Искусство атаки - Белов (Селидор) Александр Константинович. Страница 17

Он: Опровергая академика Рыбакова, Вы еще ни разу не привели сколько-нибудь подтвержденные факты. Это дает основание считать, что все изложенное вами — чистейшая софистика. Как Вы можете это прокомментировать?

Вы: Софистика, в которой Вы меня сейчас обвинили, предусматривает обоснованный отказ от аргументации, тогда как здесь аргументация в пользу моих умозаключений просто никем всерьез не рассматривалась. Причины у этого вполне определенные. Кстати, упомянутый Вами академик Рыбаков ни потому попал под огонь критики, что он плох или хорош как ученый, а потому, что его превратили в некую абсолютную истину по вопросам славянского язычества, и любое упоминание язычества через историческую науку ныне рассматривается сквозь призму этой истины!

В этом риторическом приеме был формальный ответ на вопрос и мягкий отход от необходимых подтверждений в сторону вами обнаруженной проблемы. Вероятно, противник отреагирует на выдвинутую проблему и тем самым вопрос о софистике вы как бы мягко обтекли.

Принцип охотницкого боя несколько отличается от принципа Свили. Если вы обратили внимание, то в вышеизложенном примере противник имел возможность вывести по вам удар любой силы и жесткости. Вопрос стоял только в том, насколько успешно вы сумеете защититься. Охотницкий бой не допускает сопротивления противника, кроме того, охотницкий бой всегда только наступателен и, конечно, не даст противнику возможности вывести заранее спланированный и удачно рассчитанный удар. Можно не только вопрошать, строя свою атаку, но и декларировать. Если бы дискуссия шла в теме предыдущего примера, то оходчий боец, предупреждая удар в свой адрес, оглушил бы противника заявлением, например, о научном монополизме, о том, что понятие «мафия» значительно шире только торгашеских разборок, автоматных очередей и чемоданов, набитых «баксами». Мафияэто еще и научная среда, выдвигающая одних и уничтожающая других ученых. А главное, создающая научные приоритеты или низводящая целые научные программы, темы и интересы. Далее — охотник стал бы атаковать уже реакцию противника. Логика охотницкого боя проста — реакция собеседника вовлекает его в еще худшее положение. Такая дежурная фраза, как «вы подтверждаете мой вывод», бьет уже по реакции противника, обозначенной на ваше утверждение о научной мафии. Например:

Он: «Вам не кажется, что подобного рода утверждения, особенно, если они ничем не подтверждены, попытка создать очередную дешевую сенсацию?»

Вы: «Однозначность вашей реакции, как и ее готовность — только подтверждают мой вывод!»

Отличительная особенность оходчего бойца — готовность к импровизациям. Причем, в любой теме он может обозначить линию противостояния, а любой факт обратить против своего соперника. Например: «Вы любите стихи? Это признак нестабильности эмоциональных состояний и вашей повышенной чувственности, что вряд ли может украшать мужчину!» Впрочем, если бы любителем поэзии оказался союзник, а не соперник, то в устах оходчего бойца это могло бы отразиться как явный признак интеллекта собеседника.

Нужно сказать, что человеческая природа создала незыблемый триглав отношений, так или иначе подчинивший себе направленность взаимных осязаний людей. Это — притяжение-равнодушие-отторжение. Каждый может оценить ближнего или дальнего своего категоричностью этого триглава. Так уже выпало, что идея противостояния подразумевает наличие двух разностей, полярностей и крайностей. В противном случае, отношения между сторонами не выражены боем. Однако посмотрим на поединок шире. Только ли низвержение противника конструктивно как идея для боевого искусства? Чего же тогда понятие партнера? Сама по себе жесткая конфронтация не несет ничего конструктивного. Она либо подтверждает, либо опровергает накопленный вами опыт драки. Причем, делает это в очень категоричных формах. Другое дело, условный бой. Такой способ позволяет конструировать драку, ища в ней диалектическое совершенство. Есть уровни взаимодействия, когда различия дополняют друг друга, образуя гармоничное слияние в Правь. В конечном счете, философия Трибожия обнаруживает три взаимосвязанных триглава, составляющих ось Мира.

Идеальный пример всей модели в целом составляет самый обычный поединок, в котором полевой судья выполняет роль Прави, а бойцы — крайностей. Любые действия судьи и подчиняющихся ему бойцов так или иначе вписываются в один из упомянутых мной Триглавов.

Противостояние — вещь весьма занимательная. Кому неизвестна извечная борьба иудизированного творца небесного и Сатаны. При всем при том, что это крайности, они попадают скорее под конфликт двух Правей, в котором одна Правь несет разводящий Триглав, а другая — конфликтный. Конфликтный триглав утверждает истину на основе взаимоуничтожения, то есть драки. Как вы знаете, христиане видят истину в отказе от конфронтации, предпочитая одной форме уродства другую. И даже наиболее гармоничный третий Триглав не способен в своем первозданном виде отразить истину. Да, как это ни парадоксально. Ибо подчиняясь ему, мир просто бы замер. Его девиз можно расценить как «Небытие — лучший образ гармонии!» Но идея Мира — Движение, а стало быть, сжатие и расширение, концентрация и рассеивание, конфронтация и отторжение. Посмотрите на всю историю человечества. Разве не факт то, что оно пребывает в создании и преодолении конфликта, где мир является итогом войн, а итогом мира является война? Только динамика процессов создает гармонию. А подчинена гармония, конечно же, третьему Триглаву в вышеизложенном примере. Потому наше представление о рукопашном искусстве нельзя сводить только к идее разрушения, низвержения противника любым способом с единственным желанием — уничтожать, уничтожать, уничтожать… Сам по себе человеческий разум обнаруживает возможность соединения различных явлений сущего, где каждое в отдельности занимает свое исключительное место, но только столкновение и разведение этих явлений создает весь уникум человеческого мышления. Бой и примирение. Столкновение и разведение. Бой уничтожительный и бой научительный. Что может быть целесообразнее и совершеннее самой Гармонии?

Говоря о гармонии, я возвращаюсь к язычеству. Почему оно в загоне, почему столь противоречивы мнения о нем? Потому, что оно еще не понято, не раскрыто современниками. Особую роль в «сдерживании» интереса людей к изначальной, природной истине играют идеологические примитивы современных псевдодухотворцев. Современное язычество далеко не украшают амбициозные личности, вроде Добровольского и…, пестующие не величие русского духа, а нечто совершенно иное. Что же, в таком случае, привнес в язычество Белов? Этот вопрос мне приходилось слышать. Думаю, что философия Трибожия, почерпнутая мной из духовных традиций кельто-праславянского ведизма, уже немалый вклад в копилку интеллектуальных ценностей национальной культуры.

Независимо от того, кто мы по вере или по роду, все мы дети Природы. Мы приходим в мир беспомощными, бессловесными, ничего не понимающими существами. Познание мира для нас связано, в первую очередь, с влиянием старшего поколения. А Мировой закон существует сам по себе. Его постижение ограничено набором примитивных откровений типа «будет осень — будет дождик». Когда мы уходим из жизни, Мировой закон остается таким же незыблемым. Он вне человека. Ему всё равно, что делает человек. Даже поглощая своим разрушительным вторжением земной мир и Вселенную, человек никогда, НИКОГДА не изменит сути Мирового закона, никогда не дотянется до вершины, ибо Мир бесконечен. Невозможно поймать то, чего нет. Никогда еще, даже в самые богоугодные времена, человечество не отказывалось от войн, насилия (в том числе и религиозного), как не отказывалось от попытки побольше прибрать к своим рукам. Для церкви — это паства. Для государства — земли и народы. Для промышленников — рынки сырья и сбыта.

Механизм человеческого бытия отрегулирован по самому человеку. Точно также, как и человеческая мораль, являющаяся не более, чем смазкой этого механизма. Оттого при всей лелейности христианского доброусердия, человечество как воевало, так и воюет, как уничтожало само себя, так и уничтожает, как насильничало над миром и Природой, так и насильничает. И дело все в том, что Истина и есть сама Природа. Другой истины в мире нет. То, что создано до человека, то, что создано независимо от человека — истина в первой и последней своей инстанции. Язычество помогает эту истину перевести на язык человеческого сознания, тем самым сберегая самого человека от его необузданных инстинктов.