Паутина чужих желаний - Корсакова Татьяна Викторовна. Страница 46

Она так заразительно радовалась, что я не смогла сдержать улыбки. И даже озабоченно-хмурый взгляд завхоза Савелия Сергеевича меня не остановил. С завхозом все ясно, не хочет брать на баланс такое беспокойное хозяйство. – Зинаида Павловна, а вы не будете ругаться, если я вашим деткам тоже кое-что подарю? – спросила я. – Правда, мой подарок не такой полезный, даже скорее не очень полезный, но ведь дети же...

Не успела директриса ответить, как вклинился завхоз.

– Что еще за подарки? – спросил он до крайности недовольным тоном.

– Конфеты, – сказала я и вдруг почувствовала себя полной идиоткой. Тут, в интернате, у детей, может быть, не всегда есть самое необходимое, а я с какими-то конфетами. Хоть бы Вовка меня отговорил...

– А, конфеты, это не ко мне, – расслабился завхоз. – Это по Елены Петровны ведомству. А что за конфеты, сколько? – Он вперил в меня любопытный взгляд.

– Немного, только шесть ящиков. Я, честно говоря, не помню точно, какие именно конфеты, они там разные, но все вкусные, шоколадные, – отрапортовала я.

– Удивительный сегодня день! – Зинаида Павловна всплеснула руками. – Сначала компьютеры, теперь вот конфеты! Я, конечно, понимаю, что это не самый полезный продукт, – она вдруг озорно мне подмигнула, – но вы, Ева Александровна, совершенно правы – дети же! Только зачем было так тратиться? Хватило бы и нескольких килограммов. Но что сделано, то сделано. – Она обернулась к завхозу: – Савелий Сергеевич, друг сердечный, сходили бы вы с Евой Александровной, помогли бы с ящиками, а я пока Елене Петровне позвоню, предупрежу.

По недовольному лицу завхоза было видно, что идея директрисы пришлась ему не по вкусу, но перечить он не стал, молча натянул висящую на вешалке телогрейку и, не дожидаясь меня, вышел из кабинета.

– Зинаида Павловна, можно мне сегодня с Егоркой встретиться? – спросила я, пятясь к двери.

– Ну что же вы спрашиваете, Евочка?! – Директриса с нежностью погладила завернутый в полиэтилен монитор. – Конечно, можно! Хотите, в комнату к нему пройдите или на площадке подождите. У них прогулка через десять минут.

Десять минут как раз ушло на выгрузку и доставку по месту назначения ящиков с конфетами. Увидев, что я приехала не одна, а с помощником, Савелий Сергеевич умыл руки и ограничился лишь организационным моментом: указал Вовке, куда все это богатство тащить. На месте нас уже ждала хрупкая женщина в белом халате, наверное, та самая Елена Петровна. Она приветливо улыбнулась мне, но лишних вопросов задавать не стала. Похоже, Зинаида Павловна уже сообщила коллективу о моей амнезии. Ящики с конфетами мы аккуратно сложили в подсобке, завхоз вернулся к своим неотложным делам, Вовка к машине, а я направилась к игровой площадке.

Как и в прошлый раз, Егорка опять заметил меня первым. Группа ребятишек в сопровождении воспитателя и нянечки как раз выходила из дверей корпуса. Сначала я услышала радостный вопль, а потом от пестрой компании отделилась фигурка в синей курточке и, не обращая внимания на строгий окрик воспитателя, помчалась мне навстречу. Я поймала Егорку на бегу, подхватила на руки, закружила. Я кружилась, а он смеялся и не сводил с меня взгляда, точно боялся потерять.

– Привет!

На сей раз его мордашка оказалась чистой и пахла мылом, и ручки, которыми он гладил меня по щекам, тоже были чистыми.

– Ева... – Он прижался ко мне всем телом, как тогда, в первую нашу встречу. – Евочка!

– Егорка, а смотри, что у меня для тебя есть! – Из сумки я достала плюшевого медведя, того самого, которого приготовила для него его настоящая мама. – И вот еще что! – Шоколадка была контрабандной, не учтенной завхозом и Еленой Петровной. Это лакомство предназначалось исключительно Егорке, так же, как и плюшевый медведь. Одной рукой малыш обнимал игрушку, второй – меня. Для шоколадки рук не хватало. Я развернула ее сама, положила кусочек Егорке в рот.

– Вкусно?

Он счастливо зажмурился и зарылся лицом в медвежью шерсть. Наверное, это означало: вкусно.

Я пробыла с ним до конца прогулки. Сначала мы ели шоколадку, потом играли в догонялки, и вот наступил момент расставания. Егор вцепился в меня мертвой хваткой и не хотел отпускать. Воспитательнице и нянечеке пришлось уводить его от меня силой. Он не плакал, не протестовал, он просто не сводил с меня своих ясных глаз, и от взгляда этого я, взрослая, прошедшая огонь, воду и серый туман тетка, расплакалась.

Моей силы воли хватило лишь на то, чтобы не сделать это на глазах у мальчика. Зато в машине я дала себе волю, наревелась всласть. Спасибо Вовке, не стал отвлекать расспросами и утешениями. Хороший у меня друг детства, что тут скажешь...

Для того чтобы прийти в себя, мне понадобились пятнадцать минут и выкуренная до самого фильтра сигарета. Сигарету Вовка мне давать не хотел, взывал к моему здравому смыслу, напоминая о вчерашнем приступе, но я настояла. Не так много осталось в моей жизни радостей. Имею право.

– Куда дальше? – спросил Козырев, когда я наконец окончательно успокоилась и даже привела в порядок поплывший макияж.

– Поехали к Щирому, – скомандовала я. – Сейчас расскажу, как к нему добраться.

Добирались до моего опекуна мы с теми же трудностями, что и в первый раз: преодолели несколько кордонов из лихих молодцов, пережили деликатный, но от того не менее тщательный личный досмотр, и только после всех этих издевательств я получила возможность пообщаться с дядей Яшей. Вовка остался в машине под бдительным наблюдением двоих шкафоподобных ребят.

С момента моего прошлого визита ничего не изменилось. Щирый ждал меня все в той же комнате, на столе стояли все те же так поразившие мое воображение пирожные. Изменился только сам хозяин, да и то незначительно. Не было больше гипса и инвалидной коляски. Щирый сидел в кресле, рядом с которым стояла элегантная, инкрустированная серебром трость. Мое появление он встретил приветливой улыбкой и даже попытался встать, но потом передумал, сказав виновато:

– Видишь, девочка, я уже не рысак. Гипс сняли только вчера, двигаться еще тяжеловато. Ты уж извини старика.

Старик. Признаться, я очень надеялась, что этот старик протянет еще не один десяток лет, потому что только на него я могла сейчас рассчитывать.

– Ну, рассказывай! – Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня внимательно-доброжелательным взглядом. – Ты же по делу приехала, я полагаю?

– Верно. – Щирому врать так же бессмысленно и нечестно, как и Вовке. От Щирого я сейчас завишу, как ни от кого другого. – Дядя Яша, у меня к вам очень серьезный разговор.

Он вздохнул, с присвистом, по-стариковски, проговорил с невеселой улыбкой:

– Знаешь, Ева, как-то так повелось, что ко мне обращаются исключительно с серьезными разговорами. Что ты хочешь мне сказать?

Я не стала ходить вокруг да около, не тот это человек, чтобы разводить ненужные церемонии, да и время его, как мне кажется, дорого стоит.

– У меня есть сын, – выпалила я и замерла в напряженном ожидании.

Не знаю, на что я рассчитывала: на удивление, неодобрение, осуждение. На что угодно, только не на то, что услышала.

– Я знаю. – На морщинистом лице не отразилось никаких чувств, лишь в угольно-черных глазах блеснул и тут же погас огонек.

– Давно?

– Я знал это с самого начала. Александр мне рассказал.

Интересно, одобрял он действия моего папаши или просто придерживался нейтралитета? Моя хата с краю...

– С возрастом становишься терпимее, – старик погладил набалдашник трости, – и, наверное, равнодушнее. Осуждаешь?

Осуждаю ли я? Для этого нужны определенная смелость и собственная непогрешимость. И с первым, и со вторым у меня проблемы.

– Нет. Хочу попросить о помощи. Можно?

– Все, что в моих силах, девочка. – Он не кокетничал и не кривил душой, он поможет. Не потому, что такой добросердечный, и даже не потому, что я дочь его друга, а потому, что в этой жизни у него самого ничего не осталось, он живет ворованными чувствами, подпитывается чужими проблемами. Или я не права? Может, он просто искупает собственные грехи? Неважно. Главное, он готов меня выслушать.