История Византийской империи. Том 1 - Успенский Федор Иванович. Страница 32

В связи с этими распоряжениями, весьма решительно рассекавшими настоятельные и давно уже назревшие вопросы, Феодосии предпринял меры к немедленному созванию собора для обсуждения церковных дел. Второй Вселенский собор состоялся в Константинополе в мае 381 ?. На нем были представлены главнейшие восточные епископы, из них известнейшие были: Мелетий антиохийский, Тимофей александрийский и Кирилл иерусалимский. Председательство имел Мелетий, а по смерти его – Григорий Назианзин и затем Нектарий. Первый вопрос, предстоявший обсуждению собора, касался замещения епископской кафедры в Константинополе после удаления арианского епископа. По желанию императора и большинства членов собора епископская кафедра была предоставлена Григорию Назианзину, но ненадолго, т.к. Григорий отказался и предложил вместо себя Нектария. В догматическом отношении этому собору принадлежит окончательное решение вопроса о третьем лице св. Троицы и окончательная редакция второй части символа, начиная с восьмого члена веры. Деяния собора утверждены императором в июле месяце 381 г. Кроме того, второму Вселенскому собору принадлежит составление нескольких церковных канонов, из коих особенное значение получил третий канон, усвоивший константинопольскому епископу право чести вслед за римским епископом. Этот канон читается так: «Константинопольский епископ должен иметь преимущественно чести вслед за римским епископом, так как Константинополь есть новый Рим»{2}.

Не менее настойчиво и неуклонно шел император Феодосии в борьбе со старыми языческими верованиями. Хотя языческий культ уже распоряжениями Констанция был лишен государственной поддержки, будучи признан притом неразумным суеверием{3}, тем не менее он держался еще между консервативными элементами населения как в больших городах, так в особенности в отдаленных и глухих провинциях. Конечно, нельзя думать, что старая вера без борьбы уступала место христианству. Хотя попытка Юлиана оживить язычество потерпела полное поражение, но с переходом к христианскому мировоззрению соединялась такая ломка тысячелетней и гордой своими успехами культуры и верований, вошедших в плоть и кровь классического мира, что было бы трудно допустить, чтобы язычество отказалось от всяких надежд на возврат к старому.

Еще в течение целых столетий можно будет там и здесь встретить остатки приверженцев языческого культа, но для изучающего историю культурного перелома в конце IV в. любопытно проникнуть в настроение современников, ознакомиться с мотивами, руководившими приверженцами старой веры. В этом отношении трудно найти более выразительный литературный факт, чем дело о жертвеннике Победы, возникшее в римском сенате по случаю предъявленного к нему правительством требования – удалить из курии этот символ языческого культа. Вопрос возник еще при императоре Констанции, который потребовал удаления из сената статуи Победы и прекращения языческого обычая приносить перед заседаниями жертву. При Юлиане распоряжение Констанция было отменено, так что до 383 г. римский сенат, может быть наполовину состоявший из язычников, удерживал в зале заседаний символы языческой религии. Император Грациан приказал восстановить повеление Констанция относительно жертвенника Победы, но сенат отправил к императору легата в лице сенатора Аврелия Симмаха с просьбой отменить повеление. Грациан не принял миссии, чем нанес сенату сильное оскорбление.

В 384 г. сенат во второй раз решился ходатайствовать о жертвеннике, и на этот раз пред преемником Грациана, четырнадцатилетним Валентинианом. Истолкователем желаний сената был сенатор и префект Аврелий Симмах, записка которого представляет громадный интерес как памятник, бросающий живой свет на умонастроение языческой партии в занимающую нас эпоху. Действительно, нельзя без волнения слушать эту последнюю песню умирающего язычества, которое робко и жалобно просит милости у юного императора в пользу религии, которой его предки обязаны славой и Рим своим величием{4}.

После краткого вступления в этой записке читается: « Я являюсь перед вашими величествами в двояком качестве: как ваш префект ходатайствую о делах государственного порядка, а как легат сената защищаю гражданские интересы. Между теми и другими нет разногласия, ибо люди перестали уже верить, что можно довериться благорасположению придворных, если между ними нет единодушия. Можно ли допустить, чтобы частные раздоры наносили вред государству? По справедливости, сенат преследует тех, кто славе государей предпочитает личное могущество, а наша забота – быть на страже благополучия вашего величества. В самом деле, чьи интересы мы защищаем, если заботимся о сохранении древних учреждений, о законах и обычаях отечества, о славе времен, которая тем выше, если и сами императоры остерегаются нарушать обычаи предков. Итак, мы ходатайствуем о сохранении религиозного строя, в котором благоденствовало государство. Рассуждая о государствах того и другого исповедания веры, мы находим, что одна часть чтила отечественные обряды, другая, более к нам близкая, не отменяла их. Если вера, которой следовали древние, не может служить примером, то да послужит таковым попущение ближайших императоров!

Найдется ли такой малообразованный человек, который был бы равнодушен к алтарю Победы! В нем наша безопасность на будущее время и наше спасение против всего необычайного. Воздадим, по крайней мере, символу ту честь, в которой отказываем божеству. Ваша вечность многим обязана Победе и многим будет одолжена впереди. Пусть пренебрегают ею те, кому она не принесла пользы; вы же не можете отвернуться от дружественного существа, даровавшего вам триумфы. Могущество ее для всех составляет предмет желания, и никто не может отказать в поклонении тому, что признает для себя желанным. Если бы было какое оправдание для удаления религиозного символа, то следовало бы не касаться того, что служит украшением курии; Умоляю вас, предоставьте нам передать в зрелом возрасте потомкам ту святыню, которую восприняли в детстве. Обычай имеет громадную власть, поэтому и не могло долго оставаться в силе распоряжение божественного Констанция об удалении алтаря Победы. Божественная и славная вечность ваша должна позаботиться и о том, чтобы в будущем не пришлось исправлять ваши распоряжения. Где мы будем давать присягу на соблюдение ваших законов и повелений, какой религиозный обряд устрашит злую волю от дачи ложного свидетельства? Конечно, божество все наполняет, и для вероломного не найдется безопасного убежища, но присутствие священного предмета всего больше сдерживает от преступления. На этом алтаре покоится согласие всех, он знаменует общую верность, и ничто не придает большого авторитета нашим решениям, как всесильная клятва, данная в собрании сенаторского сословия. Тогда откроется свободное поле для клятвопреступлений, и об этом следует внимательно вам подумать, так как в публичной присяге кроется вся ваша безопасность.

Но, скажут, так поступил и божественный Констанций. Будем подражать лучше другим деяниям этого государя, который никогда не позволил себе повторить ошибки, сделанной предшественником. Ибо последующего исправляет сделанная предыдущим ошибка, и из порицания предшествующего рождается критика примера. Итак, да будут приняты к подражанию другие достойные деяния того же государя. Он ни в чем не нарушил привилегий священных девственниц, щедро наделял жреческие коллегии, не жалел издержек на римские религиозные торжества и по всем улицам Вечного города ходил с членами сената, весело и радостно глядел на святилища, читал на фронтонах храмов имена богов, расспрашивал о строении, восхвалял строителей. Сам следуя другой религии, нашу он сохранил для государства, ибо каждому свойствен свой обычай, у каждого свой обряд. Божественное провидение дало различным городам различных приставников; как при рождении распределяются души, так каждому народу даются определенные судьбой гении. Присоединим и пользу, которая особенно приближает к человеку богов, ибо если весь смысл вещей сокрыт, откуда же лучше исходит знание божественной воли, как не из памяти и документов о благоприятных событиях? Итак, если целая вечность придала авторитет религии, то должна быть соблюдаема верность стольким векам и почитаема вера родителей, которые имели счастье воспринять ее от своих отцов.