Оно - Кинг Стивен. Страница 101

Он повернул «вальтер» стволом к себе, очень осторожно, держа руки подальше от спускового крючка. Одного взгляда в черное отверстие дула вполне хватило, чтобы понять, что выражала та особенная улыбка Билла. Он вспомнил слова своего отца: «Если ты всегда будешь помнить, Ричи, что незаряженного стрелкового оружия не существует, то оно никогда не доставит тебе хлопот». Он протянул пистолет Биллу, радуясь, что избавляется от него.

Билл убрал «вальтер» под куртку. И внезапно дом на Нейболт-стрит перестал казаться Ричи таким уж опасным… но ощущение, что кровь действительно может пролиться… это ощущение как-то усилилось.

Он посмотрел на Билла — возможно, чтобы еще раз попытаться отговорить его, — но, увидев выражение его лица, только спросил: «Ты готов?»

Как и всегда, когда Билл отрывал вторую ногу от земли, Ричи не сомневался, что сейчас они грохнутся, расплескав содержимое своих бестолковых черепушек по безразличному бетону. Большой велосипед отчаянно мотало из стороны в сторону. Шелест игральных карт слился в пулеметный треск. Амплитуда пьяных покачиваний велосипеда усилилась. Ричи закрыл глаза в ожидании неизбежного.

И тут же Билл завопил: «Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД!»

Велосипед набрал скорость и перестал качаться из стороны в сторону, провоцируя морскую болезнь. Ричи ослабил мертвую хватку, которой вцепился в Билла, и ухватился за переднюю часть багажника. Билл пересек Канзас-стрит и помчался вниз по боковым улицам, наращивая скорость, направляясь к Уитчем-стрит. Они пулей вылетели со Стрефэм-стрит на Уитчем. Поворачивая, Билл чуть не уложил Сильвера набок и вновь проревел: «Хай-йо, Сильвер!»

— Гони его, Большой Билл! — прокричал Ричи, который от испуга чуть не наложил в джинсы, но при этом хохотал, как безумный. — Жми на педали!

Билл пожелание выполнил, подался вперед и согнулся над рулем, вращая педали с какой-то фантастической частотой. Глядя на спину Билла, удивительно широкую для одиннадцатилетнего мальчика, наблюдая, как она движется под курткой из шерстяной материи, как плечи наклонялись то в одну, то в другую сторону в зависимости от того, на какую педаль нажимал Билл, Ричи вдруг осознал, что они неуязвимы, что будут жить вечно. Что ж… они, может, и нет, а вот Билл — точно будет. Билл просто понятия не имел, какой он сильный, как уверен в себе, да и вообще — просто идеал.

Они мчались и мчались, дома теперь стали реже, улицы пересекали Уитчем-стрит с большими интервалами.

— Хай-йо, Сильвер! — прокричал Билл, и Ричи подхватил Голосом ниггера Джима, высоким и пронзительным:

— Хай-йо, Силва, ма-асса, это гонка! Вы за-а-гоните этот велосипед на-аверняка! Ка-ак он мчится! Хай-йо, Силва, ВПЕР-Е-ЕД!

Теперь они проезжали зеленые поля, казавшиеся плоскими и тонкими, как бумага под серым небом. Впереди Ричи уже видел депо из красного кирпича. Справа от него в ряд выстроились куонсетские ангары-склады. [159] Сильвер подпрыгнул на рельсах, пересекавших Уитчем-стрит. Подпрыгнул второй раз.

И наконец они добрались до Нейболт-стрит, уходящей направо. «ГРУЗОВОЙ ДВОР ДЕРРИ» — синий щит-указатель висел под табличкой с названием улицы. Ржавый и скособоченный. Под этим знаком они увидели другой, гораздо больше — черные буквы на желтом поле. Надпись словно выносила приговор грузовому двору: «ТУПИК».

Билл свернул на Нейболт-стрит, подкатил к тротуару, поставил на него ногу.

— О-отсюда да-авай по-ойдем пе-ешком.

Ричи соскользнул с багажника, испытывая смесь облегчения и сожаления.

— Хорошо.

Они двинулись вдоль тротуара, потрескавшегося, начавшего зарастать сорняками. Впереди, на грузовом дворе, дизель набирал обороты, сбрасывал, набирал вновь. Раз или два они слышали металлический лязг сцепок: вагоны сбивали в состав.

— Страшно? — спросил Ричи Билла.

Билл — он катил Сильвера, держась за ручки руля, — коротко глянул на Ричи и кивнул:

— Д-да. А тебе?

— Я точно боюсь, — ответил Ричи.

Билл рассказал Ричи, что вчера вечером спросил отца о Нейболт-стрит. По словам отца, до конца Второй мировой войны там жили многие железнодорожники: машинисты, кондукторы, стрелочники, рабочие, грузчики. Улица начала приходить в упадок вместе со станцией и грузовым двором, и по мере того как Билл и Ричи продвигались по ней, расстояние между домами увеличивалось, а сами дома становились все более грязными и обшарпанными. Последние три или четыре с каждой стороны пустовали. Окна забиты досками, лужайки заросли сорняками. Табличка «ПРОДАЕТСЯ» одиноко свисала с крыльца одного из них. Ричи решил, что табличке этой никак не меньше тысячи лет. Тротуар оборвался, и теперь они шли по утоптанной тропе, которую, пусть и без особого желания, захватывала трава.

Билл остановился и показал:

— В-вон он.

Дом двадцать девять по Нейболт-стрит когда-то был аккуратным красным коттеджем «Кейп-Код». [160] Возможно, подумал Ричи, здесь жил машинист, холостяк, который носил исключительно джинсы, имел в своем гардеробе множество перчаток с большими отворотами и четыре или пять кепок. Дома он бывал раз или два в месяц, по три-четыре дня кряду, слушал радио, копался в саду. В еде отдавал предпочтение жареному (к овощам не притрагивался, хотя и выращивал их для друзей), а вечерами, когда за окнами завывал ветер, думал о девушке, с которой расстался.

Но теперь красная краска выцвела до бледно-розовой и облупилась, образуя отвратительные проплешины, которые выглядели как язвы. Окна глядели пустыми глазницами, забитыми досками. Большинство кровельных плиток слетело. Сорняки бурно разрослись по обеим сторонам дома, а на лужайке созрел первый в этом году щедрый урожай одуванчиков. Слева от дома высокий дощатый забор, некогда сверкавший белизной, а теперь мутно-серый, под цвет низкого неба, пьяно кренился над густым кустарником. Еще у этого забора росла чудовищная роща подсолнухов — самый высокий поднимался футов на пять, а то и выше. Раздутые и омерзительные, они не понравились Ричи. Ветер шебуршал в них, и они, казалось, хором кивали, говоря: «Мальчики пришли, как хорошо. Опять мальчики. Наши мальчики». Ричи передернуло.

Пока Билл осторожно прислонял Сильвера к вязу, Ричи оглядел дом. Увидел колесо, торчащее из густой травы около крыльца, и указал Биллу. Тот кивнул; перевернутый детский велосипед, о котором упоминал Эдди.

Они посмотрели вдоль Нейболт-стрит в одну сторону, в другую. Дизель подал голос и умолк, снова зашумел. Звук этот, казалось, повис под низким небом, как заклинание. На улице не было ни души. Ричи слышал шум изредка проезжающих по шоссе 2 автомобилей, но отсюда их было не видно.

Дизель пыхтел и смолкал, пыхтел и смолкал. Огромные подсолнечники хищно кивали. Новенькие мальчики. Хорошие мальчики. Наши мальчики.

— Т-т-ты го-отов? — спросил Билл, и Ричи аж подпрыгнул.

— Знаешь, я как раз подумал, что книги, которые я заказал в библиотеке в последний раз, должны прийти сегодня. Может, мне следует…

— П-прекрати т-треп, Ри-и-ичи. Т-ты го-отов и-или нет?

— Пожалуй, да, — ответил Ричи, зная, что совсем не готов… и никогда не будет готов для этого фильма.

Через заросшую лужайку они направились к крыльцу.

— По-осмотри ту-уда, — кивнул Билл.

Слева от них выломанная из-под крыльца декоративная решетка привалилась к розовым кустам. Они увидели ржавые гвозди, которыми решетка крепилась к крыльцу. С обеих сторон выломанной решетки кусты вяло цвели, но прямо перед решеткой стояли почерневшие, мертвые.

Билл и Ричи мрачно переглянулись. Эдди, похоже, рассказал им все как было; прошло семь недель, а доказательства остались.

— Ты же не хочешь взаправду лезть под крыльцо, да? — спросил Ричи. В голосе слышалась мольба.

— Н-не хо-о-очу, — ответил Билл, — н-но до-олжен.

С замиранием сердца Ричи увидел, что говорит его друг абсолютно серьезно. Серые глаза Билла мрачно поблескивали. Закаменевшее от решимости лицо прибавило ему несколько лет. «Он действительно собирается его убить, если найдет, — подумал Ричи. — Убить, а может, отрезать голову, отнести своему отцу и сказать: „Смотрите, вот кто убил Джорджи, и теперь снова говорите со мной по вечерам, хотя бы рассказывайте, как прошел ваш день или кто проиграл, когда вы бросали монетку, решая, кому платить за утренний кофе“».