Великий поход - Белов (Селидор) Александр Константинович. Страница 20

Гарджа посмотрел ребёнку в глаза. Нет, он не убедил мальчугана. Ну и ладно. Пусть сам подумает.

Они залегли в траве, но отсюда птиц не было видно. Луг широким вымахом разворачивало и уносило вниз от горы. Он сливался с бесконечными далями, едва перехватываемыми дымным лесом. У самого горизонта. В ясную погоду лес жирной чертой пересекал равнину. Отсюда до него был целый день ходу. Не меньше. За лугом осела кое-какая поросль. Не деревья, а так, ветвистый разностей. Он густел по оврагам над бурой воспалённой землёй. Треснувшей глубокими сухими шрамами. Только в период дождей земля здесь размокала и наплывала по оврагам грязью. А весной в оврагах подолгу держалась вода. Земляные просечины тянулись до самой деревни Ситы, сходясь одним могучим земляным рубцом.

Кто-то из вайшей разжёг костёр на этой грязи. Когда она просохла, то не уступала по твёрдости камню. Вайши стали лепить из неё миски, обжигать на огне, но миски получались слишком хрупкие. Ничто пока по прочности не могло сравниться с морёным тутовником. Плошки и котелки из него не загорались от языков пламени и не прогорали на углях.

Гарджа и Индра ползли по траве поближе к воркушьему выгулу. Индра устал и закапризничал.

– Потерпи, уже скоро, – взялся его уговаривать воин. Индра не хотел ползти.

– Птицы заприметят нас и улетят, – настаивал Гарджа. Ребёнка это не убеждало.

– Ты хочешь быть дикой кошкой, рыскуном, которые охотятся по оврагам?

– Хочу! – вдохновился Индра. – Я – дикая кошка, я рыскун, который охотится по оврагам!

– Тогда ползи, иначе упустишь добычу.

– А долго ещё ползти?

Гарджа осторожно высунулся из травы:

– Нет, не долго, шагов двадцать.

– Моих или твоих? – поинтересовался мальчик.

– Дикие кошки не задают таких вопросов.

Индра вздохнул:

– Трудно быть дикой кошкой.

Они проползли двадцать шагов и ещё двадцать шагов и наконец добрались до танцующих птичек. Индра раскрыл рот от удивления.

– Вот видишь, – прошептал ему Гарджа, – упорство всегда вознаграждается.

Петушки расхаживали по травяной проростке, ворковали и покачивали чубатыми головками. Петушиные грудки пламенели воспалённо-красным пером.

– Почему они не дерутся? – заволновался Индра.

– Курочка ещё не прилетела. Она услышит их воркование, прилетит, и тогда начнётся бой.

Наблюдателям пришлось ждать долго. То ли в этот день курочек не хватало на все петушиные потасовки, то ли ворковали петушки неубедительно. И всё-таки терпение людей было вознаграждено. Птичка припорхнула на полянку, повертела головой и принялась прохаживаться среди травы, иногда пощипывая пушистые стебельки.

– Какая она некрасивая, – разочарованно прошептал мальчик.

– Курочки всегда некрасивые.

– Почему?

– Чтобы их не заметили дикие кошки-рыскуны.

– Но ведь тогда дикие кошки станут охотиться на петушков! – с горечью запротивился Индра.

– Что же поделаешь, – вздохнул Гарджа, – так правильнее.

– Но мне жалко петушков. Нет, я не хочу быть дикой кошкой.

– Тихо! Смотри – сейчас начнётся самое интересное.

Краснопёрые воркуны вдруг стали выпячивать грудки и трясти крыльями. Они то наклонялись, то смешно подскакивали и клокотали своими пышными хохолками. Каждый выбирал момент для решающей атаки. Выбирал, выбирал, но атаковать не собирался.

– Почему же они не бьют друг друга? – спросил Индра.

– Потому, что этот бой не должен привести к кровопролитию. Помнишь, я тебе говорил, что Великий Закон, который дал нам Варуна, не разрешает проливать кровь себеподобных. Только низшие существа убивают своих.

– Как же они смогут узнать, кто сильнее?

– В этом и заключена их тайна.

– Но я хочу узнать эту тайну!

– Тогда смотри.

Индра замолчал и принялся наблюдать за ходом боевых действий.

Птицы не уступали друг другу. Не сдавали позиций. Их соперничество приобрело какой-то иной смысл. Возможно, в том и состояла тайна этой необычной войны, чтобы сквозь удивительный узор их боевого духа, воли и решительности проступала неприметная простота самой цели. Будто бы и не цели ради сошлись маленькие краснопёрые воины на своё ристалище. А того ради, чтобы придать этой простоте особое значение, украсить её собой, возвеличить эту, как и всякую простоту, исключительностью её существования среди всего другого.

Один из петушков вдруг ткнулся в самую сердцевину магического круга, перейдя незримую грань сдерживания ударов. Его противник сразу отринул, присев на хвост. Смельчак тут же прибавил натиску, вложил в атаку всё мужество своей мелкопёрой души. Он дотянулся до соперника, сбив его грудью. Проигравший вспорхнул и был таков.

– Погоди, – сдержал Гарджа нетерпение ребёнка, – не спугни, пусть насладятся этой победой. А то ему придётся всё начинать сначала.

– Ну, видел? Так в чём же секрет петушков? – спросил воин Индру, когда птицы улетели.

– Секрет? В ударе!

– Нет, малыш, секрет в другом.

– В чём, скажи? – заверещал Индра.

– В том, чтобы разорвать магический круг. Найти в него вход, ворваться, захватить… Но ты пока не сможешь это понять, сынок.

– Нет, – серьёзно сказал ребёнок, – я видел, их секрет в том, чтобы посильнее толкнуть друг дружку.

Гарджа взял мальчика за руку, и они пошли по ласковому пахучему лугу. Зудели торопливые шмели и пчёлы, нападая на цветы и вороша их покорную красоту. В оврагах стрекотали птицы, удивляя мир своими причудливыми голосами, и день перетекал в волшебную светину летнего вечера. Медленно, неразличимо. Туда, где в застывшем покое бушует страстная, скрытая от глаз жизнь. Где мир создаётся и рушится так же внезапно, как создаётся. Где его создатели и разрушители движимы одним стремлением – выжить, и разница между ними только в том, что каждый выживает так, как приказал ему Закон. Рита. Великий порядок вещей, который поддерживал и хранил арийский бог Варуна.

День перетекал в летний сумрак, в его затаённые тайны.

«Не видеть – ещё не значит проглядеть, а, малыш?» – сказал сам себе Гарджа, обращаясь к сыну. Да, к сыну. В себе самом Гарджа признавал Индру сыном.

Они заметили пса, которому воин строго-настрого запретил идти за ними следом. Иначе бы он спугнул воркуш. Пёс сидел возле тропинки и безучастно наблюдал за познавателями петушиных тайн.

– Постарел наш лохматый.

– Разве собаки стареют?

– Конечно.

– Но у него же нет морщин. Как у тебя.

Гарджа вздохнул:

– Значит, я тоже старею.

Индра посмотрел на Гарджу с тревогой.

– Нет, ты не стареешь.

– Но у меня же есть морщины.

Когда они пришли в хижину, мальчик занял себя поисками какой-то внезапно понадобившейся ему безделушки.

– Что ты ищешь? – спросил Гарджа.

Индра не ответил. Он затаился где-то за очагом, тихонечко варашкая там своими поделками. Гарджа стругал новую подпору к потолочной крестовине. Индра вышел из дому, деловито прошёлся вокруг орудующего скребком воина, заглянул Гардже в лицо, словно привлекая его внимание, и уселся напротив. Что-то показалось воину странным в поведении ребёнка. Гарджа поднял голову и онемел. Индра изрисовал всего себя полосками сажи.

– Что это? – спросил кшатрий.

– Морщины, – ответил ребёнок. – У тебя морщины и у меня. Ты теперь не старый, папа. Ты совсем даже не старый, ведь я не старый, верно?

Этой ночью они долго не спали. Гарджа застрожил мальчика, когда тот стал клевать носом.

– Мы же собирались с тобой сегодня слушать ночь!

– А где мы будем её слушать?

– Здесь. Будем сидеть и слушать.

– А когда?

– Погоди, ещё время не пришло, – твердо сказал воин. – Видишь, как светло. И тихо. Даже сверчки не свистуют. Потому что ещё не ночь, а только подноча.

Индра подпёр голову руками.

– Сейчас возьмётся, подожди, – взбодрил его приёмный отец.

– А как мы узнаем, что она взялась?

– Птичек слушай. Вон там, далеко, в овраге, они гнездуют.