ведь ей здесь придется жить от стресса к стрессу.

Любят здесь люди умирать.

Насильственной смертью.

В итоге бродить в одиночестве ей надоело, и она темнее тучи вернулась ко мне и пожаловалась:

— Вся материя на корабле осталась. И нитки с иголками.

— Ты никак жалеешь, что в одном платье осталась?

— Я стерплю. Но у многих почти не осталось одежды, а ночью может быть холодно. Дан, как мы теперь доберемся до твоего Межгорья?

— Еще не знаю, но обязательно что-нибудь придумаю. Ты даже не представляешь, из каких мест мы до него добирались поначалу. И это тоже переживем.

Не знаю, куда бы нас дальше завела эта беседа, но ее прервали самым странным, я бы даже сказал, почти невообразимым способом.

Сперва раздался звук, от которого сердце мое замерло в радостном предчувствии. Я ведь уже почти не надеялся его услышать, приняв на веру предположение, что местное море прячет меня не хуже, чем стог иголку.

И тут на тебе…

Хлопанье крыльев. Обычный звук, который издает птица покрупнее скворца и поменьше вороны. Оборачиваясь, я начал растягивать рот в слюнявой улыбке идиота.

Зеленый. Сволочь пернатая, мой милый попугай, он наконец меня нашел. Теперь у нас все будет хорошо, потому как вслед за авиацией обязательно спешит кавалерия.

А затем на смену слюнявой улыбке идиота заявилась перекошенная челюсть племенного дегенерата.

Попугай здесь был. Именно такой, как я предполагал: больше скворца, но меньше вороны. Мало разбираясь в южных птицах, считаю (возможно, неверно) этот размер приличным. Характерно изогнутый клюв, нижняя половина которого столь подвижна, что превращает этот орган в инструмент, для которого доступны самые сложные работы вроде чистки перьев или борьбы со скорлупой орехов. Голые лапы с тонкими паучьими пальцами, способные удержать тело почти на любой поверхности. Еле заметный хохолок на прилизанной макушке. И глаза с хитринкой, выдающие нешуточный интеллект.

Вот только это был вовсе не Зеленый, на что указывало сразу несколько признаков.

Первым делом бросалось в глаза, что оперение у прилетевшей птицы радикально-белого цвета. Скорее даже перламутровое. И ни одного зеленого пятнышка, как у моего приятеля.

Мой птиц чистюля, а здесь заметно, что хвост грязноват. Вряд ли из-за неряшливости, просто им частенько приходится елозить по самым разным поверхностям, что не всегда можно поправить последующей чисткой, а на белом любая точечка хорошо заметна.

Еще этот попугай являлся самкой. Только не спрашивайте, как я это определил. Сразу понял, и точка. Может, вид у нее слишком гламурный, и неловкие попытки прикрыть от взглядов грязь на хвосте тоже в глаза бросались.

Но все это пустяки в сравнении с главным. Этот попугай… Попугайша… Самка, блин, женского пола, прилетев сюда, первым делом уселся на чужое плечо, напрочь игнорируя меня — стража!

— Ты не Зеленый… — пробормотал я, не замечая, что начал мыслить вслух.

Птица меня услышала и даже ответила. Томно закатила глаза, ахнула и хриплым голосом попыталась как можно сексуальнее выдать:

— Боже, какая же я красивая!

— Это точно не Зеленый, — придя в себя, констатировал я.

Нью стояла ни жива ни мертва, с опаской косилась на угрожающего вида клюв в нескольких сантиметрах от глаза и ничего не понимала. Наконец осторожно уточнила:

— Это твой попугай? Я думала, он зеленого цвета.

— Мой попугай и правда такой.

— Но тогда…

— Это не мой попугай. Это не Зеленый.

— Тогда чей же он?

— Раз эта блондинка на твоем плече, можешь считать ее своей подругой. Не бойся, не клюнет и не укусит. Но это касается только тебя, другим гарантии не дам.

— Я хорошенькая, — поддакнула птица.

— И что мне теперь делать?!

— Можешь ей песни петь и стихи рассказывать. Или анекдоты. Или истории пошлые. Даже пересказ «Войны и мира» сойдет. Им все равно что слушать, они просто обожают наш голос и все до единого слова запоминают.

— Я не о том! Что все это значит?!

— Хороший вопрос… Когда меня впервые увидели с этим попугаем, назвали…

Проходивший мимо Норп подчеркнуто уважительно произнес:

— Леди Нью, простите, мы не знали, что ты тоже страж.

— Видишь, смышленый туземец сам за меня закончил. У кого на плече попугай, тот и страж. Никто в этом не сомневается. Поздравляю тебя с зачислением в ряды ордена Полуденной Стражи. Ты теперь одна из нас: человек холода. Зарплаты не обещаю, отпуска тоже не предусмотрены, зато не придется скучать, а если имеется склонность к мазохизму, обещаю море незабываемого удовольствия.

Естественно, говорили мы между собой на русском. Если раньше в подобных случаях народ удивленно косился, то теперь все будут относиться с пониманием.