Держи меня крепче (СИ) - "Душка Sucre". Страница 135

Так что… моя правая рука сама потянулась к Шеру, и, после того, как я обнаружила, что она покоится на его макушке, мне осталось лишь провести ладонью по его мокрым волосам, задев и ухо. Парень застыл, перевел на меня изумленный взгляд, сглотнул, и в этот момент на кончике его носа налилась огромная капля, которая повисла там с две секунды, а затем отчаянно сорвалась вниз, как бешеный экстремал, совершающий прыжок с высокого обрыва на банджи.

Лупающие на меня ошарашенные глазки в союзе с висящей каплей вызвали во мне положительные эмоции, улыбку, смех. Именно в этой очередности. А на последней стадии стало просто нереально смешно и я, подобно Тёме в его обычной манере ржать, согнувшись по пополам и чуть ли не по полу катаясь, захохотала во весь голос, придерживая его рукой за шею (хотя более вероятный вариант: придерживая себя, чтобы не укатиться под сиденье).

Опомниться раньше Шерхана я не успела – он меня опередил и мягко, но настойчиво схватил мою правую ладонь, легонько ее сжал, призывая меня к порядку и, не дождавшись этого порядка, все же спросил вкрадчивым голосом:

– Это ты надо мной сейчас угораешь?

Его слова возымели должный эффект. Мои дикие подвывания в момент перекрались, будто «пришел электрик и вырубил все провода». Стало страшновато.

Я предсмертно всхлипнула, а Артем продолжать убивать меня пока не спешил, явно смакуя момент.

Так мы и сидели как два дебила: моя рука на его шее, сверху его клешня и нездоровый блеск в глазах, в моих же – запуганность деревенской овцы, случайно отбившейся от своей отары и набредшей по велению злого рока, а может просто потому что жила под лозунгом «лох это судьба», в логово волчьей стаи, где в роли их предводителя выступал Шер собственной колоритной персоной.

Он смотрел на меня кровожадно, как ему и полагалось по сценарию, а я вся сжалась под этим взглядом и чуть ли не выломала дверь или лобовое стекло в своих мыслях, чтобы свалить поскорее от своей смерти, жаль только, что реально сил на это не хватило бы. Так что пришлось закусить губу и ждать своей непривлекательной участи, но ждать оказалось слишком волнующе, а сердце было готово вообще вылететь нафиг юркой птичкой колибри из грудной клетки, где было сжато словно тисками, далеко и надолго, оставив меня недееспособным трупиком; в общем, я, предполагая, что это будут мои последние слова при жизни, решила сказать ему что-нибудь важное и самоутверждающее, но хватило меня только на хриплое:

– Артемка…

Дальнейшие события воспринимались мной как действия в тумане перед отбытием на причал к лодке Харона.

Шер, стал медленно наклоняться ко мне (чтобы убить, для чего же еще?), а я застыла как замороженная курица, лежащая уже неделю на витрине в престижном супермаркете; лишь ладошке, что была в руке парня, стало жарко-прежарко. Создавалось ощущение, что она сейчас растает и растечется здесь маленькой лужицей, в которую мой муж стопроцентно плюнет (конечно, плюнет, я бы тоже в лужу, оставшуюся от него, плюнула). Но моя рука не растаяла, а все также волнительно покоилась на бычьей шейке, вены на которой вздулись, и пульсация была отчего-то слишком частой. Вторая его рука поползла к моему подбородку и властно взметнула его вверх, чтобы ее хозяин смог лучше разглядеть мои глаза (которые от страха стали велики). Он приблизил свое лицо близко-близко… В его расширенных зрачках отражалась я, слабая и беззащитная, а еще какая-то нереальная… И аромат, исходящий от его тела, знакомый аромат, пронизывал все тело, насыщая мой нос…

Вот он дурак!.. Кто же так делает, если собирается убивать? Теперь горела не только рука, но еще и само лицо, обдаваемое его горячим дыханием… А растечься готова была не только ладошка – всё тело разом.

Сердце, кажется, уже совсем сошло с ума, а бедная колибри пыталась выклевать изнутри клетки спасительное «SOS», но уже немного по другим причинам.

Моя вторая рука впилась в обивку, жаль у меня нет длинных наращённых ногтей, которыми я бы эту обивку проткнула, испортив момент ужасающим скрежетом… Хотя внутренне я так не считала и, наверное, именно поэтому потом расстроилась, так как и без меня хватало умников, чтобы все порушить. А пока… я сильнее сжала правую ладонь… и наши носы почти соприкоснулись… и все внутри аж захлестнуло волной горячего шоколада с корицей – настолько стало хорошо… Так еще никогда не было! И я не знаю, что конкретно послужило для этого фактором: может вода, продолжающая медленно стекать по его лицу, капая с волос и попадая на мою грудь, обтянутую в футболку, потому что он немного нависал надо мной, а может моя расшалившаяся фантазия, я не знаю ответа… Знаю лишь, что это был накал страстей, а я желала продолжения банкета…

И в этот момент в наши лица уткнулась камера (прямо-таки серьезно в нас потыкав) и радостный детский вопль оповестил:

– О! Поцелуйчики!

Нет, вот так братишка еще никогда не тупил – сунуть камеру прямо в лицо, будто она невидимая. Обычно он это делал аккуратно и незаметно, оставаясь за кадром и не влезая с дурацкими комментариями.

От его бесцеремонного крика мы, словно ошпаренные молнией, тут же отпрянули друг от друга, поумерив пыл.

Если Артем сделал это аккуратно, точным движением переместив корпус на свое место, словно отработанное действие, как будто его каждый день так с девушками застукивают, то я поддержала свой негласный статус «коровы на льду», «коровы на паркете», «коровы на асфальте», в общем, во всех известных местах, а в данном случае «коровы на сидении машины» и стукнулась затылком о стекло, которое мне показалось бронированным.

– Ой! – пискнула я, мгновенно забыв о всяких страстях, и принялась тереть покалеченный корпус черепа, который не спасло даже наличие волос.

Артем же вцепился в руль, чтобы занять свои руки, и посмотрел на меня уже спокойно, даже сочувственно добавил:

– Что, головка «бо-бо»?

От звука его хрипловатого голоса, который не потерял былого напряжения, в голове сразу же возникла последняя картина, потому что стало ясно, что его спокойствие – вещь напускная, а в сердце он все еще хочет… хочет… убить? Не знаю… Тогда мне оставалось только потрясти знаменем с развесёлым воплем: «Йе-е! Меня сегодня убивать не будут!« и свалить по-тихому, пока он не передумал. Но на «убить» смахивало мало, а вот на то, отчего мое лицо сейчас покраснело, очень даже.

Мои руки почему-то прижались к груди в замок. Возможно, потому что на футболку натекло достаточно воды, чтобы теперь, без источника прямого тепла (то есть жара), мне стало прохладно. А возможно и потому что меня посетили всякие фривольные мыслишки, заставляющие сердце вновь биться, а колибри клеваться.

Заметив мое движение, Шер включил печку. Обходительный какой…

Потом посмотрел на меня, закрыл глаза, посчитал мысленно до десяти, его лицо заметно расслабилось, и голос тоже пришел в норму, позволив Шеридану вернуться к своему обычному режиму:

– Эй, я с тобой на твоем же языке общаюсь, а ты молчишь.

– Вы мне всю съемку запороли, – печально пролопотал Сенька, не теряя надежды продолжающий тыкать видеокамерой из самых неожиданных мест в нашу парочку и давая мне возможность отмолчаться, иначе, если бы мне пришлось говорить сейчас, со своим срывающимся голоском я бы сдала себя с головой.

– Я тебя сейчас вообще из тачки выселю! – рявкнул на него супер-мега-недовольный Артем.

Сеня состроил жалобный взгляд и теперь смотрел на него, пытаясь пробиться сквозь толстую броню недовольства:

– Но мне же очень надо с вами…

На взъерошенного пацанёнка Шер глянул лишь мельком и дал по газам.

От того, что моя и без того пришибленная голова не стукнулась о приборную панель, меня спасало лишь то, что я была предусмотрительно пристегнута, а вот пренебрёгшего правилами безопасности Сеньку мотало сзади как единственную шпротину в огромной бочке с маслом.

Уж не знаю, зачем ему «надо с нами», но меня вдруг накрыло отчетливое понимание того, что это братишка не «тупанул», встревая в тот момент между нами, дабы избежать неприятных последствий, а очень даже продуманно поступил. Возможно, он просто переживает за свою неразумную сестру или же не готов снимать сцены подобного характера с рейтингом «до 18ти», причины я не знаю, но знаю точно, что он не упустил бы нужного кадра ни за что в жизни. И этот его поступок теперь вызывал во мне даже некоторое уважение, ведь подставится под гнев этого безрассудного быдлогана, сидящего на водительском сидении – это сильно.