11/22/63 - Кинг Стивен. Страница 104

– Кто это? – спросил я Дека.

Дек прищурился.

– Будь я проклят, если знаю.

Тренер хлопнул в ладоши и велел парням отправляться в душевую. Подошел к нам и стукнул меня по спине.

– Как поживаете, Шекспир?

– Неплохо, – бодро ответил я.

– «Шекспир, пошел в сортир» – так у нас говорили в детстве. – И тренер добродушно захохотал.

– А у нас говорили: «Треник, треник, слопай веник».

На лице тренера Бормана отразилось изумление.

– Правда?

– Нет, шучу. – Я уже жалел, что не поддался первому порыву и не уехал из Джоди сразу после ужина. – Как в этом году команда?

– Ребята хорошие, тренируются с душой, но без Джимми уже не то. Вы видели наш новый рекламный щит, там, где сто девятое отходит от автострады семдсят семь?

– Наверное, так к нему привык, что не обратил внимания.

– Что ж, взгляните на него на обратном пути, дружище. Очень хорошо смотрится. Мама Джимми растрогалась чуть ли не до слез, когда увидела. Как я понимаю, вам мы обязаны тем, что этот молодой человек поклялся не прикасаться к спиртному. – Он снял бейсболку с большой буквой «Т», рукой стер со лба пот, вернул бейсболку на место, тяжело вздохнул. – Наверное, благодарить нужно еще и этого гребаного тупицу Винса Ноулса, но за него я могу только помолиться.

Я вспомнил, что тренер – из консервативных баптистов. Помимо молитв, он, наверное, верил во всю эту историю о сыновьях Ноевых.

– Благодарить меня не за что, – ответил я. – Я просто делал свою работу.

Он пристально посмотрел на меня.

– Вам следовало бы и дальше делать ее, а не гонять шкурку над какой-то книжкой. Извините, если слишком грубо, но таково мое мнение.

– Все нормально. – И я говорил правду. Он нравился мне тем, что так сказал. В другом мире я бы с ним согласился. Я показал на противоположную сторону поля, где Молчаливый Майк укладывал миску для салата в металлический ящик. Наушники уже висели на шее. – Кто это, тренер?

Тренер фыркнул.

– Кажется, его зовут Хейл Дафф. Или Кейл. Новый спортивный репортер «Большой дамы». – Он говорил о Кей-ди-эй-эм, единственной радиостанции округа Денхолм, со слабеньким передатчиком, которая утром передавала прогноз погоды и новости для фермеров, после полудня – музыку кантри. А после окончания школьных занятий – рок. Паузы между песнями нравились детям никак не меньше музыки: сначала что-то взрывалось, а потом сиплый старческий голос произносил: «КЕЙ-ДАМ! Большой БАМ!» В Стране прошлого это считалось вершиной скользкого юмора.

– Что это у него за устройство, тренер? – спросил Дек. – Вы знаете?

– Знаю, будьте уверены, – ответил тренер, – и если он думает, что я разрешу пользоваться им во время репортажа с матча, то он упал с дуба. Как будто я хочу, чтобы все, у кого есть радио, слышали, как я обзываю своих парней, если они не могут остановить атаку на тридцатиярдовой линии.

Я повернулся к нему, очень медленно.

– Что вы такое говорите?

– Я ему не поверил, поэтому опробовал сам, – ответил тренер, а потом продолжил с нарастающим негодованием: – Услышал, как Буф Редфорд говорил одному из новичков, что яйца у меня больше, чем мозги.

– Неужели? – Мое сердце ускорило бег.

– Этот Даффер утверждает, что собрал эту штуковину в гараже, – пробурчал тренер. – А если включить ее на полную мощность, можно услышать, как пернул кот в соседнем квартале. Чушь, разумеется, но Редфорд находился на другой половине поля, когда я услышал, как он острит.

Парень в спортивном пиджаке, который выглядел года на двадцать четыре, поднял металлический ящик и помахал нам свободной рукой. Тренер ответил тем же, бормоча:

– Я пущу его на поле в тот самый игровой день, когда на бампере моего гребаного «Доджа» появится наклейка «Голосуй за Кеннеди».

Уже практически стемнело, когда я добрался до пересечения автострады 77 и шоссе 109, но на востоке поднялась раздутая оранжевая луна, и ее света вполне хватало, чтобы разглядеть рекламный щит. С него улыбался Джим Ладью, держа футбольный шлем в одной руке, а мяч – в другой, прядь черных волос падала на лоб. Над портретом тянулась надпись украшенными звездами буквами: «ПОЗДРАВЛЯЕМ ДЖИМА ЛАДЬЮ, ЛУЧШЕГО КУОТЕРБЕКА ШТАТА 1960/1961! УДАЧИ В АЛАБАМЕ! МЫ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ ТЕБЯ».

А под портретом кричали красные буквы: «ДЖИМЛА!»

Двумя днями позже я зашел в «Сателлитную электронику». Подождал, пока владелец продаст транзисторный приемник размером с айпод жующему жвачку парнишке. Когда он вышел за дверь, уже вставив в ухо наушник, Молчаливый Майк повернулся ко мне.

– Кого я вижу! Мой давний друг Доу! Чем я могу помочь вам сегодня? – Его голос упал до заговорщического шепота: – Опять нужны лампы с «жучками»?

– Не сегодня, – ответил я. – Скажите, вы когда-нибудь слышали об устройстве, которое называется дистанционный микрофон?

Его губы разошлись в улыбке.

– Друг мой, вы опять обратились по адресу.

Глава 18

Я поставил себе телефон и первым делом позвонил Эллен Докерти. Она с радостью сообщила мне адрес Сейди в Рино.

– У меня есть и телефонный номер пансиона, в котором она живет, – добавила она. – Если хотите.

Разумеется, я хотел, но если бы взял, не устоял бы перед искушением и позвонил. А что-то подсказывало мне, что это будет ошибкой.

– Адреса мне хватит.

Письмо Сейди я написал, как только положил трубку, и хотя мне страшно не нравился собственный приподнятый, нарочито непринужденный тон, я не знал, как от него избавиться. Эта чертова швабра по-прежнему лежала между нами. А вдруг она встретила в Рино богатенького папика и забыла обо мне? Разве такое не могло случиться? Она, конечно же, знала, как порадовать его в койке: и обучалась быстро, и проворность проявляла не меньшую, чем на танцполе. Вновь завибрировала струнка ревности, и письмо я закончил быстро, не заботясь о том, что от слов веет мрачностью и безразличием. Главное – уйти от искусственности и сказать что-то честное.

Я скучаю по тебе и чертовски сожалею, что расставание вышло таким. Но я не знаю, как сейчас можно изменить что-то к лучшему. У меня есть работа, и я не смогу завершить ее до следующей весны. Может, и тогда не получится, но я думаю, что все-таки завершу. Надеюсь, что завершу. Пожалуйста, не забывай меня. Я люблю тебя, Сейди.

Подписался Джорджем, тем самым перечеркивая всю честность, на которую сподобился. Ниже добавил: На случай если ты захочешь позвонить, и дописал номер моего телефона. Потом пошел к библиотеке Бенбрука и бросил письмо в большой синий почтовый ящик, висевший на фасаде. Ничего другого я пока сделать не мог.

С тетрадкой Эла я получил и три снимка, распечатанных с различных сайтов. Один запечатлел Джорджа де Мореншильдта, в строгом сером костюме и с белым платочком, торчащим из нагрудного кармана. Волосы он зачесывал назад, с пробором посередине, по тогдашней менеджерской моде. Улыбка, изгибавшая пухловатые губы, напомнила мне о кроватке медвежонка: не слишком жесткая, не слишком мягкая, как раз в пору. И никаких следов безумия, которое мне вскоре предстояло увидеть, когда он разорвет рубашку на крыльце дома 2703 по Мерседес-сгрит. А может, след все-таки был. Что-то в темных глазах. Надменность. Толика «да пошли вы все».

На втором снимке было знаменитое снайперское гнездо, сооруженное из картонных коробок на шестом этаже Техасского хранилища школьных учебников.

С третьего на меня смотрел Освальд, одетый в черное, с купленной по почте винтовкой в одной руке и парой левацких журналов в другой. Над поясом торчала рукоятка револьвера, из которого он застрелит далласского полицейского Дж. Д. Типпита, убегая с места преступления, если только мне не удастся его остановить. Сфотографировала его Марина менее чем за две недели до неудачного покушения на генерала Уокера, во дворе двухквартирного дома 214 по Западной Нили-стрит в Далласе.