Право на поединок - Семенова Мария Васильевна. Страница 17

Волкодав зачерпнул котелком воды из ручья, приволок откуда-то длинную корягу и стал потрошить ее топориком, стесывая влажную древесину и обнажая сухую. Эврих безразлично следил за его действиями. Потом до него постепенно дошло, что, раз появились дрова, значит, самые высокие безлесные перевалы остались-таки за спиной. Однако сил обрадоваться этому уже не было.

Венн снял с огня закипевший котелок, вытащил хлеб, густо намазал ломоть топленым салом из глиняного горшочка, покрошил сверху пол– луковицы и протянул все это Эвриху. Лицо у арранта было серое, осунувшееся, но зеленые глаза горели непокорством и злобой. Если бы венн не занялся привалом, ученый просто свалился бы и уснул прямо под моросящим дождем. Чувствовалось, что он придушить был готов своего спутника и еще пуще – себя самого за то, что раскис. Он взял хлеб и стал его есть, запивая горячей водой прямо из котелка. Сперва – с отвращением, потом – с видимым удовольствием. Злоба в глазах постепенно таяла.

– Куда гонишь?.. – хрипло спросил он наконец, облизывая губы и подбирая с ладони последнюю крошку. Волкодав пожал плечами:

– Если сегодня дойдем до реки, завтра уже Нарлак. Люди... деревня...

Эврих мрачно спросил:

– Тебя там что, невеста ждет?.. Несешься... как нетерпеливый жених...

Венн провел ладонью по волосам и жесткой щетинистой бороде, потом стряхнул с руки воду. Объяснять не хотелось, и он промолчал.

У реки было красивое имя: Ренна. Она текла с северовостока, вбирая сотни горных ручьев, питаемых вечными ледниками. В своих верховьях она резво прыгала со скалы на скалу, но на равнине, как и у многих горных рек, жизнь у нее не задалась. Вырываясь в широкую долину, отделявшую Засечный кряж от холмов северного Нарлака, Ренна быстро теряла и дикую красоту, и разбег, растекаясь десятками мелководных проток. Порою эти протоки совсем скрывались в рыжих напластованиях гальки, медленно сочась сквозь них к уже недалекому морю. Оба края долины густо заросли ракитой и тростником, в неторопливой воде омутков плавали лягушки, перебирались с берега на берег ужи. Однако посередине долины, на ржавых галечных россыпях, не было заметно ни единого кустика. И знающий человек понимал с первого взгляда, что обычно сонная Ренна временами бывала страшна.

Несколько раз за лето случалось так, что с Закатного моря налетал крутящийся смерч. Люди знали, что это пытался обрести плоть древний Змей, пособник Темных Богов. Насосавшись морской соленой воды, он яростно мчался в горы, но неизменно распарывал брюхо об острые пики, падал вниз и вдребезги расшибался о скалы. Тогда с небес хлестало так, будто прорвалась сама Твердь, а кроткая Ренна стряхивала спячку и превращалась в бешеный поток. Этот поток ворочал каменные глыбы, играючи уносил выдранные деревья и с ревом хлестал желтоватыми клубящимися волнами. В такие дни с высоких приморских скал была отчетливо заметна мутная речная струя, вдававшаяся в море не менее чем на полверсты.

А потом иссякала вода, принесенная в брюхе жадного Змея, и Ренна вновь успокаивалась, затихала. Снова цвела по берегам мать-и-мачеха, кричали лягушки, клонились над омутами ивы, выросшие на безопасной высоте вдоль обрывов...

В этот вечер Ренна текла спокойно. Ее можно было перейти, даже не замочив ног, – стоило лишь немного попетлять по галечным косам. Продравшись следом за Волкодавом сквозь заросли ракиты, Эврих перепрыгнул узенькую протоку, и хруст гальки под сапогами показался ему победными трубами. Он выдюжил. Выстоял. Продержался. На том берегу отдых.

Он даже сказал себе, что можно было бы идти еще и еще. Где наша ни пропадала. Не так уж и страшна оказалась гонка, которую неизвестно зачем устроил ему Волкодав! Будет зато, о чем с гордостью вспомнить...

С этой мыслью Эврих закрыл глаза и свалился на мелкие камушки, потеряв сознание. Вот что получается, когда долго держишь себя в кулаке, а потом ослабишь мертвую хватку.

Он почти сразу очнулся. И, не открывая глаз, ощутил, что его покачивает, как в колыбели. Было ощущение движения, только ногами перебирать почему-то не приходилось. То есть его ноги попросту свисали, не касаясь земли. Эврих поднял ресницы. Прямо у его лица было человеческое плечо, обтянутое влажной кожаной курткой. На плече, перехваченном матерчатой лямкой заплечного мешка, сидел недовольно нахохлившийся Мыш. Глаза зверька светились в густеющих сумерках, как два серебряных уголька. Выше виднелась знакомая русоволосая голова, потемневшая от дождя. Еще выше плыло мокрое серое небо, где-то внизу размеренно поскрипывала и чавкала галька. Аррант пошевелился и понял, что Волкодав нес его на руках. Его разобрала обида, он решил высвободиться:

– Пусти!..

К его изумлению, венн улыбнулся. Улыбка получилась виноватая. Он сказал:

– Ладно... Завтра спи хоть до вечера...

Эврих раздумал вырываться и в оскорбление затих. Потом оценил ширину русла, вспомнил о дождике, упорно моросившем весь день, и слегка испугался. А ну сейчас с верховий ка-ак... Он скосил глаза, оценил уровень воды в очередном омуте и убедился, что им ничто не грозило.

Действительно, Волкодав выбрался на другой берег безо всяких приключений. И там, поднявшись немного наверх, остановился на небольшой уютной полянке, взятой в кольцо пушистыми плакучими ивами. Посередине виднелась песчаная проплешина. Как раз для костра.

Здесь Волкодав поставил Эвриха на ноги, тот сделал шаг и с отвращением убедился, что ноги дрожали. Венн сгрузил наземь оба мешка, вытащил из чехла топор и посоветовал:

– Съешь пряник.

– Что?..

– Пряник, – повторил Волкодав. И скрылся между деревьями: отправился разыскивать хворост. Мыш, ссаженный на мешок, повертел носом туда и сюда, потом развернул черные крылья и умчался следом за венном. Эврих решил последовать совету варвара, вытащил медовый пряник, испеченный Ниилит им в дорогу, и принялся жевать его всухомятку. Хотелось сесть (а лучше – лечь), и по возможности никогда больше не вставать. Эврих пересилил себя – не в первый раз за минувшие два дня и, видят Боги Небесной Горы, не в последний. Волкодав не возвращался, и аррант решил натянуть полог. Распорки венн держал притороченными к своему мешку, колышки и полотнище – внутри. Эврих полез за ними, стал распутывать завязки, сдвинул мешок – и еле сдержал злые слезы зависти и унижения. Все это время проклятый венн тащил груз в два раза больше, чем он сам.

Когда Волкодав вернулся с охапкой мокрого хвороста, Эврих ждал его с полным котелком воды, в которой уже плавала заправка для похлебки, кусок вяленого мяса и последние капустные листья, а под сенью деревьев красовался натянутый полог и лежали разостланные постели. Ноги, кстати, у Эвриха уже не дрожали.

Волкодав развел костер. Потом посмотрел на быстро темневшее небо и стал, как вчера и позавчера, замыкать маленький лагерь охранительным кругом.. Но если раньше он делал это просто ножом, то сегодня... Сегодня он начертил сразу три круга, один внутри другого. Первый и самый большой он провел лезвием топорика. Второй – горящей головней из костра. И, наконец, третий – острием Солнечного Пламени, вытащенного из ножен.

Эврих следил за его действиями, уплетая похлебку. Похлебка была густой, горячей и вкусной, от нее по всему телу разбегалось тепло и начинало приятно клонить в сон. Молодой аррант довольно смутно представлял себе веннскую веру, и отчасти в этом виноват был сам Волкодав. Заставить его что-то рассказывать не всякий раз удавалось даже Тилорну...

Воспоминание о Тилорне смутно обеспокоило Эвриха, и он, насторожившись, попытался сосредоточиться на этой мысли. Разрази меня Вседержитель. ведь Тилорн что-то такое упоминал. Третья ночь. Ну да, третья. После которой венны вроде бы заплетают волосы и перестают опасаться отмщения насильственно исторгнутых душ...

Волкодав кончил свое дело и сел возле огня. Мыш соскочил с его плеча и устроился на колене, разворачивая промокшие крылья. Венн задумчиво погладил зверька, пощекотал пальцем черное брюшко. Мыш оглянулся на него, почти по-собачьи улыбаясь клыкастой маленькой пастью, выгнулся, прижимаясь спинкой к ладони, зажмурил ярко светившиеся глаза. Волкодав улыбнулся, глядя на него сверху вниз.