История Византийской империи. Том 1 - Успенский Федор Иванович. Страница 21

Миланский эдикт веротерпимости, равно как личное расположение Константина к исповедникам христианской веры, оказал в громадной степени благодетельное влияние на распространение и укрепление христианской общины в империи. Еще языческие храмы привлекали к себе горячих приверженцев, и старый культ находил поддержку в правительстве, а между тем христианские писатели в полном сознании конечного торжества говорят уже о том, что сила креста наполнила вселенную{18}. Быстрый рост христианских общин и со стороны количественной, и со стороны их внутреннего могущества и общественного значения представляет собой наиболее любопытный факт. Но, конечно, нельзя не подумать и о том, что за этот успех христианской Церкви нужно было поплатиться на первых же порах. К обращению в христианство часто приходили не путем внутреннего убеждения, а вследствие искания выгод и преимуществ; принимали христианство для того, чтобы угодить императору, чтобы иметь успех при дворе, по своим делам и т. п. Нередко колебания решались и теми соображениями, которые частью заметны в обращении к христианству Константина, – что христианский Бог могущественней языческого, и что чрез Него можно получить больше благ.

Что касается специально внутреннего отношения Константина к христианству, то нельзя сомневаться, что близко знавшие его современники считали его за убежденного христианина, и что он после Миланского эдикта многократно проявлял свое исключительное внимание к Церкви и клиру: сносился с епископами, интересовался делами христианской общины, делал пожертвования на благотворительные учреждения Церкви. Начиная с 314 г., имеется ряд публичных похвальных слов в честь Константина, в которых обращение его к единому истинному Богу выставляется как его особенная заслуга. Христианство еще было только терпимым наряду с языческим исповеданием, закон еще не придавал ему преобладания над политеизмом, но фактически христиане уже получают преобладание: занимают высшие должности в администрации и в армии и постепенно придают государству новый характер.

Прекрасным христианским памятником, построенным самим Константином, нужно считать церковь св. Констанции в Риме. Этот храм в стиле античных построек украшен изящными колоннами, снабжен мозаиками{19}. С именем Константина соединена известная базилика Константина в Риме, отличающаяся своими величественными сводами, которые опираются на четыре пилона{20}.

Еще важней те постепенные перемены, которые происходят в христианской общине, в среде самих ее членов после эдикта веротерпимости. В начале IV в. христианская община выступает уже с довольно твердой организацией, Миланский эдикт открыл ей легальный путь для дальнейших успехов в языческом государстве, которое мало-помалу и само начинает приближаться к христианской общине. Прежде всего следует иметь в виду устройство церковного клира, который приобретает корпоративный характер, находя в римских гражданских законах достаточную охрану для своих сословных привилегий. Еще во время гонений духовенство достаточно изолировалось от гражданскою общества; под благодетельным же действием эдикта веротерпимости оно сделало в том же направлении дальнейшие шаги. Константин освободил христианское духовенство от обычных повинностей, лежавших на римском гражданине{21}; утвердил за Церковью право принимать в свою пользу наследства по завещанию; обеспечил церковные учреждения богатыми приношениями из государственных средств в виде земельных участков, денежных и хлебных выдач. В особенности огромное значение имели для духовенства пожалованные ему судебные права, т.е. право решать возникавшие на почве обыкновенных отношений между христианами гражданские споры. Словом, Константин дал духовенству всевозможные гарантии своего расположения, разделив с ним до известной степени управление и сделав его послушным орудием в своих руках.

Прежде чем переходить к дальнейшим судьбам христианской Церкви при преемниках Константина, остановимся на некоторых явлениях церковной жизни в ближайшие годы после эдикта веротерпимости. Тяжкий период гонений сопровождался не только благородными подвигами самоотвержения, подъемом духа и нравственной дисциплины, но и вызывал и дурные проявления человеческого духа: уныние, измену, клятвопреступление. В особенности следует отметить дух нетерпимости, фанатической приверженности к форме и обряду и взаимной вражды. Эти свойства обнаружились уже и во время гонений при обсуждении поступков тех христиан, которые или отрекались от Христа, или выдавали язычникам священные книги. По отношению к внутренним раздорам в христианской общине Константин проявил много такта и государственной мудрости. Предоставляя епископам полную свободу действий, он старался держаться нейтральным в споре и если высказывался в пользу одного определенного мнения, то ни в каком случае не допускал насилия одной партии над другой. Его политическая мудрость не раз давала ему случай убедиться, что излишняя ревность и в особенности насилие создают упорство и настойчивость, с которыми слабая партия нередко получает преимущество над сильнейшей.

С подобными расположениями относился Константин и к величайшему церковному спору, возникшему ок. 318–320 гг. из-за вопроса о божественной природе Христа по почину Ария. Арий был человек весьма образованный, искусный диалектик, строгий в жизни, общительный, но, вместе с тем, горд, честолюбив, неискренен и чрезвычайно хитер. Он вначале был в прекрасных отношениях со своим епископом. Недоразумения между ними возникли, по словам историка Сократа, по следующему случаю{22}. Однажды епископ держал беседу о таинстве Троицы и в частности утверждал единство Троичности. Бывший при этом Арий стал возражать, настаивая на той мысли, что если Отец родил Сына, значит последний имеет начало, и, значит, было время, когда Его не было – ??, ??? ??? ??. Христологический спор возбудил в Церкви бурю волнений, образовались два враждебных лагеря, которые раздвоили христианское общество и внесли смуту в империю. Арий, уверенный в правоте своих воззрений на Слово как на создание (??????), отправил к некоторым епископам изложение своего учения и просил их высказаться по этому поводу. Ему удалось в короткое время привлечь на свою сторону многих приверженцев, и в особенности знаменитого Евсевия никомидийского, близкое лицо к императору, которое имело на него большое влияние, равно как на сестру его Констанцию, жену Лициния. Кроме Евсевия за Ария высказались некоторые египетские епископы и александрийское духовенство и еще несколько епископов: Павлин тирский, Феодот лаодикийский, Афанасий аназарбский, Григорий бейрутский. Созванный епископом Александром собор в Александрии в 320–321 гг. произнес отлучение против египетских приверженцев Ария и против всех разделяющих это учение. Арий, принужденный оставить Александрию, прибыл в Палестину и оттуда отправил письмо к своему покровителю Евсевию никомидийскому, который пригласил его в свой епископский город, бывший и временной столицей империи. Здесь Арию открылась еще более широкая возможность распространить свое учение, тем более, что Константин, занятый в 322–323 гг. войной с Лицинием, не имел времени обратить внимание на церковные споры. Одержав победу над Лицинием осенью 323 г., Константин, в качестве единодержавного властелина запада и востока империи, занялся христологиче-ским спором. Он написал Арию и епископу Александру очень длинное письмо, сохраненное у Евсевия, в котором излагал свой взгляд на жгучий вопрос времени. Заметим еще, что письмо было отправлено с знаменитым епископом Осией кордовским, игравшим крупную роль в это время.

По его воззрению, арианский вопрос не представлял особенной важности и серьезности. Правда, Арий допустил ошибку, выведя на соблазн народа такие вопросы, о которых лучше было бы молчать. Но и епископу Александру не следовало бы относиться с такой горячностью к вопросу, и лучше было бы им взаимно извиниться и помириться. В сущности и разница в воззрениях противников весьма незначительна. Константин ссылается при этом на философские учения. Часто философы, принадлежащие к одной школе, бывают разного мнения относительно некоторых частностей, что нисколько не мешает им соблюдать единение в общем учении; тем более, говорит он, «для вас, служителей великого Бога, следует быть единодушными в вопросе вероучения. Возвратите мне, – заключает Константин, – спокойные дни и беззаботные ночи, чтобы я пользовался радостью и наслаждением спокойной жизни»{23}.