Что я сделала ради любви - Филлипс Сьюзен Элизабет. Страница 27
Джорджи оцепенела. Значит, все правда. А она надеялась, что Брэм просто хочет ей досадить! Ведь он знал, что продолжение принесет ее карьере больше вреда, чем пользы. Почему же надеется убедить ее согласиться на эту авантюру?
Ей очень не нравился очевидный ответ на этот вопрос. Шантаж. Брэм может пригрозить ей разводом, если она не станет участвовать в проекте. Но в этом случае ему не видать ее денег, да и в глазах окружающих он будет выглядеть полным идиотом, хотя на это ему наплевать. И все же…
Она вспомнила, как он вел себя с Рори Кин. Может, имидж далеко не так безразличен Брэму, как он хочет показать?
– Что вы здесь делаете?
Джорджи испуганно вскинула голову и увидела стоявшую в дверях Чаз. Вид у нее, как обычно, был неописуемым: растрепанные волосы, дырявые джинсы, оливковый топ и черные сланцы.
Джорджи ногой закрыла ящик и, поскольку не смогла найти разумного объяснения, решила бить противника его же оружием:
– У меня вопрос получше: что здесь делаешь ты?!
Чаз злобно сощурила обведенные черной тушью глаза:
– Брэм не любит чужих в своем офисе. Вам тут нельзя находиться.
– Я не чужая. Я его жена, – отрезала Джорджи, втайне поражаясь собственным словам.
– Он сюда даже уборщицу не пускает, – прошипела Чаз, вскинув подбородок. – Никого, кроме меня.
– Ты очень ему предана. Интересно почему?
Чаз вытащила из чуланчика ведро и веник.
– Это моя работа.
Теперь Джорджи не могла покопаться в его компьютерных файлах и уже собралась уходить, как заметила видеокамеру, стоявшую на углу столешницы. Чаз принялась подметать. Джорджи долго изучала камеру и наконец обнаружила, что в ней нет ни единой записи. Если Брэм и снимал какие-то сексуальные игры, то уже успел все стереть.
Чаз бросила подметать и выпрямилась:
– Не трогайте это!
Джорджи быстро направила камеру на Чаз и нажала кнопку «Запись».
– Почему ты так хлопочешь о Брэме?
Чаз прижала веник к груди.
– Что вы делаете?
– Мне интересна причина такой преданности.
– Выключите это!
Джорджи отрегулировала фокус. Под пирсингом и свирепой гримасой обнаружились тонкие, почти изящные черты. Чаз прихватила волосы сбоку маленькой серебряной заколкой. Другая сторона топорщилась над ухом острыми прядями, как ирокез. Яростная независимость Чаз поражала Джорджи. Она и представить не могла, что существуют люди, которым совершенно нет дела до мнения окружающих.
– Полагаю, ты единственная в Лос-Анджелесе, кто терпеть не может камеру. Никогда не мечтала быть актрисой? – спросила она. – Именно для этого сюда приезжают девушки со всех концов Америки.
– Я? Нет. А откуда вам известно, что я не родилась здесь?
– Интуиция.
Продолжая смотреть в объектив, Джорджи видела, как напряжены уголки маленького рта Чаз.
– Большинство двадцатилетних девушек терпеть не могут такую работу, как твоя.
Чаз крепче сжала веник, словно готовилась идти в бой.
– А мне моя работа нравится. Вы, возможно, считаете, что она не важна?
– Думаю, любая работа зависит от того, как человек к ней относится, – процитировала Джорджи отца.
Камера незаметно изменила сущность отношений между ними. Впервые с той минуты, как они встретились, Чаз выглядела неуверенной.
– Люди должны заниматься тем, к чему у них талант, – выговорила она наконец. – Я ничего другого не умею. – Она попыталась вернуться к работе, однако камера явно ее беспокоила – Выключите эту штуку.
– Как это случилось? – Джорджи обошла вокруг стола и снова взяла ее в фокус. – Как ты выучилась вести дом в таком молодом возрасте?
Чаз вымела мусор из угла.
– Занималась этим с детства.
Джорджи молчала. И, к ее удивлению, Чаз продолжила:
– Мачеха работала в мотеле, недалеко от Барстоу. Двенадцать комнат и закусочная. Вы выключите это или нет?
– Через минуту.
При виде камеры многие люди замыкались. Другие были готовы говорить. Очевидно, Чаз принадлежала к последним. Джорджи снова отошла в сторону.
– Ты там работала?
– Иногда. Мачеха любила повеселиться и не всегда приходила домой вовремя, чтобы успеть на работу на следующий день. Когда так бывало, я пропускала школу и шла убирать мотель.
Джорджи взяла крупным планом лицо девушки, наслаждаясь обретенной свободой.
– Сколько лет тебе было?
– Не знаю. Одиннадцать или около того.
Она принялась орудовать веником на том месте, которое уже успела подмести несколько минут назад.
– Тому типу, что владел мотелем, было наплевать, сколько мне лет; главное – чтобы работа была сделана. А я работала намного лучше ее.
Камера отражала факты. И не высказывала мнения о тяжком труде одиннадцатилетней девочки.
– А как ты относилась к тому, что пропускала школу?
Похоже, батарея вот-вот разрядится.
Чаз пожала плечами:
– Нам нужны были деньги.
– Но работа, наверное, была тебе не по силам.
– Были и хорошие моменты.
– Какие именно?
Чаз продолжала тыкать веником в то же злополучное место на полу.
– Не помню, – выдавила она и, прислонив веник к стенке, взялась за тряпку для пыли.
– Сомневаюсь, что было много хороших моментов, – осторожно заметила Джорджи.
Чаз протерла книжную полку.
– Иногда в мотеле останавливалась семья с ребятишками. Заказывали пиццу или приносили бургеры из закусочной. Дети обязательно проливали что-нибудь на ковер. Страшно было видеть, во что превращался номер. – Она рассеянно протирала одну и ту же книгу. – Повсюду мусор и остатки еды. Простыни на полу, грязные полотенца. Но я старалась привести комнату в порядок.
Лопатки сошлись на худенькой спине, как сложенные крылья. Чаз отшвырнула тряпку.
– Все чушь собачья. Мне нужно работать. Вернусь, когда вас здесь не будет.
Она закрыла за собой дверь как раз в тот момент, когда батарейка камеры разрядилась.
Джорджи только сейчас сообразила, что все это время старалась не дышать. Чаз никогда не рассказала бы так много, не будь у Джорджи камеры. Вынув кассету с пленкой и сунув в карман, она ощутила такой же подъем, который всегда испытывала перед трудной сценой из очередного фильма.
Вечером она нашла на кухне абсолютно отвратительный сандвич, приготовленный, очевидно, для нее: монументальное уродство, сооруженное из толстых ломтей хлеба и таких же кусков мяса и сыра. Все это утопало в майонезе.
Джорджи разобрала сандвич, сделала себе другой, попроще, и поела в одиночестве на веранде. Брэма она так и не увидела.
На следующий день Эрон отдал ей новый выпуск «Флэш». Обложку украшал один из снимков Мела Даффи, сделанный на балконе. Заголовки прямо-таки вопили: «Свадьба, которая потрясла мир!»; «Эксклюзивные фото супружеского счастья Скипа и Скутер!»
На снимке Брэм держал ее в объятиях. Прозрачная белая юбка Джорджи драпировала его рукава. Оба нежно смотрели друг другу в глаза.
Свадебное фото с Лансом появлялось на этой же обложке. Но даже настоящие новобрачные не выглядели такими влюбленными. Как эти. Фальшивые.
Ей следовало бы радоваться. Они предмет не жалости, а зависти.
«Поклонники Джорджи Йорк потрясены ее шокирующим побегом в Лас-Вегас вместе с бывшим партнером по ситкому «Скип и Скутер», плохишом Брэмуэллом Шепардом. «Они несколько месяцев встречались тайком», – утверждает лучшая подруга Джорджи Эйприл Пэтриот, – и сейчас на седьмом небе от счастья. А мы счастливы за них».
Джорджи мысленно поблагодарила Эйприл и дочитала статью.
«Пиар-агент Джорджи отметает истории о жестокой вражде между звездами «Скип и Скутер»: «Они никогда не были врагами. И Брэм давно изменил к ней отношение».
Какая гнусная ложь!
«Друзья считают, что у них много общего…»
Интересно, что же у них общего? Кроме взаимной ненависти, конечно.
Джорджи отбросила журнал и, поскольку делать было нечего, вышла в столовую и оборвала засохшие листья с лимонного деревца. Уголком глаза она увидела, как в кухню входит Брэм – возможно, за спиртным. Джорджи не хотела, чтобы он думал, будто она намеренно избегает его, и поэтому взяла мобильник и позвонила ему: