Искры гаснущих жил - Демина Карина. Страница 15
Ее прогонят? Или вернут во дворец, где Кэри предстоит встреча с королевой, которая будет огорчена подобным поворотом дела? Или велят отправляться в поместье… куда-то еще?
— Леди, — Виттар не спешил ее оставить, хотя по-прежнему старательно избегал смотреть на Кэри, — мне очень жаль.
Но пояснять, чем вызвана его жалость, он не стал.
Ушел.
И горничная, которая появилась тотчас, суетливая, нервозная, тоже не произнесла ни слова. Она помогла умыться и подала платье, темно-синее, строгого покроя, которое, пожалуй, могло бы сойти за траурное.
…Траур по Сверру носить запретили. Да и по леди Эдганг вряд ли позволят. Род Лунного Железа не заслуживал слез.
Утренний ритуал шел своим чередом.
Нижняя рубашка. Чулки. Корсет, чехол… дышать становится тяжело, но Кэри терпит. Тяжесть турнюра. Мягкая шерсть чужого наряда — подарки королевы явно перешивались наспех, и платье оказалось великовато в талии. Два ряда аметистовых пуговиц, с которыми тонкие пальчики горничной управляются играючи. Белое кружево воротничка — его закрепляют на крючках. И девушка долго возится, выравнивая складки, морщится, пытается уложить их, скрывая мелкие недостатки наряда. Закалывает булавками.
Подает манжеты в тон.
— Вам очень идет, леди, — это единственные слова, которые позволяет себе девушка. Она тоже опасается встречаться с Кэри взглядом.
Осуждает?
Слез все равно нет.
Когда рассказали про Сверра, Кэри плакала, и все решили, что плачет она от горя. А сейчас…
…Под лестницей много пыли, и Кэри знает, что ей никак нельзя находиться здесь. Ей вообще не стоит покидать своей комнаты, но там скучно. В деревне, где Кэри жила раньше, никто и никогда ее не запирал и не запрещал ходить, где только вздумается.
Там было хорошо, и Кэри хотела бы вернуться. Но отец сказал, что она слишком взрослая уже и ей надо учиться быть леди. Кэри не очень понимает, как это, но она постарается, не для себя — для отца.
Она уже знает, что леди носят колючие чулки, даже если не хочется, и не пытаются заворачивать кошку в подол платья. И поэтому руки у них чистые, без царапин.
Леди быть скучно.
И Кэри вновь сбегает. Она видела кошку в саду, под кустом, и воробьев, которые слетались, облепляя ветки старого шиповника. Воробьев ловить куда сложнее, а вот кошка… Кэри вчера спрятала кусок вареной грудинки. Он немного запылился, но в целом был неплох, и Кэри сунула его в рукав. На ткани расплылось жирное пятно… ничего, Кэри попробует его оттереть. Потом, после того как кошка окажется в руках Кэри. Она же не пытается сделать кошке плохо, просто хочет подружиться, а то в этом огромном доме совершенно не с кем дружить! Нянька и та исчезла, впрочем, поэтому у Кэри и получилось выйти.
В доме суета.
И Кэри выглядывает в коридор.
А потом и на лестницу выбирается.
Лестница старая, скрипучая, но Кэри уже знает, какие ступеньки не стоит тревожить. Она крадется, сама с собой играя в прятки, и, достигнув подножия, которое стерегут резные статуи, Кэри замирает.
Сколько всего! Холл заполонили сундуки и сундучки, шляпные коробки, кожаные чемоданы с золоченой отделкой. И массивные короба. Чехлы с платьями…
— Руды первозданной ради! — Раздраженный женский голос заставляет убрать руку — Кэри собиралась потрогать кринолин. — Сколько можно возиться?
— Эдганг, никто не виноват, что ты столько всего с собой возишь.
Отец. Он будет недоволен, увидев Кэри здесь. Отец не раз повторял, что она должна быть послушной девочкой. И Кэри пятится, пятится, пока не добирается до лестницы. А потом оказывается и под лестницей.
— Ты бы предпочел, чтобы я путешествовала голой?
Женщина сердита.
— Я бы предпочел, чтобы ты не путешествовала вовсе.
— О да, конечно…
Шорох юбок. Они касаются паркета и раскачиваются, словно колокол.
— Я буду сидеть в поместье, не мешая тебе развлекаться…
— Эдганг…
— Где она?
— Прекрати. Это всего-навсего…
— Прекратить?! — Ее голос почти рвется, и Кэри приседает на корточки и зажимает уши ладошками. А кусок грудинки выпадает из рукава на подол, оставляя пятно. — Еще скажи, что я не права.
— Ты права, дорогая, но…
— О, я терпела твоих любовниц, которых ты не давал себе труда скрывать. — Женщина останавливается напротив убежища Кэри. И Кэри разглядывает бабочек, вышитых на подоле ее платья. Ткань темно-зеленая, как срез зрелого малахита, а бабочки черные. — Ты приводил их сюда! В мой дом!
Отец вздыхает:
— Эдганг, не при слугах…
— Да неужели? Ты вдруг стал стесняться слуг?
— Пойдут слухи…
— О тебе уже ходят! О том, что ты потерял остатки совести. — От женщины пахнет духами, и этот пряноватый запах завораживает Кэри. Запах и бабочки. Почти живые, почти настоящие. И преодолев страх, Кэри протягивает руку, касается подола липкими пальцами. Бабочка не улетает. Она скользкая, а ткань — мягкая. — И если любовниц я терпела, то твоего ублюдка… о чем ты думал, забрав ее?
Отец молчит. И женщина тоже. Тишина становится невыносимой, и Кэри очень-очень осторожно убирает руку. На бабочке остается клок пыли. Откуда только взялся?
— Ну? И где она?
— Эдганг…
— Где, я спрашиваю? Или ты собираешься ее прятать?
Сапоги отца покрыты грязью. Они скрипят, и каждый шаг приближает их к Кэри. А она раздумывает над серьезным вопросом: следует ли снять пылинку с юбки дамы или же не рисковать? Леди сердита. Вдруг еще сильней рассердится?
— Не собираюсь, — теперь он говорит жестко. — Девочка будет жить со мной.
— С тобой? Нет, дорогой. Она будет жить в моем доме! И носить имя моего рода, на которое ты и прав-то не имеешь… мой отец…
— Слишком много тебе позволял. Вырастил эгоистичную стерву, которая…
— Которая что?
Кэри все-таки решилась и очень быстро протянула руку, схватив серый клок.
— И на женщину не похожа…
Молчание.
— Эдганг, — теперь он говорит мягче, — если бы ты стала немного… добрей, мне бы не понадобились любовницы. Я ведь любил тебя…
— Или мое имя и положение?
Она не уступит. И Кэри, затаившись в убежище, ждет. Ей жаль бедных бабочек, которые не могут улететь от злой женщины. А ссора все длится и длится. Они то срываются на крик, то на шепот. Потом все уходят, и, выбравшись из тайника, Кэри бежит к себе. Она торопится, но не успевает, сталкивается у порога с леди, которая столь высока, что, для того чтобы рассмотреть ее лицо, Кэри приходится задирать голову. И все равно лицо это скрыто короткой темной вуалью.
А на шляпке перо. Как куриное, но ярко-красного цвета.
Откуда леди его взяла?
— Эдганг… — отец стоит рядом с женщиной и, в попытке примирения, протягивает руку, — это просто-напросто ребенок!
— Твой незаконнорожденный ребенок, — она шипит и бьет по его руке, — который позорит и меня, и весь род.
Кэри прижимается к стене и, запрокинув голову, смотрит на перо. Только на перо. Пожалуй, никогда прежде ей не было настолько страшно.
И когда узкие шелковые пальцы хватают ее, она кричит.
— Эдганг, что ты делаешь…
Больно. Пальцы впиваются в щеки, и рот Кэри сам собой открывается. Изо рта течет слюна, а крик захлебывается.
— Отвратительно. — Леди выпускает Кэри и вытирает пальцы платком, тоже темно-зеленым, наверняка с бабочками. — Я не хочу ее больше видеть.
— И не увидишь. Обещаю.
Отец легко давал обещания, вот только редко исполнял их.
— А ты подумал о нашем мальчике? — Голос леди становится иным, мягким, укоряющим. — Что станет со Сверром, когда он узнает об этой… этом существе.
Кэри позволяют скрыться в комнате, и она, забравшись под кровать, сидит, прижимает кулачки к груди. В комнате пусто и непривычно тихо. А нянька Кэри, которая до этого дня находилась при ней безотлучно, исчезла. Она появляется лишь под вечер, уставшая и тоже раздраженная.
— Вылезай, — говорит она и ставит на столик поднос.
Кэри голодна, но и голод не помогает ей перебороть страх. И няньке приходится опуститься на корточки.