Принц и гвардеец - Касс Кира. Страница 23

Семья есть семья, а родные Вудворка никуда не делись. Нужно попытаться помочь им.

Я убедился, что все улеглись спать, и лишь тогда приоткрыл дверь в комнату Америки. К моей невыразимой радости, она еще не заснула. Мне очень хотелось, чтобы Мер дожидалась меня, и, судя по тому, как она развернулась и придвинулась ближе к краю кровати, Америка тоже надеялась, что я появлюсь у нее этой ночью.

Как обычно, я оставил дверь приоткрытой и склонился над ее постелью.

– Ну как ты?

– Вроде ничего. – (Но я видел, что это неправда.) – Селеста сегодня подсунула мне статейку. Не уверена, что я хочу во все это ввязываться. До чего же она надоела!

Что за несносная девица! И с чего только она взяла, что может мучить людей и манипулировать ими ради короны? То, что ее до сих пор не отправили домой, было еще одним доказательством кошмарного вкуса Максона.

– Наверное, теперь, когда Марли выгнали, он какое-то время не будет никого исключать.

Чтобы печально пожать плечами, у нее, казалось, ушли все силы.

– Эй! – Я коснулся ее руки. – Все будет хорошо.

Она слабо улыбнулась:

– Знаю. Просто мне ее не хватает. И я в полном тупике.

– Относительно чего?

– Относительно всего. Что я здесь делаю, кто я такая. Думала… Не могу даже объяснить.

Я посмотрел на Америку и понял, что, потеряв Марли и увидев истинную сущность Максона, она оказалась лицом к лицу с фактами, которые не хотела признавать. Это отрезвило ее – возможно, чересчур неожиданно. И одновременно парализовало. Ей было страшно сделать какой-то шаг, потому что она не могла предугадать, что еще полетит в тартарары. Мер видела, как я лишился отца и переживал наказание Джемми, как бился, словно рыба об лед, пытаясь прокормить семью. Но она была всего лишь свидетельницей; ей не пришлось испытать ничего подобного на своей шкуре. Ее родные были при ней, кроме заболевшего звездной болезнью братца, и она никогда в жизни не теряла ничего по-настоящему важного.

«Если не считать тебя, идиот», – укоризненно напомнил мне внутренний голос. Я отмахнулся от этой мысли. Сейчас речь о ней, а не обо мне.

– Мер, ты знаешь, кто ты такая. Не дай им изменить тебя.

Она пошевелила рукой, как будто собиралась протянуть ее и дотронуться до моих пальцев. Но так и не сделала этого.

– Аспен, можно тебя кое о чем спросить?

На ее лице по-прежнему была написана тревога.

Я кивнул.

– Наверное, это прозвучит глупо, но если бы для того, чтобы стать принцессой, мне не нужно было выходить ни за кого замуж, если бы это была всего лишь работа, для которой меня могли бы выбрать, как полагаешь, я бы с ней справилась?

Такого вопроса я точно не ожидал. Выходит, Америка все еще не отказалась от мысли о возможности стать принцессой. А может, я и не прав. Все это умозрительные разговоры, и потом, она ведь сказала, чтобы я не принимал в расчет Максона.

Судя по ее реакции на все, что случалось на публике, наверное, она чувствовала себя беспомощной, сталкиваясь с вещами, которые происходили за закрытыми дверями. У нее было много талантов, и все же…

– Мер, прости. Я так не думаю. Ты не сможешь стать такой же расчетливой, как они.

Я хотел донести до нее, что в моих глазах это достоинство. Меня радовало, что она не такая.

Америка свела тонкие брови:

– Расчетливой? Это как?

У меня вырвался тяжелый вздох, и я попытался объяснить ей, не вдаваясь в ненужные подробности:

– Я бываю в разных местах. И много что слышу. На Юге, где высока концентрация низших каст, не утихают беспорядки. Если верить разговорам гвардейцев, долго прослуживших здесь, южане всегда протестовали против методов Грегори Иллеа. И неспокойно там уже давно. Ходят слухи, что король именно из этих соображений и выбрал королеву Эмберли. Она родом с Юга, и его решение на некоторое время их утихомирило. Но теперь, похоже, все началось по новой.

Мер задумалась над моими словами.

– Это не объясняет, что ты подразумеваешь под расчетливостью.

Стоит делиться с ней тем, что мне известно, или нет? Она хранила наши отношения в тайне два года. Ей можно доверять.

– Я тут на днях, еще до празднования Хеллоуина, побывал в одном министерстве. Речь шла о сочувствующих повстанцам на Юге. Мне приказали доставить распоряжения в почтовое крыло. Их там было три с лишним сотни. Америка, триста семей, смещенных на касту ниже за то, что не донесли о чем-то или помогли кому-то, кого во дворце сочли опасным. – (Она ахнула.) – Вот именно. Можешь себе представить? Что, если бы это случилось с тобой, а ты, кроме как играть на пианино, ничего делать не умеешь? Откуда тебе знать, как выполнять канцелярскую работу, как вообще ее найти? Подтекст предельно ясен.

Похоже, мне все-таки удалось отвлечь ее от грустных мыслей.

– Ты считаешь… Максон в курсе?

Хороший вопрос.

– Думаю, он не может не быть в теме. Ведь он без пяти минут глава страны.

Она кивнула, переваривая очередное открытие относительно ее дружка.

– Только не говори никому, ладно? – попросил я. – Если об этом кто-то узнает, я могу в два счета отсюда вылететь.

«И это в лучшем случае», – добавил я про себя.

– Разумеется. Я ничего не слышала.

За легкомысленным тоном она пыталась скрыть тревогу. Я улыбнулся этой наивной попытке меня обмануть.

– Я скучаю по прошлой жизни, в которой были только ты и я, и ничего больше. И по нашим старым проблемам тоже, – пожаловался я.

Чего бы я сейчас не отдал за то, чтобы самой моей большой проблемой было раздражение на ее постоянные попытки меня подкормить.

– Понимаю тебя, – произнесла она со смешком. С самым настоящим смешком. – Видеться тайком в домике на дереве было куда проще, чем во дворце.

– А изворачиваться, чтобы заработать для тебя лишний медяк, было куда лучше, чем не иметь возможности дать тебе вообще ничего. – Я похлопал по склянке, стоявшей на столике у ее кровати. То, что она держала ее при себе еще до того, как я появился во дворце, всегда казалось мне хорошим знаком. – Я и не подозревал, что ты сохранила их, до того дня накануне твоего отъезда.

– Разумеется, я их сберегла! – воскликнула она с гордостью. – Только они меня грели, когда тебя не было рядом. Иногда я высыпала их на ладонь, чтобы тут же вернуть в банку. Мне нравилось держать в руках то, к чему ты прикасался.

Все-таки мы с ней два сапога пара. У меня не было ни одной ее даже самой маленькой безделушки, но я бережно хранил в памяти каждое мгновение, связанное с ней, как будто это нечто материальное, и в минуты затишья возвращался к ним снова и снова. Она даже не подозревала, что все это время была со мной рядом.

– Что ты с ними сделал? – поинтересовалась Мер.

– Ждут своего часа дома, – улыбнулся я.

До того как Америка уехала во дворец, я успел скопить небольшую сумму, чтобы жениться на ней. Сейчас мама по моей просьбе откладывала немного из тех денег, что я присылал; уверен, она прекрасно знала, на что я намерен их употребить. Но самой драгоценной частью этого запаса были те самые медяки.

– Зачем?

Чтобы организовать приличную свадьбу. Купить достойные кольца. Обустроить наш собственный дом.

– Этого я тебе сказать не могу.

– Ладно, храни свои секреты, – с притворной досадой произнесла она. – И не беспокойся об отсутствии возможности что-то мне дать. Я рада, что ты здесь, и мы можем, по крайней мере, что-то исправить, пусть даже ничего уже не будет как прежде.

Я нахмурился. Неужели мы оба так сильно изменились? Настолько, что ей понадобилось упоминать об этом? Мой ответ – нет. Мы по-прежнему парень и девушка из Каролины, и я должен заставить ее вспомнить об этом.

Хотел бы я бросить к ее ногам целый мир, но в данный момент не располагал ничем, кроме мундира. Я оглядел себя, а потом оторвал от рукава пуговицу и протянул ей.

– У меня в буквальном смысле больше нет ничего, что можно было бы тебе подарить, но ты в любой момент можешь подержать в руках то, к чему я прикасался, и вспомнить обо мне. И знать, что я тоже о тебе думаю.