Мгновения счастья (СИ) - "F-fiona". Страница 9

К счастью, ко мне никого не подсадили. В Москву летело немного человек. У меня замерло сердце, когда мы взлетали. Я закричал от восторга, когда мы плыли над облаками. Потом подали еду в пластиковых коробочках. Вдоволь наевшись, я прилип к иллюминатору, а потом решил осмотреть туалет. Посадка мне понравилась меньше, но все равно у меня было такое чувство, будто я выиграл миллион долларов в лотерею.

Москва поразила своей торопливостью и количеством народа. Я быстро взял такси и ехал по заданному адресу, не пропуская ни единой детали из пейзажа за окном. Машин было столько, просто ужас. Дома высоченные, все безликие. Ближе к центру стало интересней. Нужный мне дом оказался особнячком девятнадцатого века. Я позвонил в кованую дверь, и меня пустили, по-видимому, ожидая. Отдав пакет секретарше, высоченной девушке в идеально оглаженной юбке и белой блузке, я вернулся в такси, которое довезло меня обратно в аэропорт. Дальше было время ожидания, которое пролетело как один миг. Суетливые пассажиры с багажом, постоянные объявления о посадке или начале регистрации, тысяча разных запахов. И вот я снова в самолете, любуюсь мелькающими огнями внизу.

Когда я оказался в своем родном городе, настроение, конечно, немного ухудшилось. Я сел в маршрутку и гадал, как меня встретят дома. Мама, вроде бы, на смене, если отчим не спит, то жутко пьян. Он может и побить меня за опоздание. Но что это для меня после сегодняшнего дня? Я стал частью другого мира, и у меня получилось. Я осуществил мечту. Мне было море по колено.

Уже подходя к дому, я увидел милицейский бобик у подъезда в свете фонаря. Всколыхнулось предчувствие недоброго. Я был уверен, что это к нам. Я влетел по ступенькам на свой этаж. Дверь в квартиру была открыта, на лестнице толпились соседи, низенький милиционер их опрашивал. Я вошел в квартиру, меня никто не удерживал. В квартире творился полный бардак, на кухне сидели бледные-пребледные мама и брат. Перед ними сидел еще один милиционер и постукивал пальцем по столу. При виде меня мама как-то странно дернулась и сникла.

— Мама… — прохрипел я. Я не дышал. – Что случилось?

Все разом посмотрели на меня, но молчали.

— Что, черт возьми, случилось?

Так как мама лишь в бессилии открывала рот, давясь слезами, а брат затравленно озирался, мне ответил милиционер, сидевший перед ними:

— Ваш отчим, Анатолий Петрович, совершил разбойное нападение на известного вам Дмитрия Силова. Молодой человек в реанимации.

Все покачнулось передо мной. Я впился руками в столешницу. Я не понимал как, почему… Все это ошибка, все это неправильно… Мой Димка и это жалкое подобие человека, которое я по ошибке называю отчимом? Я ничего не видел перед собой, стал задыхаться. Милиционер, привыкший и не к такому, быстро плеснул мне воды в лицо. Ноги меня не держали, я осел на пол. И тут маму прорвало. Она кинулась ко мне, стала вытирать мои слезы. Из ее бессвязной речи, к тому же доходящей до меня словно через подушку, я понял, что моя жизнь теперь не стоит и копейки.

Начальница попросила маму зайти в торговый центр к портному, забрать ее вещи. Там мама увидела нас с Димой, целующихся и обнимающихся. Такого позора она вынести не смогла. Ее единственный сын оказался голубым – не могло присниться ей и в страшных снах. Она забыла обо всех поручениях, о том, что нужно возвращаться на работу, и пошла домой. Там был уже пьяный отчим, которому она все рассказала. Он рассвирепел, стал неуправляемым. Он же вечный противник голубых... Не знаю как, но он смог раздобыть адрес Димы, который в этот час был дома один. Он избил его до полусмерти, и шансы на его выздоровление очень невелики. Сам отчим под стражей в отделении.

Меня мучил лишь один вопрос – почему?

Почему не я? Лучше бы он меня убил, но не трогал моего Димку. Едва я представил, как этот вечно воняющий мужик своим кулачищем разбивает лицо Диме, меня стошнило. Прямо на маму, на подол ее платья. Но она словно и не замечала этого. Все твердила «прости» и «правда ли это».

— Что, правда, мама? Что я педик? Да! – я был готов ударить ее, не знаю, что сдерживало меня. Только то, что Димке этим не помочь. – В какой он больнице?

— Десятке. Но тебя не пустят… — это милиционер кричал мне в спину.

Я бежал по темной улице и молил только об одном, чтобы у меня не забирали Димку. Я не смогу без него жить. Мне незачем… Я поймал частника. Сейчас я отдал бы ему все деньги, лишь бы он двигался быстрей.

Больница встретила меня неприветливым тусклым фонарем у входа. Я пять раз споткнулся пока бежал к ней. Сонная женщина в регистратуре удивилась моему появлению.

— Где реанимация?

— Там, — показала она, — но туда нельзя…

Мне было все равно. Я должен был увидеть Димку. Я должен не дать ему умереть. Он будет жить, он не может… Я подбежал к дверям, на которых было облезлое слово «Реанимация», но открыть их мне не дали два санитара. Все-таки та женщина внизу вызвала их.

— Куда собрался, парень?

— Дима Силов! Мне нужен Дима Силов!

Санитары переглянулись.

— Только родственники.

— Он жив? Пожалуйста, скажите.

Один из них скрылся за дверью, пахнуло лекарствами. Через минуту он вернулся:

— Мне очень жаль, парень.

Сочувствие на его лице, белый потолок больницы, перестающее стучать сердце.

Мне больше незачем жить.

***

Я пришел в себя на больничной кушетке. Смутно помню, как мне вкололи что-то, как отнесли сюда. Я лежал, видел, как проникает солнце из-за занавесок, и понимал, что мне уже все равно. Никогда больше я не смогу улыбаться. Никогда больше я не смогу радоваться простым человеческим вещам. Никогда я не буду получать удовольствие от банки колы. У меня было такое ощущение, что я постарел лет на двадцать.

Тело не слушалось, а голова гудела. Я встал, заправил кушетку, разгладил все складочки на простыне. Потом нашел в коридоре туалет и долго умывался. Я не чувствовал теплая это вода или холодная.

Медленно-медленно я шел домой. Или к тому месту, которое я называл домом, потому что мне просто некуда больше было идти.

Мама сидела на кухне. Под ее глазами были черные круги. Брат лежал на полу пьяный, рядом с ним была разлитая бутылка. В руке мамы я тоже заметил стопку.

— Как он? – зачем-то задала вопрос она.

Я не ответил, а мама закрыла рот руками. Лишь спустя пару секунд я понял почему:

— О, Боже, тогда его будут судить за убийство!

Я смотрел на нее, и передо мной был совершенно чужой человек. Она думает об отчиме, об этом ничтожестве, которое даже не достойно жить дальше.

— Тебя вызывают в милицию к двенадцати. Санька, пожалуйста, скажи им, что он никогда тебя пальцем не трогал…