Вечная ночь - Грэй Клаудия. Страница 10

Нет, ну скажите, каким лузером нужно быть, чтобы добиться популярности в старшей школе исключительно за счет родителей? Но я не могла позволить себе роскошь воротить нос, независимо от того, каким образом добиваюсь того, чтобы меня приняли в свой круг.

— А что это будет за вечеринка, а? В смысле — на улице? Ночью?

— Ты же бывала на вечеринках раньше, да? — Каким-то образом Патрис удалось это произнести так же неприятно, как Кортни.

— Конечно бывала. — Я имела в виду собственные детские дни рождения, но Патрис совсем не обязательно это знать. — Я просто думала... ну... там ведь и выпивка будет, да?

Патрис расхохоталась, будто я сказала что-то забавное.

— О Бьянка, пора уже и повзрослеть!

И направилась в сторону библиотеки, причем у меня возникло ощущение, что меня она с собой не пригласила, поэтому я в одиночестве поплелась в нашу комнату.

«Иногда мои родители бывают по-настоящему классными, — думала я. — Неужели на мне природа отдыхает?»

Родители говорили, что я привыкну к системе, и когда это случится, «Вечная ночь» станет нравиться мне больше.

Что ж, после первой недели учебы я поняла, что они были правы — наполовину.

С уроками все в общем и целом шло неплохо. Мама один раз упомянула, что я — ее дочь, но тут же сказала:

— Ни Бьянка, ни я больше не будем об этом говорить. И вы тоже не должны.

Все засмеялись; к этому времени они были готовы буквально есть у нее из рук. Как она умудрилась этого добиться? И почему не научила меня?

К остальным преподавателям следовало привыкнуть, и мне не хватало неформальной и дружеской обстановки старой школы. В «Вечной ночи» учителя вели себя внушительно и властно, и немыслимо было не соответствовать их высоким ожиданиям. Я всю свою жизнь пряталась от мира в библиотеке, и это приучило меня к умственному труду, а здесь я уделяла занятиям еще больше времени. Единственный предмет, до сих пор вызывающий у меня беспокойство, был английский, потому что вела его миссис Бетани. Что-то в ней — манера ли держаться или то, как она слегка наклоняла голову, выслушивая ответ ученика... в общем, меня это пугало.

И все-таки с учебой проблем не будет, это я уже поняла. А вот общение вне уроков — совсем другое дело.

Кортни и остальные типичные представители «Вечной ночи» пришли к выводу, что можно не относиться ко мне с презрением; мои полюбившиеся им родители сумели завоевать для меня право быть благополучно сброшенной со счетов, но и только. А вот те ученики, что попали сюда благодаря «новым правилам», относились ко мне с подозрением. Я жила в одной комнате с Патрис, а это значило, что я вряд ли пойду против нее и ее друзей. Группировки сформировались за день, а я оказалась точно посредине.

Единственной новенькой, с которой я хоть как-то общалась, была Ракель Варгас, девочка с короткой стрижкой.

Как-то утром мы с ней жаловались друг другу на огромное домашнее задание по тригонометрии, но, пожалуй, этим наше общение и ограничивалось. Я чувствовала, что Ракель трудно сходится с людьми; она казалась одинокой и при этом глубоко погруженной в себя.

На самом деле она не сильно отличалась в этом от меня, но некоторым образом была еще более несчастной. Об этом позаботились остальные ученики.

— Один и тот же черный свитер, одни и те же черные брюки, — пропела как-то Кортни, проплывая мимо Ракель. — И тот же самый дурацкий браслет. Спорю, завтра мы увидим ее одетой так же?

— Не все могут себе позволить скупить все существующие модели формы, — огрызнулась ей вслед Ракель.

— Думаю, не все, — заявил Эрик, мальчик с черными волосами и узким заостренным лицом, который везде таскался за Кортни. — Только те, кому в этой школе место.

Кортни и ее дружки захохотали. Щеки Ракель запылали, но она просто повернулась и ушла, несмотря на то что смех усилился. Когда она проходила мимо меня, взгляды наши встретились. Я попыталась без слов показать ей, что сочувствую, но, похоже, она только сильнее разозлилась. Очевидно, к жалости Ракель не привыкла.

Я чувствовала, что, встреться мы с ней где-нибудь в другом месте, наверняка нашли бы много общего. Но хотя я искренне сочувствовала Ракель, мне казалось, что не стоит проводить время с человеком, который подавлен еще больше, чем я.

И еще я думала, что не была бы так сильно подавлена, несмотря ни на что, если бы сумела понять, что произошло между мной и Лукасом.

Мы оба посещали уроки профессора Айвербона, но сидели в противоположных концах класса. И все то время, когда я не пыталась понять преподавателя-нигерийца, говорившего с сильным акцентом, я исподтишка наблюдала за Лукасом. Мы не встречались с ним взглядами ни перед уроком, ни после него, и он никогда со мной не заговаривал. Самое странное во всем этом было то, что Лукас не проявлял никакой робости в разговорах с другими. Он запросто мог оборвать человека, если считал его надменным, скверным или просто снобом, — короче говоря, практически любого из типичных «вечноночевцев», причем в любой момент.

К примеру, как-то раз на улице два парня начали хохотать, когда девочка — не из типичных представителей «Вечной ночи» — уронила рюкзак и споткнулась об него.

— Какая ирония, — бросил Лукас, шедший сразу за ними.

— И в чем она состоит? — спросил один из хохочущих парней, Эрик. — В том, что теперь в эту школу принимают полных неудачников?

Уронившая рюкзак девочка побагровела.

— Даже если бы это было и так, это не называлось бы иронией, — отрезал Лукас. — Ирония — это контраст между сказанным и случившимся.

Эрик скорчил гримасу.

— Ты о чем?

— Ты посмеялся над тем, что она споткнулась, как раз перед тем, как сам упал мордой вниз.

Я не успела разглядеть, что именно сделал Лукас, но поняла, что он подставил Эрику подножку, и тот растянулся в траве. Несколько человек засмеялись, но большинство друзей Кортни смотрели на Лукаса злобно, словно он поступил дурно, заступившись за эту девочку.

— Вот видишь? Это и есть ирония, — заметил Лукас и пошел дальше.

Будь у меня возможность, я сказала бы Лукасу, что, по моему мнению, он поступил правильно, и не посмотрела бы, что меня услышат Эрик и Кортни со своими дружками. Но такой возможности у меня не было. Лукас прошел мимо меня, словно я невидимка.

Эрик ненавидел Лукаса. Кортни ненавидела Лукаса. Патрис ненавидела Лукаса. Собственно, насколько я понимала, практически все в академии «Вечная ночь» ненавидели Лукаса, за исключением бестолкового парня, похожего на серфингиста, которого я заметила в первый день, и меня. Ну да, Лукас и вправду был своего рода нарушителем спокойствия, но я считала его храбрым и честным; такие качества не помешали бы многим и многим в этой школе. Однако мне приходилось восхищаться Лукасом на расстоянии, а пока я по-прежнему оставалась одна.

— Ну, ты готова? — Патрис присела на подоконник в нашей комнате. Ночь только подчеркивала ее хрупкий силуэт. Даже сейчас, когда моя соседка по комнате готовилась перескочить на ближайший сук дерева, она выглядела изящно. — Наблюдатели скоро вернутся.

Каждую ночь за порядком в школе следили наблюдатели. Учителя рыскали по коридорам, готовые обрушиться на любого нарушителя, и только своих родителей я там ни разу не видела. Нужно было выбираться из комнаты, пока есть возможность, но я все еще смотрелась в зеркало, пытаясь привести себя в порядок.

«Привести в порядок» — вот ключевое выражение. Патрис без всяких усилий выглядела шикарно в элегантных брючках и бледно-розовом свитере; ее лицо словно светилось. А вот я... я пыталась сделать что-то, чтобы мои джинсы и черная футболка смотрелись прилично. Нужно сказать, без особого успеха.

— Бьянка, пошли! — У Патрис лопнуло терпение. — Все, я ухожу. Можешь оставаться, если хочешь.

— Я иду. — Собственно, какая разница, как я выгляжу?

Я иду на эту вечеринку только потому, что мне не хватило смелости отказаться.

Патрис перескочила на дерево, с него вниз и приземлилась аккуратно, как гимнастка, спрыгнувшая с брусьев. Я последовала за ней, царапая ладони о кору.