Vita Nostra - Дяченко Марина и Сергей. Страница 14
— Пошли, — хрипло сказала Сашка. — Не торчать же тут с чемоданами весь день.
В огромном полутемном холле никого не было. Стеклянная будочка вахтера пустовала. Направо и налево тянулись лестницы, а впереди, под столбом света, лившегося откуда-то сверху, возвышалась конная статуя невиданных размеров.
— Жеребец, — сказал Костя со сдавленным хихиканьем.
Сашка, как завороженная, подошла ближе. Лошадь в самом деле была «жеребец»; брюхо ее и ноги были изваяны с анатомической точностью. Колоссальные бронзовые копыта попирали гранитный постамент. Сверху свисали огромные сапоги в стременах. Лицо всадника разглядеть было невозможно — оно терялось вверху, и, как Сашка ни пыталась выбрать угол зрения, видела только огромный вздернутый подбородок и выпирающий кадык.
— Первокурсники?
Голос прокатился эхом по пустынному холлу. Сашка и Костя обернулись; невысокая вахтерша в ситцевом платье стояла у входа, ее толстый палец с конфетно-розовым ногтем велел обоим подойти.
— Вам в деканат. За лестницей по коридору прямо, увидите сами, там на двери написано. Чемоданы оставьте. Никто их здесь не возьмет.
В длинном коридоре пахло пылью и свежей известкой. Тянулись двери — как в школе, только выше и, пожалуй, значительнее. Надпись «Деканат» в стеклянной рамке не давала ни единого шанса заблудиться.
Сашка вошла и зажмурилась.
В комнате было очень светло — снаружи сквозь окна врывалось солнце. Прямо перед Сашкой обнаружилась деревянная перегородка с дверцей. По ту сторону перегородки сидели две дамы — толстая и тонкая, обе в белых блузах, с одинаково непроницаемыми выражениями таких разных лиц.
— Первокурсники? — спросила толстая. — Давайте документы.
Сашка завозилась с застежкой внутреннего кармана — для пущей сохранности там имелась еще и булавка.
— Давайте-давайте, — поторопила толстая женщина. — Сдавайте, юноша, если готовы.
Костя шагнул к барьеру первым. Женщина отложила его аттестат, развернула паспорт, сверилась с длинным списком на столе.
— Поздравляю, вы зачислены на первый курс, — сообщила буднично. — Распишитесь здесь. Вот вам ордер на поселение, вот талоны в столовую — бесплатные обеды. Учебники вам выдаст преподаватель. Погуляйте пока в коридоре, пока я девушку оформлю…
Тонкая женщина не проронила ни слова. Через плечо коллеги поглядела в список; прищурившись, очень внимательно поглядела на Костю. Под этим взглядом он и вышел, сжимая в руках серый конверт с печатью.
Сашка подошла к барьеру. От времени на нем стерлась краска, каждое древесное волокно выступало рельефно. Сашка не выдержала — и провела по прожилкам ладонью.
— Как вас зовут? — спросила Толстая, почему-то не торопясь раскрывать Сашкин паспорт.
— Самохина Александра.
— Самохина, — палец с длинным ногтем побежал по списку. — Самохина…
— Фарита девочка, — себе под нос проронила Тонкая. Сашка вздрогнула, от ее движения хлопнула деревянная дверца барьера.
— Коженников — ваш куратор? — спросила Толстая, не глядя на Сашку.
— Ну…
— Поосторожнее с ним, — сказал Толстая. — Он хороший человек, но жесткий. Вот ваш ордер на поселение, талоны в столовую. Монеты у вас с собой? Тут записано — четыреста семьдесят две?
Сашка снова полезла в сумку. Сочетание этой обычной комнаты и обычной, казалось бы, канцелярской процедуры с золотыми монетами неизвестного достоинства, явившимися на свет во время приступа рвоты, заставило ее на минуту потерять чувство реальности. Даже солнце за окном показалось ненастоящим.
Женщина приняла у нее из рук тяжелый полиэтиленовый кулек. Положила куда-то под стол: звякнуло золото.
— Все, — сказала Толстая. — Идите, поселяйтесь, завтра в девять утра все первокурсники собираются в актовом зале, от входа прямо, мимо статуи, там маленькая лестница, увидите. Эй, кто там дальше, заходите!
— А где общежитие? — опомнившись, спросила Сашка.
Общежитие помещалось в глубине двора, попасть в него можно было либо из здания института, либо с улицы Сакко и Ванцетти по тесному, темному и вонючему переулку. Сашка, оценив переулок издали, решила после наступления темноты и носа в нем не показывать.
Снаружи общага представляла собой длинный, облупившийся, видавший виды двухэтажный барак. Входная дверь оказалась запертой. Костя постучал согнутым пальцем, потом кулаком, потом осторожно грохнул ногой.
— Странно, — сказала Сашка. — Спят они, что ли? Который час?
Костя обернулся, чтобы ей ответить, в этот момент дверь скрипнула и открылась. Костя отступил, чуть не свалившись с порога.
В дверном проеме стоял высокий, баскетбольного роста парень с черной повязкой через правый глаз. Был он болезненно худ и как-то скособочен, будто одна половина тела у него была сведена постоянной судорогой. Его единственный глаз, голубой, поглядел на Костю и переметнулся на Сашку. Сашка попятилась.
— Первокурсники? — спросил парень сиплым, будто сорванным голосом. — Поселяться? Ордера есть? Заходите…
Парень скрылся в темноте, оставив дверь приоткрытой. Сашка и Костя переглянулись.
— Мы тоже такими будем? — с преувеличенной кротостью поинтересовался Костя. Сашка промолчала: шутка показалась ей неудачной.
Они вошли. Изнутри барак был немногим веселее, чем снаружи: коричневый линолеумный пол, стены, выкрашенные синей краской до уровня глаз и оштукатуренные выше, лестница с железными перилами. Откуда-то вырывались струи пара, и слышался шум воды в душе.
— Сюда, — одноглазый парень обнаружился за канцелярским столом, над которым висел фанерный щит со многими ключами. — Ты, девочка, пойдешь в комнату двадцать один, это второй этаж. А ты, мальчик, в седьмую, это по коридору направо. От двадцать первой ключ — вот. А в седьмой живут два второкурсника, они уже приехали.
— Вы тут работаете? — нерешительно спросила Сашка.
— Подменяю. Я на третьем курсе, вообще-то. И зовут меня Витя.
Парень подмигнул единственным глазом и засмеялся. Половина лица оставалась при этом неподвижной, только уголок рта уехал куда-то вниз. Смотреть на этот смех было так жутко, что Сашка чуть было не разревелась.
Подхватив чемодан, не замечая его тяжести, она рванула вверх по лестнице. Там был точно такой же коридор, тускло блестел линолеум, на белых дверях, выкрашенных масляной краской, темнели номерки. Сашка дошла до номера «двадцать один», трясущейся рукой сунула ключ в дверную скважину и, после минуты лихорадочных усилий, отперла.
Три панцирных кровати под полосатыми матрацами. Три письменных стола, три тумбочки. Дверцы встроенного в стену шкафа. Большое окно, приоткрытая форточка, пыльный подоконник. Сашка втащила внутрь чемодан, села на ближайшую кровать и разрыдалась.
Минут пять она оплакивала свою жизнь и свою беду, когда в коридоре раздались шаги. Сашка едва успела вытереть слезы: в дверь стукнули и тут же, не дожидаясь ответа, вошли две девочки: Сашка видела их мельком, в коридоре, по дороге из деканата в общежитие. Обеим было лет по семнадцать: одна блондинка в голубом джинсовом костюмчике, другая — русоволосая, круглая, в юбке до колен и трикотажной кофте.
— Привет, — пробасила русоволосая.
— Привет, — сказала блондинка и тут же спросила, увидев Сашкины красные глаза: — Ты чего?
— Да так, — Сашка отвернулась. — По дому соскучилась.
— Ага, — блондинка рассеянно огляделась. — Понятненько…
— А по мне, так даже хорошо, — сказала русоволосая, подтаскивая свои вещи к кровати у окна. — Свободная жизнь, никто над душой не стоит. Делай, что хочешь.
Сашка подумала, что делать, что хочет, она не сможет, наверное, до самой смерти. А будет, наоборот, делать то, чего смертельно не хочет. Смотреть в глаза Коженникова, скрытые за черными очками, и выполнять, выполнять любые его капризы под страхом расправы…
Вслух она ничего не сказала. Да и голос не очень-то повиновался.